Демоны пустыни (СИ)

— То есть если я позову, то он точно вылезет оттуда? — уточняю я.
Богдан кивает, а Бэс насуплено хмурит брови. Хоть мне и самовольное явление не очень нравится, но это не тюрьма все же. А вот то, что он не сделает вид, словно не слышал меня, как раз полностью устраивает.
Ха, исполню все таки я мечту о карманном духе!
— Ладненько, давай, — соглашается Бэс после короткого обдумывания. — Но будешь звать почем зря, я тебе, ууу, — грозит он маленьким кулачком и передает мне артефакт. — Согласен.
Призываю силу, запускаю ее в шарик и чувствую, как он теплеет в моей руке. Хранитель от радости пускает слезу, быстро стирает ее и с хлопком втягивается в артефакт.
Мы ждем несколько минут, но Бэс не появляется. Вот зараза, поди дрыхнет там уже. Зову его, трогая шар каплей силы. Тишина. Зову громче, вливая больше силы. Безрезультатно.
Сдаюсь через полчаса, бахнув силы столько, что металл обжигает ладонь. Покровский предлагает разные варианты и мы все их пробуем с одним и тем же результатом. Нулевым.
— Не может такого быть… — бледнеет Богдан, глядя на последнюю тщетную попытку.
Вот хтонь, приехали. Мы, похоже, грохнули хранителя рода…
  
Глава 5
 
— Чего не может быть? — осторожно уточняю я, слегка встряхивая теряющего связь с реальностью артефактора. — Что мы натворили?
Богдан молчит, только моргает с пугающе постоянной частотой. А я уже придумываю, как буду объяснять исчезновение хранителя рода. С какого мы вообще подумали, что все получится и на этот раз без глюков — не знаю.
От долгого молчания Покровского и меня начинает потряхивать. Карманный дух, как же! Перед кем мне придется отвечать за убийство божества? Имя этого бога я еще не знаю.
— Так, спокойно. Мы найдем… — я замолкаю на полуслове и срываюсь на бег, выкрикивая уже за дверьми: — Жди тут!
Свежий ночной воздух придает мне бодрости и сил. Стучусь в двери храма, опять забыв про ментальную связь. Мне открывает незнакомая жрица, дежурящая этой ночью.
На мою просьбу оставить меня в главном зале одного она не возражает. Стройная фигурка медленно удаляется, пока я нетерпеливо жду наступления полной тишины.
Бережно кладу артефакт у подножия статуи и склоняю голову. Взываю к богу-волку, упорно повторяя про себя, как мантру, его имя.
И невольно отступаю, когда мощный призрачный зверь появляется передо мной. Он смотрит на меня, недовольно рычит и наклоняет голову к шарику. Принюхивается, фыркает и опять смотрит на меня.
— Прошу, тот, кто открывает пути, — со всем уважением, на которое способен, произношу я. — Помоги найти путь домой хранителю рода.
«Кто?» — он щадит меня, произнося только одно слово, но я тут же оказываюсь на коленях. Кажется, я начинаю понимать причины коленопреклонства перед богами.
— Я виноват, — с усилием отвечаю, отрывая язык от неба, в горле першит от сухости.
«Хранитель свободен. Принесешь мне достойную жертву в пустыне…»
Не знаю, говорит он мне что-то еще, я вырубаюсь. Приводит в чувства меня жрица. Ее взволнованное лицо тут же разглаживается, как только я улыбаюсь. Не смотря на то, что улыбка моя кровавая.
Чувствую влагу на губах и ушах, трогаю и вижу красный след на пальцах. Тело пробивает мелкая дрожь, голова раскалывается, но аудиенцию я вроде пережил. Что-то хрустит в шее, хребту пришлось нелегко.
Когда я возвращаюсь, шатаясь, на кухню, Богдан на пару с Бэсом жрут пирожки, мирно болтая. Покровский вскакивает, увидев мое состояние, а хранитель взмахивает руками:
— Спас меня, молодой господин! Вызволил из проклятой штуковины! Боги были к нам добры.
— Что это было? — хриплю я, игнорируя радость одного и беспокойство другого.
— Не дозволено мне было, — сникает божество. — Мы с княжичем поговорили, не его это вина. Но головушку то ему подправить надобно. Пойдет он к главе рода бога-целителя, в пустынях значит.
Отлично, никто не виноват, а жертву приносить теперь мне. Какая будет достойна бога? И почему в пустыне… Ладно, нарежу ему ушей демонов. Если найду ушастых.
 
* * *
В ночь перед отъездом, кажется, никто не спал. Сначала я несколько часов прощался с Кирой. Жрица, несмотря на мои возражения, благословляла меня удачей до полного исступления.
Потом меня мучал дед, сбивчиво давая разнообразные советы и указания. Я был ими настолько воодушевлен, что вырубился. За что получил подзатыльник и пожелание удачи. С таким количеством удачи мне должно повезти поспать хотя бы в самолете.
Но мысль об этом лишает меня всей сонливости и усталости разом. Потому что за всю свою жизнь мне не приходилось летать. Все мои мечты и фантазии о перелетах так и остались мечтами и фантазиями.
И на меня накатывает странное чувство — страх неизвестности, когда от тебя ничего не зависит. Нет, я не думаю о крушении или подобной ерунде. Я просто не знаю, к чему мне готовиться и бешусь от этого.
В общем, когда на рассвете мы садимся в машину с Яром, нервничать я начинаю конкретно. Брат, к счастью, не замечает еще одного повода для идиотской шутки, потому что засыпает. В нем, похоже, включается режим «спи в любой удобный момент». Я ему завидую, но даже глаза закрыть не могу.
Взлетное поле, окрашенное холодным розовым светом поднимающегося солнца, удивительно оживленное. Аэропорт в этот час открыт только для отправки людей в Константинополь. И до меня только сейчас доходит, что большая пересменка означает большое количество людей.
Пухлые воздушные лайнеры стоят в ряд, автомобили и автобусы шустро гоняют прямо по полю, выгружая группы военных. Те резво загружаются под крики командиров и взмахи руками, указывающие кому куда бежать.
Ярослав просыпается ровно в тот момент, когда машина останавливается. Хлопает меня по спине и желает не попасть в пробку, с усмешкой глядя на самолеты. И убегает к одному из командиров. Боевая суета начинается еще до вылета из столицы.
Я вижу рыжую голову Каритского и иду на нее, как на спасительный маяк. Издалека слышно, как он возмущается тем, что им не разрешили воспользоваться личным самолетом, отправляя в этой «развалюхе».
Развалюха лично для меня выглядит отлично. Новехонький и сияющий чистотой, белоснежный авиатранспорт вблизи внушает уважение и доверие.
— Саша, ну что ты заладил. Мы будем в тех условиях, в которых придется, — успокаивает его Олег. — Нам лететь всего четыре часа, уж потерпишь первый класс.
Володя от их обсуждений бледнеет на глазах. Меня, и без того нервного, это заводит еще больше. Я подхожу к нему и осторожно трогаю за плечо.
— Ты в порядке? Ты что-то видишь?
— Да все нормально, — появляется Богдан, хватает Истровского и легонько встряхивает. — Не, ну что за насмешка богов? Прорицатель, который точно знает, упадет самолет или нет, боится летать!
Мне беднягу искренне жаль, но я от нетерпения уже начинаю подпрыгивать. Олег предлагает успокоительное заклинание, на что Володя мотает головой, начиная зеленеть.
Рассаживают нас в хаотичном порядке, но мне достается место у окна, а моим соседом становится несчастный прорицатель. Он тут же туго затягивает ремень, вжимается в кресло, вцепляется в подлокотники и закрывает глаза.
Быстрая предполетная подготовка, выруливание на взлетную полосу, возрастающий гул двигателей, разгон и… Я несдержанно ахаю, добавляя сверху пару крепких слов. Внутри все ухает вниз, уши закладывает и меня вдавливает в сиденье.
Боги, как же охрененно летать! Это как крышесносный секс. Нет, лучше. А, к демонам, это ощущение ни с чем не сравнить.
Я восторженно дергаю за рукав Истровского, тыкая в окно, где земля плывет под углом в сорок пять градусов, но он только крепче зажмуривается, что-то мыча.
Зря я думал, что буду спать или читать в полете. Я тупо пялюсь в окно, совершенно по-идиотски счастливо улыбаясь облакам внизу. Отрывает меня от этого космического зрелища голос очнувшегося Володи:
— Везет тебе, — грустно говорит, наблюдая мою довольную рожу. — Меня мутит от одной мысли, а уж на борту…