Княжна (СИ)
— Пчёл, сходи, покури, — указал ему Саня.
Он понял. Но не вышел — ещё чего. Нервные окончания в мозгу грозились взорваться щепотками тротила, но Пчёлкин в ответ Белову так же приказал:
— Саня, не смей.
Белов дёрнул щёкой. Маска «босса» щёлкнула на лице Саши кожаными ремнями, какими даже психов в Кащенко не вязали к постели. Вернув себе самообладание, какое минуту назад рисковал потерять, он указал пальцем на Космоса:
— Ты всё так же едешь в Шереметьево. Можешь сейчас уже двигать, чтобы без пробок добраться; Ленинградское через минут сорок встанет на разъезде с МКАДом так, что рискуешь опоздать. Конвой с собой возьми, — и чуть запнулся, прежде чем сказать:
— С Делажем поздоровайся, но не говори больше ничего. Пускай не расслабляется особо.
Холмогоров слушал, молча. Всё понял — ведь все ясно и просто. Кос не моргал даже, боясь что-то упустить; явно хотел остаться ещё, чтобы весь план Сани услышать, но Белов молчать решил до тех пор, пока друг из конторы не уедет.
Тогда мужчина, выдохнув, проверил пистолет за рубашкой, поднялся на ноги. У самого порога он набрал повторно Макса и махнул рукой, не прощаясь.
Только когда шаги Коса раздались на лестнице, Белый обернулся к Валере.
— А ты, Фил, бегом на Патрики. Аньку перехвати и подвози её к Ильинке к восьми.
— Саня, не смей.
Слово в слово повторил, но Белый в лице не поменялся. Пчёле до последнего хотелось верить, что он ослышался, что Саня другое что-то сказал, а с ним игрались взвинченные до предела нервы. Только вот Белый быстро Филу махнул, веля торопиться.
У Вити земля под ногами обратилась в пыль.
— Белый, ты чего удумал, мать твою?
— Задницы наши спасаю, — огрызнулся в ответ и пошёл навстречу Пчёле, загораживая ему проход. Не смог бы кинуться наперерез Филу, остановить бы не получилось Валеру, у которого лицо будто серее стало.
Белый стал преградой. Во всех смыслах.
— Каким образом? Спасаешь нас, втягивая в это дело девчонку?
Он своего голоса бы не узнал — вот как шипел Пчёла, сдерживаясь, чтобы кулаком на Белова не замахнуться, не подправить ему физиономию перед встречей, какую поставил выше всего — в частности принципов двоюродной сестры.
— Ты не попутал, Белов?!
— Ты так говоришь, Пчёл, словно у тебя девять жизней, — так же ему Саша прошипел, не замечая, как замерла в дверях Люда, проводившая взглядом Валеру Филатова. Секретарша побоялась каблуками ударить слишком громко, чтобы внимание на себя обратить, когда Саша вдруг тон поднял, на указывающий крик переходя:
— Всех не подставляй только!
Это Витю взбесило, словно ему на язык растолкли таблетку озверина:
— Это я тебе сказать должен! Аню-то нахера в переговоры впутывать?!
— Где мы за полтора часа переводчика достойного найдём, а? — проорал вдруг Саша. Витя затих на миг не столько от крика, вызывающего мелкий писк в ушах, как от мысли, что воплями Белый просто хотел его морально расшатать, подмять под себя.
Это Пчёле придало сил ругаться отчаяннее:
— У нас, что, связей нет? Или все дядьки из области и за её пределами, с которыми мы теперь в ладах, не могли подсказать кого?
— Ты с ними бы потом как расплачивался, скажи мне? — спросил в разы тише Белый. Витя разгоряченным умом быстро понял — манипуляция, в самого умного играет. Сука.
— Ты лучше меня знаешь, Пчёла, на какой ахренительный счётчик ставят за такую «помощь».
— Это, блять, единственное твоё оправдание? Решил приплести сюда Князеву, до пиздеца боящейся криминала, только потому, что с ней можно «не расплачиваться»?!
Белов дёрнул щекой. Пчёлкин счёл это за «да», что стало последней каплей. Каплей керосина, попавшей в костёр. Рёбра от вздохов хрустели, едва не ломаясь.
Витя схватился за воротник рубашки, которая никак Белого не устраивала.
Мушка пистолета по касательной задела лицо Саши, чуть кожу холодя, и тогда Пчёлкин встряхнул друга, словно думал так ему мозги на место вставить. Люда прижала ладонь ко рту, душа испуганный вздох, когда Витя прошипел, планируя до Белого достучаться, с каждым словом силу голоса прибавляя:
— Ты не хуже меня знаешь, как её вся наша тема пугает. Даже если Аня и выступит переводчиком, ты представь себе только, что с ней потом будет. Она в театре-то твоём блядском появляется только по большой необходимости. Боится, мать твою, в микрофон строчки читать, а ты хочешь, чтобы Князева переговоры с парижской группировкой провела! Ты, бля, понимаешь хоть чуть, в какое болото её тянешь?! Или, может, хочешь, чтобы её, как Аристарховича, в подворотне через месяц-другой грохнули?!
Белов вздохнул-выдохнул, взгляда внимательно-пустого не отводя, а потом свободной рукой оттолкнул Пчёлу, основанием ладони ударяя по виску. Тупая, горячая боль, к какой не привыкать, в тот раз отчего-то сильно дала на мозгам; Витя, не зацепившись толком за воротник Сани, отлетел спиной на высокую Людину стойку.
Какой-то позвонок особенно сильно задело. Пчёла сдавлённо ругнулся, как от удара по яйцам. Пистолет скользнул из ладони на пол.
«Блять!»
У Вити сердце кольнуло до онемения мышц плеч, когда он к огнестрелу потянулся наперерез Белову. Но Саня оказался ловчее.
Он ногой оттолкнул пистолет, словно тот был жестяной банкой, не больше. Ствол прилетел прямо под ноги Бричкиной, ударяясь о носки красных лакированных каблуков. Пчёла дёрнулся к оружию, когда секретарша с воплем в сторону отскочила, едва ли не расплескивая на блузу кофе.
Только вот Белый схватил друга за пиджак, едва ли не отрывая атласного рукава, и Витю в сторону толкнул с силой.
Провопил так, словно криком своим думал обездвижить:
— А-ну хватит! Развёл тут рыцарство, блять!!! — и дал по лицу ребром ладони, сжатой в кулак, оглушая Пчёлу на левое ухо. Саня схватился за волосы друга, встряхнул ему голову; он почувствовал по натяжению русых прядей в кулаке, как Витя, рыча в злобе, отпихнуть его пытался, но Белый удержался.
Саша не кричал. Напротив, тихо проговорил, контрастом кровь обращая в густую жижу, липнущую к стенкам вен изнутри, вынуждая уши загудеть от почти тишины:
— Дураку ясно, что ты за Аню трясешься, как за самого себя. И я тебя в этом очень понимаю, Пчёла. Я за неё, блять, глотку перегрызу любому — даже самому себе. Но вот сейчас только Князева нам может помочь; она самый оптимальный наш вариант. Никто другой, как бы ты того не хотел — ни «дядька из области», ни «Кольт» по-французски не трындят.
Его поняла даже Людка, побелевшая до цвета штукатурки. Но Пчёла смиряться не собирался; он смотрел исподлобья так, что за окном бывшего «Курс-Инвеста» слышался гром, и не дёргался лишь потому, что его за волосы держали, грозясь с корнем вырвать.
На миг показалось, что это — не так уж и страшно. Куда уж там, чего бояться?.. Витя проскрежетал так, что Бричкина подумала, что Пчёлкин только что в смертном приговоре поставил свою размашистую подпись:
— Лицемер ёбаный.
Белый усмехнулся, не понимая, отчего ещё кулаком не раскрыл Вите только заживший кровоподтёк — подкинул бы Ане ещё работы, вынуждая перекись лить, бинты расходовать с пластырями. Льдины в зрачках морозили так, что едва теплая вода могла почудиться кипятком.
Он Пчёлу по голове толкнул, что тот откинулся на спинку дивана, и пальцем постучал по черепушке бригадира, едва не плюющегося от осознания, что перед глазами всё двоилось ни то от злости, ни то от оплеухи.
— Отдыхай, Пчёла. Время есть.
— П-шел нахер.
Саша поджал губы. Ждал, что пройдёт две или три секунды, у Вити башка перестанет кружиться, как после катания на карусели, и Пчёлкин вместо слов воспользуется кулаками. Но, видно, слишком сильно Белов дал по виску, что Пчёла, хоть и чёртовым Везувием грозился не сейчас, так через миг взорваться, но сидел, не в состоянии подняться.
Ничего, подумал. Оклемается.
Белый хлопнул друга по плечу, веля остывать. Витя его руку стряхнул, словно пальцы у Сани были в слизи.
Бригадир тогда опять усмехнулся, пуская этим последнюю отравленную стрелу, принял от окаменевшей Люды кофе и ушел в кабинет, снова приводить себя в порядок.