Княжна (СИ)

— Ясное дело, тебе ехать никуда уже не захочется. Как и у себя дома завтракать?
— Княжна, я даже уже разделся, — подмигнул ей Витя так, что у Анны щеки загорелись. Как, дьявол, по щелчку пальца, горячим стало лицо, словно к нему опасно близко поднесли огонь.
Только бы не покраснели!.. По крайней мере, чтоб не совсем сильно.
— Это, как я понимаю, честь?
Она постаралась спросить остро, чтобы совсем стеснительной не показаться, — хотя, сложно, наверно, при взгляде на ситуацию со стороны Анну, губы и шею Вите кусающую, «стеснительной» назвать, — и скосила взгляд на тело Пчёлкина. Оно привлекало не меньше самого Вити; особенно Анне нравился мягко выраженный пресс и россыпь родинок в районе левых рёбер.
Князева бы, наверно, если бы пьяна была, то провела пальцами по коже Вити.
Анна посмотрела на Пчёлу и, поняв, что ответа не дождётся, рискнула позволить себе последнюю в ту ночь дерзость:
— Ещё немного, Пчёлкин, и мне покажется, что я тебе приглянулась.
— А это разве не ясно? — спросил Витя и взглянул на неё так, будто не стеснялся совсем. И только сердце чуть чаще постучало по ребрам в попытке вырваться, убежать куда-то прочь, когда Князева вдруг посмотрела на него без прищура.
Так серьёзно в глаза всматривалась, словно думала всю душу из него вытянуть.
У Пчёлкина что-то дрогнуло под ребрами, — сильно, что, наверно, даже Анна бы могла резкое поднятие грудной клетки заметить — и он всё-таки сказал:
— Я думал, очевидно, что ты мне нравишься.
На миг даже стихла автомагистраль. Князевой показалось, что слова её оглушили, раз она ничего сказать не смогла. Только сердце пару раз ударилось о ребра с такой болью, словно грудина изнутри шипами была покрыта, и потом тоже затихло.
Витя на девушку смотрел так же прямо, как какие-то секунды назад смотрела она. Пчёлкин чуть раскачался на стопе взад-вперёд, думая спокойным показаться, но этим лишь сильнее себя выдал.
Если у Ани сердце стихло, будто думало притвориться нерабочим, то у Пчёлы внутри всё забилось с тактом взрывного механизма.
Не молчи же, Анюта…
Князева в мыслях облизнула высохшую губу, чем Витю едва ли из себя не вывела. Ему до скручивания лёгких захотелось поцеловать Аню, чтобы слов от неё не дожидаться, действиями дать ответить, но в последний миг себя сдержал. Молчание стало серьёзной проверкой нервов на прочность.
Казалось, прошли сутки, прежде чем девушка спросила:
— Давно?
— С Сашиной свадьбы точно.
— С момента, когда я тебе пощёчину дала, вероятно?
Она усмехнулась. Острила, по крайней мере, пыталась. Пчёла посмотрел на Анну, ожидая увидеть в её глазах суровую сдержанность, но девушка улыбалась самым уголком губ.
Дьявол, как же тянет!..
Точно Незабудка.
— Наверно, раньше, — протянул Витя, думая, вспоминая конец мая, который, казалось, был совсем недавно, но в то же время казался удивительно далёким, почти что непостижимым. — Ты когда за нами в подъезд побежала, после взрыва. Когда нас с Сашей уже растащили, ты присела передо мной…
Он запнулся, вдруг поняв, что откровеннее говорил, чем на любой исповеди, на какой, вероятно, ему бы долго пришлось грехи замаливать. Витя посмотрел на Анну, на её внимательно-заинтересованный взор, что прошивал, подобно иголке, воткнутой в куклу Вуду, и решил, что терять нечего.
Пан или пропал.
— Я думал, что головой ударился, и ты мне мерещишься. Потому что сказал тебе ждать внизу, не бежать за мной. Но ты пошла.
— Пошла, — как зачарованная вторила Анна. Витя отложил несчастный кусок теста с малиной в сторону.
Мать твою. Минуту назад они обсуждали пирожки, а сейчас он ей душу раскрывает!..
— Я злился. Думал, «вот безумная, что, у неё, девять жизней, что ли, чего здесь забыла?..». Но у тебя глаза такие огромные были, напуганные. И ладонь дрожала. И… — поджал зубы.
— …блять, переклинило. Не смог ругаться на тебя.
Витя коротко дёрнул щекой в попытке заткнуть волнение, крутящее горло до спазма, и с усмешкой, смеющейся над своей сентиментальностью, постучал пальцами по грудине:
 
— Что-то щёлкнуло.
И у Ани тогда тоже что-то щёлкнуло. Она приложила немало усилий, чтобы взгляда в сторону от Витиного лица не отвести. Сглотнула слюну, что по консистенции больше походила на пену; слов в голове не осталось.
Вот так, что ли, и осознавался на самом деле момент, становящейся кульминацией любого романтического романа? В неловкости, пустоте в голове и недоеденном пирожке с малиной? П-хах!.. Ремарк, выходит, врал, описывая терзания души многочисленными абзацами? Всё на деле так просто?..
Или, может, устала, и симпатию сравнила с… чем-то бо́льшим?
А может, до сих пор боится быть обманутой, за что себя потом корить станет безбожно?
Столько вопросов, и не на один не было ответа. Анна, тоже ставя всё на кон, мотнула головой:
— Поздно уже, — она смогла саму себя в последний миг исправить и закончила мысль с замершим сердцем: — Пойдём.
— Куда?
Он девушку взглядом проводил, когда Князева на полуваттных ногах дошла до дверной арки гостиной, и развернулся. Поджилки дрогнули так, что, наверно, держал бы Витя что-то в руках, то уронил бы обязательно.
Анна меньше, чем на миг, подумала, что слишком высоко саму себя оценила. Взявшись за косяк, чтобы не упасть, почти спокойно мотнула головой:
— Спать. Отдыхать. Поздно ведь.
— Ты в одной кровати со мной будешь спать? — спросил Пчёла и голоса своего не сразу узнал. Слишком низко прозвучал тембр, привычный с восемьдесят восьмого года.
Князева почувствовала, как кровь, прибившаяся к щекам, по температуре стала сходной с кипятком, но в упрямстве, которое только сама смогла понять, сказала:
— Не будешь же ты спать, как пёс дворовый?..
Витя всё понял. Ему показалось, что где-то далеко-высоко над Москвой бахнул салют, какой обычно не запускали ни для какого праздника. Он коротко сжал кулаки, позволяя себе только такую роскошь, и за девушкой пошел, параллельно ударив по выключателю.
В гостиной стало темно.
Когда он подошёл к двери спальни, то Князева уже собрала покрывало в единую баррикаду, какую положила по середине кровати. Пчёлкин на миг дар речи потерял, желая только усмехнуться; мама, да так дети в детском саду уже не делали лет как десять!..
На деле Витя прошелся к Анне со спины. Она распрямилась и раньше, чем бригадир спросил что-либо, сказала совершенно спокойно:
— Кровать большая. Места двоим сразу хватит, даже с «границей».
Тогда Пчёле ещё сильнее захотелось расхохотаться. Сказал бы ему кто три месяца назад, что он будет с девчонкой, которая ему нравилась сильно, в одной кровати лежать, но с баррикадой из подушек и одеял, то покрутил бы пальцем у виска. Потому, что Витя, как правило, в постель с дамами укладывался для совершенно иных целей.
Но теперь, видимо, действительно, будет жизненный опыт такой.
— Надежнее защиты, конечно, не придумать, — поддакнул Пчёлкин и, проведя кончиками пальцев по изгибу Аниной талии, направился к левой половине кровати.
Смеяться хотелось чуть ли не в истеричном припадке от осознания, что он действительно собирался спать с Анной, но спать в самом безобидном смысле этого слова.
Князева усмехнулась ему в ответ, чувствуя, как порохом взрывались нервы от короткой ласки мужской ладони. Она проверила окно, развязала узелки халата мелко трясущимися пальцами.
Она повела плечами, снимая с себя халат, в майке и шортах оставаясь. Сидящий на кровати Витя смотрел на неё, на Княжну свою так, наверно, ни один мужчина не смотрел — с замершим взором, расширившимся зрачком и руками, пальцы которых сжались на каркасе кровати.
На сердце, несмотря на переживания, волнения, стало вдруг сладко от этого взора. Так ощущалась смесь дёгтя с мёдом.
Аня прошлась к кровати и залезла под одеяло, что кончалось ровно у баррикады из покрывала. Пчёлкин вздохнул, откровенно не понимая, как его жизнь вообще к такому привела, и вытянул из шлевок ремень. Брюки снимать не стал, чтобы девушку совсем не смущать, и лёг в постель.