Княжна (СИ)

— Географ-натуралист, что ли?
Белый, явно напряженный какими-то своими мыслями на Анин счёт, вдруг рассмеялся звучно, заливисто. Девушка сама улыбнулась, пряча слишком широкую улыбку за ладонью, и посмотрела на книгу в своей сумке. Неужели роман великий напоминал географический атлас?
— Я филолог, Пчёлкин.
— Да ну, — кинул удивленно, но голосом ровным, спокойным. Затянулся, изловчился пепел стряхнуть в окно раскрытое, и обратно к Князевой, что улыбалась, обернулся. Интересно, Аня мрачной вообще быть может? — Это… как переводчик?
— Переводчика, Пчёлкин, тебе в Саратове сделают, — поправил важно Белов. — А в Риге готовят филологов. Это тебе не хухры-мухры!..
Князева опустила в смущении глаза; очень уж приятны были заступки Саши за неё. А то, право, объяснить Вите разницу она бы не смогла. Пчёла, вероятно, не принял бы за данность, что переводчик и филолог — профессии, хоть и очень похожие, но разные совершенно по своей деятельности.
Пчёла передразнил Сашу коротко, за что получил очередную улыбку Анны. Ох, ну улыбалась, конечно, очаровательно. Прямо-таки сама искренность и сдержанность в одном флаконе.
— И сколько языков знаешь?
— Основным был французский. На третьем курсе взяла ещё и факультатив немецкого…
— Хэндэ хох! — воскликнул Пчёла и пальцы свободной руки сложил пистолетиком — прямо в такой же, что у него в кобуре под рубашкой прятался с недавних пор. На Анну направил, причитая с ломаным грубым немецким акцентом: — Гитлер капут, ахтунг!
Девушка рассмеялась, руки всё-таки вскинула, показывая ему ладони. Ровные, белые… Такие к тяжелой работе не привыкли. Такие ручки, максимум, странички учебников переворачивали исправно.
— Ауфги́бен! Ауфги́бен, Витя!
Пчёлкин от незнакомого слова аж руку-пистолетик опустил. Свёл брови, языком провёл по верхней десне, что от никотина сохла поразительно быстро.
— Это чего значит?..
— «Сдаюсь», говорю.
Витя усмехнулся ни то своим мыслям, ни то Анне, что со смехом опустила руки на колени, едва ли прикрытые тканью легкого платья — наверно, в таком, всё-таки, можно было замерзнуть.
— И, что, правда так хорошо французский знаешь? Что прям книжки в оригинале читаешь?
— Ничего сложного, если быть честной, — подметила Князева, в глазах Пчёлкина своим знанием становясь ещё выше. — Первое время, конечно, непросто было, но потом… проще стало. Даже в привычку вошло.
— Аня, такие способности использовать надо, — подал вдруг голос Белый. Он коленом пихнул Пчёлу, прося Витю на время замолчать. А, может, подсобить, в случае чего, говорил.
Пчёлкин развернулся обратно в кресле и выбросил, наконец, прогоревший окурок в окно.
— Так я и не прячу, — улыбнулась Князева, ещё явно не подозревая, к чему её Саша хотел склонить. — Я молодым ребятам с курсовыми и дипломами помогаю. Иногда такие запуганные приходят, что едва не плачут. Преподаватели, говорят, звери, такие требования ставят!.. Ну, как им не помочь?
— А они тебе помогают как-нибудь? — спросил Саня, перестроившись в правый ряд. Дорога долгой полосой за окном бежала. Песня, только что закончившаяся, сменилась на голос Булановой, который Пчёлкину совершенно не нравился. Он переключил на следующую песню.
Под «Кукушку» улыбка Анны медленно угасла.
— В каком смысле, Саш?..
— Вот что ты в Риге сидишь? — задал явно риторический вопрос Белов и вскинул руку, ловя в зеркале заднего вида взгляд Князевой. — Вот кем ты там работаешь?
— В библиотеке университетской, — заявила голосом уже не таким радостным и высоким. Белый выразительно протянул «У-у…», и Витя подхватил, словно должность Аньки не была тем, за что стоило так держаться. Хотя так, вероятно, и было всё.
— Ань, неспокойно сейчас у соседей ваших. Да и у вас уже шуметь начинают, — сказал Белов голосом суровым и твердым, каким обычно с облажавшимися должниками говорил. Даже к магнитоле потянулся, убавляя громкость. Анна на заднем сидении раскрыла рот, словно думала возразить, но слов не нашла и так, молча, опустила голову.
«Поняла» — смекнул Пчёлкин.
 
Неприятно зацарапало в горле, как при ларингите.
— Эстонцы на ушах ходят уже, министерства чуть ли не штурмом берут. Анька, это не шутки. И до вас это всё дойдёт, вот помяни моё слово! Увидишь ещё, что Рига в крови искупается так, что мама не горюй!
— Саша, ну, что ты говоришь! — воскликнула девушка и голову вскинула. — Как можно?.. У нас спокойно.
Витя посмотрел на Белого. Палку перегибал явно — про кровь говорить лишним было. Анна, по всей видимости, девушка такая, что одно упоминание смерти и насилия её дрожать вынуждало.
«Если заплачет — вмешаюсь» — решил Пчёла и отвернулся в сторону своего окна. Словно надеялся не влезать в эту дискуссию и, сидя тише воды, ниже травы, думал стать для Белова и Князевой незнакомцем, случайно подслушавшим их разговор.
— Это пока, Ань! — уверил Белый, чуть голос приподняв и уже в какой раз назвав двоюродную сестру по имени. — Не видишь, что происходит вокруг? — перевел дыхание, а вместе с тем решил сменить и технику.
На Князеву через зеркало дальнего вида посмотрели глаза цепкие, почти что ледяные — что по цвету, что по взгляду морозящие.
 — Подумай сама, — тише произнес Саша в надежде теплее звучать. — Ты там без защиты совсем. Двадцать один год тебе, ты вдали от всех родных живешь…
— Двадцать, — поправила его Анна в совершенно незначительной, как казалось, детали. Но Саша только сильнее загорелся. Он вскинул руку, роняя ту на руль так, что машина едва в сторону вильнула.
— Тем более! Ань, вот тебя же там даже защитить некому, если путч начнется. Подумай сама…
— Белов, ты мне что предлагаешь? — подняла голову, и Пчёла увидел в глазах у Анны внезапно холод. Такой, на который сетовала у самого аэропорта, такой, от которого у Вити по рукам даже прошлись неприятные мурашки, поднимающие волосы на затылке.
Так ощущалась грядущая ссора.
— Домой вернуться, что же ещё?
— Я не могу, — произнесла уверенно Аня и чуть вперёд, к водительскому сидению, подбилась. Явно знала, чего хотела, а чего — нет. — Саша, я работаю в университете…
— Кем, библиотекаршей? — фыркнул Белый так, что Анна вдруг дернулась. Словно его усмешка огладила девушку кнутом и оставила длинный продольный след по нутру. — Как перспективно: курсачи соплякам писать за «спасибо» и на шумных студентов шикать!.. Если так хочешь — в МГУ тебя точно такой же библиотекаршей устроить могу; работа та же самая, но хоть под боком у меня будешь.
— Саш, — позвала шепотом, который Пчёлкин едва услышал из-за рёва ветра, ударяющего по правому уху. — Ты не понимаешь, что мне в Риге нравится? Я бы вернулась после диплома, если бы мне в Латвии плохо было.
— А что, тебя в Москве обижал кто? — спросил он у неё так, будто думал предложить со всеми недругами Анны разобраться так, как решал все вопросы в криминальных структурах. Но потом Саша вдруг прищурился и сказал:
— Про мать забыла совсем, раз в полгода приезжаешь. Не дай Бог, что случится с ней — а ты и не узнаешь в Риге своей, что с тётей Катей стало.
— Не перегибай, Белый, — подал голос Пчёла.
Анна не плакала, но молчать ему больше не хотелось; Саня играл грязно по отношению к сестре двоюродной. Про тётю Катю говорить не стоило, это явная манипуляция.
А на такие ходы Витя глаза мог закрыть только в «их» деле, потому что блеф и обман — основы рэкета. Но сейчас, когда в машине у них явно не криминальный авторитет, а недавняя выпускница филфака сидела, это было просто низко.
Надо было за девчонку заступиться. И Пчёла заступился. Иначе, зная характер Белого, они все втроем на небо могли в любой момент взлететь.
Саша обернулся на Витю явно недовольный, что Пчёла не за него говорил, что Аньку защищал. Только Белый дёрнул щекой вдруг и продолжил, переведя дыхание резко, как перед погружением под воду.
— Ань… Подумай сама, — он поднял руку с растопыренными пальцами, прямо как час назад перед Пчёлкиным. — Ты отучилась уже. Не дура, тебе тут явно работу достойную проще найти, да и вариантов больше. Кроме того, родные под боком, я тебя в последний раз перед армией ещё видел! Мать скучает.