Княжна (СИ)

Девушка глотнула кофе, понимая, что, если не перестанет только эту дрянь растворимую пить, то заработает себе бессонницу. Залезла на подоконник так, что полы домашней рубашки стали короче штанин шортиков. Под домом стояла какая-то пара школьников; девочка с волосами длинными, напоминающими по цвету гранат, топталась перед мальчиком, который в неуверенности затылок потирал.
Надо связаться с Ольгой. Вдруг жена Саши тоже целыми днями дома сидит, грустит в одиночестве. Аня, может, ей совет даст в подборе обоев в гостиную. Или вытащит новоявленную родственницу на прогулку по ВДНХ, развеивая мысли о недавнем покушении.
 Раздался звонок. А сразу же за ним — стук по входной двери.
Анна едва удержала желание вздрогнуть, расплескать тем самым кофе по подоконнику. Сердце гулко ухнуло в груди, чуть не падая на козырек продуктового ларька, когда Князева предусмотрительно посмотрела под окна. Парочка школьников переборола стеснение своё и теперь целовалась жарко, но большего девушка не заметила.
Дьявол. Чуть раньше бы к окну подошла и, может, увидела бы того, кто к ней мог подняться.
Девушка сползла с подоконника, поставила чашку с кофе на стол кухонный. Чуть оттянула края шорт, и тогда снова постучали. Пальцы Ани дрогнули в лихорадке; глухой стук с детства не любила, он напрягал, натягивал нервы до состояния музыкальных струн.
Князева пошла к двери, ощущая, как поджилки коленей подрагивали. Она посмотрела в глазок, но не увидела никого на лестничной клетке.
Сердце неприятно сжалось, словно долго болело серьёзным недугом. Девушка замерла, стараясь даже не дышать; и без того неспокойные мысли разворошились глупостью, какую Анна признавать не хотела.
Она на ручку посмотрела, будто боялась, что кто-то попытается дверь дёрнуть, открыть, но вдруг вспомнила, как ребята из её класса, будучи ещё пухлощекими мальчишками, часто в чужие квартиры стучались и убегали раньше, чем кто-то успевал выйти на лестничную клетку.
Аня сути этого «развлечения» не понимала ни в детстве, ни в относительной зрелости.
«Может, дети балуются?..» — спросила у себя и почти сразу утвердительный ответ дала. «Да, конечно, малышня. Смеются сейчас, наверняка, пролётом выше».
Но решила всё-таки проверить свои мысли и, выдохнув резко, как перед прыжком на глубину, открыла дверь.
И столкнулась с Пчёлкиным.
Она удивилась, но не сильно. Потому, что, вероятно, Витя был одним из немногих людей во всей Москве, кто мог к ней намеренно приходить, встречи с Аней искать. Девушка чуть попятилась в осознании, что рано или поздно Пчёла бы к ней пришёл всё-таки. Князева, видно, сама только не ожидала его так скоро увидеть.
«И суток не прошло, а он здесь…»
Анна отогнала от себя мысли, которые и без того весь день в голове коршунами кружили, и поджала чуть челюсти.
Пчёла облокотился плечом о косяк и только рассматривал девушку. А внутри что-то содрогалось, подобно двигателю, работающему на последнем издыхании.
В висках не пульсировало. Пчёлкин головы вообще не чувствовал толком.
— Хэй, — выдавил он-таки из себя, наклоняясь чуть за порог. Хотя стоило, вероятно, быть увереннее. Зайти в квартиру, как к себе домой, и Анну встретить со смелой улыбкой, какой мог ввести её в ступор.
Жаль, что от одного слова на горле в предательстве затянулась удавка.
— Хэй, — эхом отозвалась Аня. Губы дрогнули в улыбке, но она быстро себе сказала вернуть хладнокровие.
Девушка снова отошла, и Витя шаг сделал вглубь сорок третьей квартиры.
Князева вдруг заметила, что он руку за спиной прятал, и в голове метнулась мысль в одно короткое слово. «Цветы». Хотя и не обязан он был ей букеты дарить, — не в том статусе находился — но Анна почему-то уверена была, что Витя мялся, не в состоянии слова подобрать и вручить ей семь-девять роз.
Князева потупила взор, осознав, что упустила момент, когда стала вдруг подобные мысли допускать.
Пчёлкин сделал ещё шаг, чувствуя, как вступал на минное поле. Каждое слово, взгляд, мысль стало необходимым продумывать, чтобы не взлететь на воздух. Но и сердце стучало где-то в горле, поторапливая; секунда тишины бесила, выводила из себя до рези в глазах.
 
Он на выдохе сказал, явно боясь передумать:
— Тебе не привезли твои книги.
И, не зная, как мысль свою закончить правильно, протянул Анне стопку перевязанных бечёвкой книг, которые для девушки были в множество раз желаннее цветов.
Князева вздохнула, а выдохнуть уже не смогла. Спёрло дыхание, отчего она смогла лишь рот открыть. Она сразу всё поняла. Видимость сдержанности, которую так старалась сохранять, пропала, будто на готовую картину плеснули ушатом воды. Девушка только ладонь к губам смогла прижать, пряча раскрывшийся в изумлении рот.
Взглядом почти что диким пробежалась по корешкам. Зудерман, Барбюс, Гюго, Буссенар, Дюма, Нодье…
— Это же…
— Держи, — улыбнулся Пчёла. Какая-то часть его волнения, даже страха рассыпалась под ногами у Вити в каменную крошку, отчего стало проще дышать.
Он протянул Анне стопку из восьми книг, которые они с Мариной Степановной едва ли смогли перевязать, и Князева приняла их ошарашено. Едва не выронила, не думая, что такими тяжелыми будут, но удержала-таки сокровища свои, развернулась и поставила классиков на комод.
С горящими глазами она, намеренно не показывая огня в зрачках, опустила голову к узелку шпагата, который принялась развязывать скоро. Но дрожащие пальцы не слушались особо, отчего Анна покраснела от натуги и закусила нижнюю губу:
— Да что же…
Пчёлкин дверь прикрыл, чтобы никто случайно не услышал, не увидел их, и за Князевой встал. Чуть обогнул её справа, сам принялся за узел, едва коснувшись ладонями рук Анны. Она замерла, чуть голову опустив, но взором снова прошлась по корешкам.
Витя, распутывая бечёвку, пояснил, едва не смеясь тихо ни то с реакции Князевой, что близко-близко к нему стояла и, к счастью Пчёлы, не пыталась отодвинуться, ни то с тряски в кончиках своих пальцев:
— Я не знал, какие рассказы у тебя в Риге остались. Надеюсь, что хотя бы в одну книгу попал. Но… если вдруг не угадал… Новым романам, надеюсь, ты не расстроишься?
— Нет. То есть… Ты с Барбюсом угадал. У меня его томик «Ада» был, точно такой же… И Виктор Гюго тоже. «Отверженных» обожаю!.. — едва собирая мысли воедино, она принялась освобожденные из плена веревки книги оглаживать. Князева пролистывала, словно убедиться думала, что все они в оригинале, что не переведены на русский.
От мысли, что сможет теперь сама прочитать «Графа Монте-Кристо», что сама изучит красивейшие конструкции Дюмы, о которых с придыханием рассказывала преподавательница французского на парах второго курса, у Анны из горла вместо слов вылетали лишь какие-то восторженные сипы.
Она говорила себе в руки себя взять, но сердце колотилось излишне быстро. Думало выбить рёбра, не иначе, чем растянуло губы в какой-то неестественно широкой, для самой Анны, улыбке.
Пчёлкин тепло хмыкнул. Отошёл чуть назад. Князева книги обшаривала с внимательностью поисковой собаки, пролистывала, и с каждой страницей, на которой напечатаны были непонятные Вите слова, обороты и сравнения, её глаза лишь шире открывались. В них, наверно, при желании всю душу девушки рассмотреть можно было.
— Вить, я… — начала Анна, но, прижав к груди вторую книжку Дюмы, на которую Пчёлкин особенно долго в лавке у Марины Степановны смотрел, осеклась и стихла. Она едва ли не закашлялась от счастья, какое пыталась скрыть, когда бригадир с улыбкой в уголках губ голову наклонил.
— Как ты их нашёл?
— Места надо знать, Княжна, — усмехнулся беззлобно Витя. Девушка подняла на него зеленые глаза, и Пчёлкин подумал вдруг, что Аня сейчас его этими самыми книжками и огреет.
Но Князева вдруг коротко, но искренне хохотнула; тогда не думала обижаться на прозвище, которое, по сути, и не оскорбляло никак. И Витя почувствовал потепление.
Оттепель.
Девушка погладила по страницам «Даму с камелиями», будто книга была живой, могла ласку чувствовать, но в какую-то секунду ладонь замерла в воздухе, так и не падая на корешок. Вите не понравилось это совершенно. У Анны пальцы дрогнули так, что со стороны даже было заметно.