Княжна (СИ)

Огонь с зажигалки подпалил кончик сигареты, когда третий гудок оборвался щелчком, и на том конце провода послышался голос Белого. Бригадир уже идеально отточенным тоном вместо приветствия выдал:
— Белов.
— Пчёла. Приезжай сейчас же на Остоженку, но в квартиру не поднимайся. Как подъедешь — набери. Поговорить надо, — почти не делая пауз, произнёс на одной затяжке Витя. Отодвинул трубку от уха в момент, когда Саня что-то там ему пробормотал, но Пчёлкин слов не захотел разбирать и сбросил.
Саша, вероятно, возмущен был так, что ему дыхание спёрло. Но Пчёла виноватым себя не чувствовал — как узнает, зачем Витя его дёрнул, то сразу в настрое изменится.
Бригадиру даже не хотелось елейно усмехаться.
Мужчина откинулся на спинку кожаного дивана. Курил до самого приезда Саши — только сигарета истлевала до конца, до фильтра, так Витя тянулся за новой, не давая себе на «передых» и минуты.
Нервы в натянутом состоянии были слишком долго, напоминая тетиву лука перед выстрелом. И Пчёла знал; если он не расслабит себя хоть как-то, хоть каплю — то точно выстрелит.
Не исключено, что себе же в голову.
Он смотрел на снимок мёртвого Фархада. Тогда, в пустой тихой гостиной в одиннадцатом доме по улице Остоженке, и стало ясно, почему Фарик не приехал на Цветной, почему никто из людей Джураева не отвечал на звонки. Но осознание ни радовало ни-хе-ра.
Четвёртая по счёту сигарета горчила кончик языка, но в сравнении с горечью, засевшей у Вити где-то под сердцем, чуть ли не каждую мысль травящей, казалась ему приятно-терпкой.
И как Анна в себе это держала?..
Пчёла хмыкнул, но не в веселье. Анютка… Невозможная — в самом плохом и хорошем смысле этого слова одновременно. Она такая, что каждый раз душу ему взрывала килограммом тротила.
Витя облокотился лбом о кулак свой, едва не подпаливая сигаретой волосы. Вместе с тяжелый выдохом, каким обычно бывает вздох последний, он выпустил облачко табачного дыма.
Князева у него сильная. Пчёлкин сам, жизнь его, «дело» Аню к твёрдости духа приучили. И за это Витя себя и хвалил, и ненавидел сразу.
 Сердце тараном стучало по рёбрам, стремясь обрести свободу и оставить Пчёлу на диване лежать безжизненной тушей. Пальцы свободной руки, точно сами, сжали обивку на подлокотнике слева от него чуть ли не до скрипа кожи, чуть ли не до хруста фаланг.
Захотелось неимоверно пепельницей бросить в стену. Или к Ане в спальню зайти, по голове погладить, в тишине прошептать извинения, которых у него духу не хватило б вслух повторить.
Трубка, лежащая справа от снимка застреленного Фархада Джураева, отозвалась трелью механической.
Пчёле пришлось исповедь свою отложить на неопределенный период, что не нравилось совершенно. Но он мысленную оплеуху себе зарядил, от которой почти натурально засаднило щёку, в приказе собраться, отставить сантименты на время разговора с Беловым, и взял телефон.
— Подъехал, — отозвались с другого конца трубки.
Саня звучал сухо; ни то действительно не особо эмоционально разговаривал, ни то дело всё было в телефонной связи, что голоса делала пустыми.
— Позвони в домофон, впущу в подъезд. Потом на лифте до двенадцатого доезжай, оттуда на чердак. Там открыто.
Белый в ответ ничего не сказал. Трубка в кулаке зашлась быстрым пиканьем. Пчёла сбросил, не обижаясь, и подошёл с пачкой сигарет, с фото Джураева к двери. Взял с комода ключи осторожно, чтоб те не перестукивались в звонкости, не разбудили случаем Анну.
Ей — пока — незачем знать все Витины планы и задумки.
Домофон зазвенел высоко. Пчёла на кнопку с нарисованным на ней ключом нажал. Вышел из квартиры, закрывая ту сразу на два замка, что было непривычно до чувства неприятной чесотки у самого нёба.
За дверью из хорошего металла с последовательно расположенными на ней семёркой и двойкой осталась девушка, за которую Витя шел на убийство.
Он поднялся на два этажа. Странная уверенность теснила лёгкие ни то в мандраже, ни то в злобе, какую получилось хоть немного, но взять под контроль. Пчёлкин дверь чердака толкнул, проверяя, чтоб никакие школьники не курили на верхнем этаже, не стали свидетелями далеко не самого радостного разговора с Беловым.
 
Минута, какую Пчёла провёл в тишине, прерываемой лишь свистом ветра в худых оконным рамах, не показалась ему нескончаемо долгой. Обычная минута — как и миллионы минут до того момента.
Только когда чуть ниже по лестнице послышался звук открытия дверей лифта, у Вити дрогнули пальцы.
Саша закурил, поднимаясь к Вите по ступенькам. Он не дёрнулся, заметив бригадира у самого чердака. Спокойно протянул ему твердую ладонь. Пчёла пожал руку, вторую пряча в карман пиджака, к фотографии Джураева, какой было место в полицейском участке, в папке дела с четырёхзначным номером.
— Привет, — кинул Белов и уселся чуть ли не самым мальчишеским жестом, какой Витя только мог наблюдать, на ступеньки. Саня к себе притянул колени, ставя пятки на следующую ступень, затянулся. Струя дыма, к которому Пчёле было не привыкать, устремилась к потолку, вдруг с силой защипала глаза.
Бригадир не знал, с чего начать. Оттого и покалывало что-то чуть выше лёгких, будто в левое предсердие воткнули иголку, — тонкую и острую — но выдёргивать ту не спешили, чтоб Пчёлкин совсем кровью не истёк.
Витя спустился на пролёт между двенадцатым и чердаком, ногой упёрся о стену за спиной, когда Белый, в себя вдохнув дым, спросил:
— Чего звал?
Пчёла дёрнул щекой, нахрен посылая всевозможные размышления о правильности вводных слов:
— Бек активизировался. Сегодня Аню прессанул с компанией своей.
Белому непозволительна была особая эмоциональность — он, как никак, главарь организованной преступной группировки. Но Саня замер, так и не поднеся сигарету к губам, и спустя секунды льдины блеснули во взгляде друга.
Сам Пчёла эти глыбы понимал, разделял прекрасно.
— Так, — протянул Белов с каменным лицом, но заметно дрогнувшим от холодной злобы голосом. — И чего хотели?
— Будто не догадываешься, — хмыкнул Витя. Рука в кармане пиджака сырела, становилась жаркой, отчего, вероятно, на глянцевой стороне фотографии на секунды появилась, как от пара, ровненькая матовость.
— Чтобы Фарика по каналам не прикрывали.
— Это понятно. К Ане-то нахера полез?
— С тыла решил зайти, — ответил Пчёла, вдруг совершенно раздраженный, что Саша спрашивал такую глупость. Что, не догоняет? Или прикидывается? Пытается, может, понять, насколько терпения у Вити хватит объяснять вещи, какие Белому должны были быть совершенно ясны? — Сукин сын.
Саша затянулся. Брусочек пепла упал под ноги мужчине, недавно ставшему отцом.
— Сказали, что дурью её накачают, если мы Джураеву поддержку дадим. А потом трахнут всей толпой.
Тут маска непробиваемости Белова треснула. Будто шар-бабой дали по стене старого дома, подверженного сносу, отчего на нём осталась выбоина глубокая. Витю на секунду охватило какое-то невесёлое злорадство от мысли, что у него так же взгляд со стороны переменился, когда он от рыдающей Анны такую «установку» впервые услышал.
А потом так же, за секунды какие-то, ехидство его превратилось путем молниеносных метаморфоз в гнев.
Уже не такой ледяной, как минуты назад.
— Твари эти вышли на неё через театр. А там навести справки на нового режиссёра оказалось делом трёх минут. Пришли, суки, условия ей ставить, вместо того, чтоб с нами разговаривать.
Вите скрутило лёгкие от собственной тирады. Захотелось закурить. Он почти выдернул из пачки новую сигарету, ставшей бы пятой к ряду, но Саша остановил его одним вопросом:
— И что ты делать теперь предлагаешь?
На миг Витя даже окаменел, не думая, что услышит такой вопрос. Белый сейчас, чего, серьёзно это спрашивает? Не шутит? Он думает, что Пчёла на попятную готов идти после такого? Что позволит Анне по театру ходить, вздрагивая от каждого стука в дверь, держать в выдвижном ящике ствол «Кольта», к которому до сегодняшнего дня боялась прикоснуться?