Княжна (СИ)

— Полтора года — это срок серьёзный. Представляешь, как он оторвётся на тебе, если Белый всё-таки за Джураева вступится?
Она ничего не ответила. Язык будто стал бесполезной плотью в её рту, лишенной связок и только и делающей, что перекрывающей дыхание. Анне смертельно захотелось сжать крепко-крепко веки, чтобы не видеть этих взоров — довольных, глумящихся, будто голодных до проявления любой её эмоции.
Князева из последних сил сдержалась, поняв в жаре собственных больных дум, что она, если закроет глаза, то увидит только картину, какую Бек описывал с таким восторгом.
А этого она хотела меньше всего.
— Я… всё перед-дам.
Голос в предательстве дрогнул, и Анне неимоверно стало стыдно за проявление слабости. Она себе приказала из последних сил сдержаться, чтобы не разрыдаться в страхе перед ними, не дать очередного рычага давления, но картина перед глазами стала размываться, словно Князева смотрела через очки с изляпанными стёклами.
Ресницы стали тяжелыми, когда Бек кивнул.
— Я надеюсь, — а потом потянулся в карман утепленной кожаной куртки. Достал оттуда небольшой прямоугольник фотографии и бросил в небрежности на стол.
— Это ещё отдай Белому. Скажи, что сам в похожей позе лечь может, если на попятную не пойдет.
И раньше, чем Князева с духом собралась взглянуть на перевёрнутое фото, он махнул Жуку. Тот не медлил ни секунды, отпустил Анины запястья, чуть даже от себя отбросив. Борода напоследок оцарапала кожу возле самого изгиба плеча, пуская по спине отвратительнейшие мурашки, и потом… Всё кончилось.
Дверь закрылась за спиной молчаливого Кроны.
Девушке почудилось, что ком, стоящий в неё в горле, стал рассасываться чуть ли не болотной тиной, от одного запаха которой желудок выворачивался на изнанку. Только вот вздох спокойный был слишком желанен.
Анна едва удержалась, чтобы не уронить головы на стол и не разрыдаться в немом спазме.
Всё перед глазами бегало, плясало, троилось, искря, будто на кончик языка Князевой попали-таки щепотки наркотического порошка, мир искажающие, как через кривое зеркало. Она растёрла запястья, дыша исключительно через рот, и посмотрела на руки.
Следы от пальцев Жука остались на запястьях браслетами из красных вмятин.
В коридоре было тихо, но Князевой отчего-то казалось, что бандиты просто выжидали момента, в который услышать бы могли слёзный вскрик Анны. И от мысли этой она чуть ли не силой себе же рот заткнула.
«По кругу пустим… На глазах у хахаля твоего… По очереди, а потом разом…»
Девушка в паническом тумане взялась за фото. Развернула его картинкой к себе. Вздох застрял в горле острозаточенным кунаем, способным глотку распороть и весь кабинет кровью залить.
Примерно такой же тёмной, какая текла по подбородку смутно знакомого Князевой человека.
Анна отбросила фотоснимок убитого Фархада Джураева в сторону. Пустой взгляд, к тому моменту уже окончательно остекленевший, пронзил девушку насквозь и напугал куда сильнее взора покойной Сухоруковой.
Стрелки часов показали ровно половину одиннадцатого. Репетиция началась. Князева спрятала лицо в ладонях и задохнулась в слезах.
Анна помнила репетицию поверхностно. В памяти чётко отпечаталось, что она, ударив себя с силой по щекам, собралась, вернулась в зал, в котором уже собралась труппа. Всё время, что Князева спускалась по ступеням к залу, к излюбленному десятому ряду, мысли в голове шумели, жужжа, и затихли только на секунду, какую новый режиссёр потратила на односложное:
— Начинаем.
А потом думы снова утянули Анну в кабинет, какой мог при одном её неосторожном слове кровь в стены вобрать.
Мысли крутились, как в центрифуге, отчего Князева на репетиции не сосредотачивалась, хотя и пыталась. Она помнила, что пару раз хвалила Ларину, которая в ответ только поджимала губы и кивала, что второе действие три раза подряд прогнала, пока Аля не выдала свой текст на одном дыхании.
И всё. Большего не запомнила. Ни стараний остальных актёров, ни их знания текста.
Плохо. Режиссёр, ни временный, ни основной не мог себе такого позволить!..
 
Но Анна дала себе карт-бланш до конца третьего октября на слабость, страх и плохую концентрацию, за что чуть ли не к середине репетиции возненавидела себя за откровенно хреновые попытки собраться.
А когда отвратительные по жалости своей старания кончались полным крахом, злоба на саму себя становилась такой, что хотелось в угол забиться.
Минутная стрелка совершила девяносто оборотов, когда Диана и Миша, Вася и Даша, чуть подгладывая в сценарий, доиграли третье действие. Вася достал из-за пазухи воображаемый пистолет, которым выстрелил в Мишу.
Призовин упал очень реалистично, отчего Анна против воли представила сразу падение тела Фархада Джураева, который обратился к тому часу в окоченевший труп.
Князева дёрнула головой в наивнейшей попытке выкинуть из головы дурные мысли, а потом поднялась на точно ватные ноги и сказала громко, ударив в ладоши:
— Репетиция закончена. Все свободны. Учите тексты! Завтра всё с начала прогоним.
Анна ушла из зала, сразу же подхватив с соседнего стула чёрное пальто и сумку, взятые из кабинета заранее. Она запахнула одежду, накрутила в небрежности, которую не терпела никогда, шарф возле шеи, и не обернулась на актёров.
Диана, так и не успевшая переодеться из платья в удобную для репетиций одежду, стояла на каблуках, упираясь ладонями в колени и дыша тяжело. Привыкла выкладываться на максимум даже на коротких «прогонах», отчего и плакалась в ногах у Васи Сеченникова, играющего роль излишне принципиального убийцы, почти искренне, едва ли не захлебываясь в искуссно имитируемых слезах.
Актриса чуть ли не плюнула в злобе на сцену и под нос себе кинула:
— Мне, что, сдохнуть в этом театре?
— Пошли уже, — чуть ли не рявкнул Призовин, который, нового режиссёра взглядом внимательным и уж больно понимающим проводив, схватил девушку под локоть.
Диана возмущалась громко, но ни Анна Игоревна, уже ушедшая далеко к дверям, ни Призовин, ни труппа, привыкшая к склокам Миши и Лариной, на её восклицания внимания должного не обратили.
Анна не помнила, как добиралась до дома. Вроде, она спустилась в неуверенности со ступенек «Софитов», но, только очутившись ступнями на асфальте, побоялась сделать шагу. Признание собственной слабости было в разы отвратительнее самого страха, и переступить через себя тоже не выходило.
Между Сциллой и Харибдой. Молотом и наковальней. Адом и Преисподней.
Идти пешком до ближайшей станции метро около пятисот метров по дворам, какие раньше Анну не пугали так сильно, Князева была не в состоянии. Вызывать к «Софитам» Макса или любого другого человека Белова было ещё более рискованно — ведь сразу бы пошли вопросы, что случилось, чего дёрганная такая…
Вопросы, от которых ей не убежать, но к каким пока не готова. Никак не готова.
Тогда она стала ловить такси, тратя чуть ли не все наличные, какие были у неё в карманах пальто.
Квартира на Остоженке встретила её пустотой и тишиной. Пчёлкин, вероятно, ещё на «работе» был, но Анна тому вдруг обрадовалась. Чуть ли не впервые за все сутки искренне улыбнулась осознанию, что была одна.
Сердце билось ощутимо, но будто находилось в чёрной дыре, какая разверзлась в грудине у Князевой. Она чувствовала отдачу крови в мышцы, вены, но сама будто в вакууме была, какой всё, что за пределами его было, делал нереальным. И оттого Аня, очутившись в двушке, в какую в девяносто первом году переехала, подумала даже на миг, что в кабинете у неё действительно не было никого.
Что произошедшее — издёвка собственной нервной системы, что в напряжении глупости творила. Что Бек не приходил, угрожая по кругу пустить, предварительно накачав наркотиками, что Фархада не убили, что… ложь всё.
Князева почти поверила в собственные мысли, заглушив боль, страх за уборкой и готовкой, какие всегда отвлекали. Но в тот раз извечный способ перекинуть мысли на что-то другое себя не оправдал; макароны, варясь, слиплись, а сливочный соус, под которым девушка на ужин думала подать фрикадельки, подгорел.