Княжна (СИ)

— Всё впервые бывает, — чуть повела плечом Анна, дёрнула уголком губ в сторону.
Пчёла бы фыркнул, если ему такое раньше, где-нибудь в восемьдесят шестом, в год выпуска из школы, сказали. Но Князевой позволил всё-таки предъявить жалобы свои; он на неё открыто посмотрел, улыбаясь чуть, и подбородок коротко вскинул, спрашивая, что не устраивало Аню. Та заявила так, словно у неё был целый список претензий:
— По кругу качаться — крайне посредственный навык. Тут нечем хвастаться. Удивительно даже, что ты руки правильно положил.
— Так, а с ногами что не так, Княжна?
— Аня, — поправила его почти злобно, но не заметила, как Пчёлкин усмехнулся довольно с этого её «Аня». Князева коротко себе под ноги посмотрела, сразу же возвращая взгляд вверх. — Каждый уважающий себя человек должен хотя бы «треугольником» шаг делать. Или «ромбиком», но «треугольник» — просто обязательно. Это ведь базовый навык, Витя.
Он провёл языком под верхней губой, облизывая десну. Чуть подумав, сказал:
— Командуй.
— Не сейчас, — мотнула головой с собранными волосами и усмехнулась вдруг выразительно, но безобидно. — Ещё не хватало, чтобы ты мне все ноги отдавил.
— На этот счёт можешь не переживать, — уверил её Пчёлкин и рукой, лежащей на талии, чуть растёр кожу под платьем. Анна ощутила, как вспыхнула, и глаза прикрыла, себе приказывая держаться, не краснеть, не стесняться слишком явно!.. А Пчёла продолжал под внимательным взглядом Белого говорить:
— Если на пальчики и наступлю, то до дома на руках донесу. Ты же вон какая хрупкая, весишь-то, наверно, не больше пятидесяти.
— Утверждение провокационное и очень глупое. С моим ростом пятьдесят килограмм — минимальный нормальный вес, Пчёлкин. Анатомию не знаешь.
 Витя губы поджал, чтобы не сболтнуть случайно колкость из разряда: «Можешь дать мне практические занятия». Вместо того чуть голову наклонил, щёкой прижимаясь к макушке Анны.
Как нравилось ему, что даже на каблуках Князева ниже почти на полголовы была!..
— Как только свободная минута появится — углублюсь в данную науку, — заверил её мужчина и снова обернулся, кружа её в объятьях под мотив, приближающийся к концу. — Но, всё-таки, как ходить-то надо, что перед тобой в следующий раз лицом в грязь не ударить, м?
— А ты так уверен, что он, этот следующий раз, будет?
У Пчёлы на миг во рту так сухо стало, что захотелось горло очередным глотком коньяка смочить. Что, неужели в Ригу всё-таки вернётся? В эту нестабильность балтийскую, где за неё никакой латыш даже не заступится?..
— Уверен, — сказал Витя, хотя нихрена уверен не был. Напротив, показалось, что пальцы, сжимающие руку Анны, дрогнули резко.
Князева хмыкнула ему, себе, мыслям, зашуршавшим в собственной голове мышиным попискиванием.
В кухонном проёме показались официанты, втихаря от гостей ставящие на многоэтажный торт фигурки жениха и невесты. Мелодия стихла.
Анна распрямилась, отодвинулась, вынуждая и Пчёлу голову поднять. Посмотрела в глаза, расцветки какой ещё не видела, едва сдержалась, чтобы платье вниз не одёрнуть. Она сказала Вите тише, чем говорила обычно:
— Но танец кончился, Пчёлкин. А я обещала один, — и вскинула указательный палец.
Бригадир улыбнулся ей, едва ли зная, как вести себя после такого недвусмысленного «танец кончился». Чувствовал, что должен был, обязан за собой последнее слово оставить, да такое, чтобы Князева не смогла найти, что ему возразить. Чтобы ещё один танец, встречу, попытку научиться танцевать «треугольником» у неё выбить.
Когда Анна повернулась в сторону своего места и увидела, как мама смотрела на них с Пчёлкиным глазами округлившимися, которые сиянием своим могли дать фору любому дискошару, Витя, всё-таки, нашел, что сказать. Усмехнулся, обхватывая кулачком её палец, и сказал, делая счёт 2:1 в свою пользу:
— Единица, Анюта, это не только «один». Это иногда ещё и «первый».
====== 1991. Глава 4. ======
Котельническая набережная за время обучения Анны в Риге стала ещё краше. От случайных падений в Москву-реку спасали обновленные заборы, по всей набережной часто-часто фонари поставили, через неширокую дорогу в две полосы выстроили высокие дома с шикарными подъездами и не менее роскошными видами.
 
Князева жалась к стеклу лимузина, когда улыбающийся чуть ли не до боли в щеках Космос вдруг торжественно встал с места, насколько это ему позволял потолок автомобиля, и достал откуда-то из полутьмы машины очередную бутылку шампанского. Его предложение выпить и окатить новоявленную семейную пару встретили чуть ли не с восторженным рёвом, а Анна просила только у высших сил, в какие раньше не особо верила, чтобы у Холмогорова ума хватило не трясти алкоголь, дабы пробка ему прямо в ладонь не выстрелила.
Хотелось домой. Уж очень длинным и изматывающим выдался день. Даже попытка смыться вместе с бо́льшей частью гостей после окончания банкета оказалась проваленной. Стоило только Анне направиться в сторону «Курской» станции метро, как на Костомаровском переулке её нагнал лимузин, длиной напоминающий больше крыло самолета, из которого выскочили, подобно чертям из табакерки, Пчёлкин и Космос. Оба бригадира под локти Князеву взяли и, не принимая никаких возражений, потянули девушку к машине, утверждая параллельно, что «некрасиво получается», что «впереди ещё бо́льшее веселье их ждёт».
Отговорить мужчин не получилось, и теперь Анна, теснясь к стеклу, рассматривала ночную Москву за окном.
Родной город стал таким величественным за время её отсутствия… Таким современным. Метро разрослось почти что до самого МКАДа, светлее улицы и переулки стали. Но теперь Князева понимала, что это всё — лишь видимость прогресса и безопасности. И, вероятно, люди, слышащие весь пьяный гул в тот майский вечер, не догадывались даже, что безопасности уже и не было особо. Нигде.
Наконец, машина остановилась возле шикарного подъезда, который, наверно, можно было назвать именно «парадной» — как в Питере говорили. Потому, что многочисленные длинные витиеватые ступени прямо к двери декоративной из стекла и железа поднимались, что возле подъезда небольшой сад был — чуть ли не единственный клочок флоры в этих каменных джунглях.
Раскрылись разом двери авто; внутренний круг Белова, самые близкие его люди, вывалились на улицу, словно им тесно было в салоне.
Анна выбралась из лимузина ровно в тот момент, когда Космос открыл бутылку шампанского, а Филатов, неизвестно откуда взявший коробку с новыми изысканными фужерами, в руки Пчёлкину, жене своей и бывшей Суриковой бокалы пихнул.
Князева думала отказаться, но Космос уже заговорил быстро-быстро:
— Анька, давай бокал! Сейчас шампанского не останется!
Ольга смеялась счастливо, вытирая забрызганное алкоголем лицо. А Саша, опустошив чуть ли не залпом свой фужер, кинул его куда-то в сторону. Послышался хруст стекла под чьими-то ботинками, когда Белов обхватил жену за талию, на себя дёрнул, целуя.
На мгновение Анна замерла — с такой страстью и огнём целовал Саша супругу, что, признаться, стало чуть завидно. Улдис Барда — её последний молодой человек, с которым разошлись не при самых лучших обстоятельствах — так девушку свою не целовал, да и вообще не любил поцелуев. У Князевой оттого кошки на душе скреблись постоянно, а в голове мысли роились, что, может, она не такая, как остальные, что Улдису целовать её стыдно было…
Тогда страхи и мысли, заточенные на амбарный замок, постучались снова. И Аня протянула всё-таки Косу свой фужер, запила отвратительное чувство тоски алкоголем.
Завтра утром так плохо будет, что ничего не захочется. Только лежать, лежать в кровати будет, приходить в себя после похмелья. Но это завтра будет, а значит, не так страшно.
Филатов зашумел одобрительно, когда Белов невесту на руки подхватил и, нащупав ключи в кармане, понёс её к подъезду. Все присутствующие поняли, для какой цели; люди, всё-таки, не маленькие.
— Давай, Саня, давай! — подначивал Космос, который, вероятно, с трудом на ногах стоял после такого количества выпитого. Анна обняла себя за предплечья, хмурясь едва. Некрасиво-то как кричать такое в спины молодым.