Люди государевы
Когда он вошел, Дашутка в испуге прижалась к Василию, а гости все замолчали. Никита же перекрестился двуперстно, тряхнул лохматой головой и прорычал, глядя па молодых:
— Не будет у них детей до смерти самой!
И вышел вон. Дашутка в слезы, сватья кинулась за колдуном с подарками задабривать. Вернулась нескоро и сказала, что зла-де Никита больше ни на кого не держит.
Стала Дашка Чередова женой Василия Кропотова, стали ее величать Дарьей Борисовной, и только для мужа своего оставалась она по-прежнему Дашуткой.
Вечером, по приезде мужа, Дашутка, увидев его, вспыхнула вся, потянулась к нему, но и шагу ступить не успела. Сбросив на порог пропыленную епанчу, Василий подлетел к ней, обхватил лицо терпкими ладонями и впился в губы.
— Фу, борода полынью пахнет… — отстраняясь, проговорила Дашутка.
— Че, вырываешься, аль не стосковалась? — глядя в глаза ей, нахмурился Василий.
— Аль Васька Казачихин утешил?
Вместо ответа Дашутка обвила его шею руками. Приехал Василий Кропотов не пустой: угадал на ярмарку в Омской крепости, матери привез косяк камки лазоревой, отцу кинжал с чеканными ножнами, а жене бархату кусок рытого малинового на кокошник да бусы из разноцветных каменьев.
— У бухаретина выменял на соболя, — сказал радостно Василий, видя счастливые глаза жены, примеряющей бусы.
Утром Василий повез братьям жены, Василию да Ивану Чередовым, по полупуду соли, которую привез из поездки, но дома их не застал. Жены сказали, что-де мужья, видно, опять шумят на дворе полковника Немчинова. Спросил Василий, о чем шумят, и узнал о новом указе.
Немедля направился он ко двору Немчинова и застал там братьев Чередовых. Кроме них там было еще несколько десятков разного звания людей.
— Здорово, Василей, — обрадовались братья, — с благополучным прибытием! Как съездилось? Соли привез?
— Привез, по пяти алтын за пуд… Самосадная с Ямыш-озера, чиста, как лед-ясенец, хоть и ломана еще в пост Успения Богородицы. А вы че тут собрались?
— Ивана Гаврилыча ожидаем, — ответил Василий Чередов, покусывая кончик черного уса. — Пошел он к коменданту отсрочку просить от присяги. Решили мы к присяге не ходить и ждем Петра Байгачева от старца Сергия с письмом…
Василий Чередов был в Таре человек уважаемый. С полгода как вернулся из калмыцкого плена. На пять лет задержал его контайша, хоть и был он посланником губернатора Гагарина. Осерчал из-за Бухолцева похода…
— Пошто к присяге решили не ходить? — спросил Кропотов.
— Имя наследника в указе не означено… Вон, послухай, Василий Исецкий какой раз казакам толкует Кириллову книгу…
Кропотов подошел к столпившимся вокруг Исецкого казакам.
— …А уж как восхитит антихрист власть, — говорил Исецкий, уже не глядя в книгу, — так не отступит от нас, бороды обреет, сатанинской печатью клеймить будет… К присяге посему идти не надлежит…
Да, дивные дела в городе делаются, покуда он, Василий, в отлучке был. С полчаса побродил но двору и многое узнал. А еще через полчаса вернулся ожидаемый всеми Немчинов с Падушей.
— Ну как, Иван Гаврилыч, че Глебовский сказал? — обступили их люди.
— Комендант сказал, что тесноты нам чинить не будет, дал отсрочку до 27 дня, — ответил полковник Немчинов. — Привезет Байгачев письмо, отдадим оное коменданту, а ныне ступайте говорите всем, что к присяге идти не надлежит.
Вернувшийся сын Федька вчера вечером принес весть о случившемся с Байгачевым, и Иван Гаврилыч пошел к коменданту Глебовскому толковать об отсрочке. И в этот раз сговорились.
От полковника Немчинова Василий Кропотов вышел вместе с Иваном Падушей, с которым был много лет дружен, и которого уважал за грамотность и ум.
— Иван, давно ли указ публикован?
— Третьего дня.
— Как думаешь, Иван, ужель последнее время приходит?
— Яснее некуда — так! Во всех книгах о том писано… Вот безымянный наследник и есть антихрист. А нам присягать ему велят… Как не последнее время!
— Как же спасаться-то? — задумчиво спросил Василий.
— Перво-наперво к присяге не идти. А уж коли теснить станут, надобно о душе думать — жечься будем! О том говорили мы с Исецким да Иваном Гаврилычем…
— Пошто жечься-то?
— Чтобы душу в огне очистить и спасти.
— Эх, только ведь жить начали, Иван, как же так! — с горечью сказал Василий, с силой сжав ножны сабли. — Ужель господь допустит, дабы на земле антихрист утвердился? За что человеку наказание такое? Да есть ли антихрист-то, кто знает, каков он? — шепотом закончил Василий и перекрестился.
— Наказание человеку за грехи его, за то, что никонианской щепотью печатать себя дозволяет… Сам я не читывал, но отец Сергий сказывал, об антихристе еще у протопопа Аввакума писано. Что придет-де антихрист и коли встанет на земле ногами, то голова его в облаках будет, поведет он очами — и вострясется земля, и испепелится все, и придет конец света…
Зашли к Падуше и просидели за разговорами допоздна. Жена Ивана все время тихо сидела за занавесью и нянчила годовалого сына.
Незаметно разговор отошел от указа, вспомнили кулачный бой на Масленице между низовскими с посада и казаками с нагорной части города. Низовских вел Васька Поротые Ноздри, который бил своих противников наотмашь ладонью по щекам так, что кожа лопалась. Два Василия и начали бой. Васька Поротые Ноздри маханул своей клешней, целя в щеку, но Кропотов присел, ухватил его за пояс, поднял над головой и сунул в снег вверх ногами, хотя но силам, может, и равны были. Много всего еще вспомнили. Неужели этому больше не бывать?
Домой Василий Кропотов вернулся мрачным и озабоченным. Дашутка ждала его, приготовив постель.
— Че невеселый такой? — спросила она его встревоженно.
— Да так, — насильно улыбнулся Василий. Раздевшись, лег рядом с ней в нательной сорочке. — Пошто про указ-то не сказала?
— Забыла от радости, что ты вернулся, — прижалась Дашутка к его плечу щекой. Василий с силой притянул ее к себе.
— Ой! — неожиданно вскрикнула Дашутка, схватившись за плечо.
— Ты че? — отстранился Василий.
— Крест твой в тело впился, — хохотнула она и спросила:
— Че такой большой носишь?
— Крест родовой, от деда остался, — сказал Василий, откинул полуторавершковый крест на гайтане за плечо и прижал к груди самое родное существо, отгораживая его от чуждого мира пологом нежности.
Глава 12
Отец Сергий полулежал на узеньком топчане в своей келье, закутав ноги в теплое заячье одеяло, с книгой в руках. Но его недвижный задумчивый взгляд был устремлен поверх раскрытых страниц. Эзоповых притчей. Душевное беспокойство последних дней, незаметное стороннему взгляду, после отъезда Байгачева облеклось тяжестью во всех членах и усталостью.
За столом маленький лысый старец Софоний переписывал «Толкование об антихристе», составленное отцом Сергием сразу после отъезда Петра Байгачева. «Ныне глад но всей земле, запустение церкви, умножение ересем и неслышание слова Божия, понеже, что святые старые книги извели, сожгли, и того ради стало запустение и мерзость. Весь народ отягощен мздами, приведен к антихристу и перепечатан его печатью…» — выводило торопливо гусиное перо. Старец Софоний собирался уезжать к себе в Конскую пустынь, дабы приготовить чад своих духовных к новым испытаниям.
— Батюшко, отпорное письмо я тоже перепишу? — обратился к Сергию старец. Сергий, не поворачивая головы, слегка кивнул, снова погрузившись в свои думы. В земной жизни в семьдесят два года человек мало чего ждет от будущего, он живет прошлым.
Вначале был звук. Звук этот был в небе. Лился веселым перезвоном колоколов, опускался по солнечным нитям на землю, расцвеченную ярко-желтой пестротой одуванчиков и мать-и-мачехи. Но не мачеха, а матушка молодая держит его на руках на берегу речки Сухоны, что-то говорит, показывая на маковки куполов и кресты церквей, которыми, казалось, только и заставлен их родной город Устюг Великий. Серебряная сережка матушки задевает его щеку, и он весело хохочет…