Люди государевы
Марта в 13-й день вернулся в Томск от князца Коки сын боярский Степан Лавров. Но яснее дело не стало, Кока будто бы подтвердил написанное в статейном списке. Скворцов хотел было пытать Василия Бурнашева и тех, кто был с ним в посольстве к Коке, но тут ему пришлось самому отвечать перед воеводами по извету Фильки Петлина, что он государится… Вместо помощи от воевод пришлось перед ними оправдываться…
В Тобольск же воеводе Шереметеву отписал, что пытать арестантов ему «не уметь, потому что-де они, Васка с товарыщи, на них, на Степана и на Петра, являли всякие воровские статьи, и подавали явки в съезжей избе воеводам Михаилу Волынскому с товарыщи, и по церквам церковным старостам. И сидят-де они в тюрме все вместе и ко всякому воровству сговариваютца. А порознь за приставов их дать некому, потому что-де томские всяких чинов люди им, Васке и товарыщам его, свои и в друзьях и хлебоядцы, и из тюрмы тайно выпущают. И многие-де томские люди, которые к тому делу причинны, они ходят к тюрме, наговаривают их… на всякое воровство».
Глава 11
Вот уже и зима миновала, шумело в Ушайке и Томи весеннее половодье, а письменный голова Степан Скворцов и подьячий Петр Ерохин в сыске по томским бунтовщикам не продвинулись ни на шаг. Да и Федор Пущин «с товарыщи», как обещал однажды отправиться по вешней воде в Сургут, никуда из города не собирался, а лишь мутил народ, подбивал к сыску не идти.
Смирив гордыню, Степан Скворцов пришел мая 2-го дня в съезжую избу к воеводам Михаилу Петровичу Волынскому и Богдану Андреевичу Коковинскому.
— Михаил Петрович, помогите совладать с казаками! Не хотят идти к сыску, смутьяны!..
— Как же я вам помогу? — ухмыльнулся Михаил Петрович. — Князь Осип Иванович да боярин Алексей Никитович Трубецкой нас от следствия убрали!.. Так что ныне сыск — ваша забота!..
— Михаил Петрович, мы ж люди подневольные, что указали нам, то и делаем! — разволновался Скворцов так, что борода его с седыми извилистыми полосками от уголков губ, будто струйки молока протекли, затряслась. — Помоги, за ради Христа!
— Да как же я тебе помогу? — повторил Михаил Петрович.
— Хоть бы объяви смотр всем служилым подле моей съезжей избы, а там уж я сам с ними буду говорить!..
Волынский задумался, выпятив гузкой алые маслянистые губы, затем махнул рукой:
— Ладно, смотр объявить можно! Через час денщики объявят с барабанным боем! Так что жди казаков!
Однако напрасно Скворцов и Ерохин ждали у своей съезжей избы до вечера. Никто не пришел. Лишь на следующий день казаки подтянулись к съезжей избе сыщиков.
Скворцов с крыльца возвестил собравшимся:
— По государеву указу надлежит нам провести сыск, отчего в городе случилась смута! Сыск будем вести по пятидесятням, кому из казаков которого числа быть велят, тот должен к сыску быть!.. Начнем с пятидесятни Ивана Володимерца!..
Скворцов нарочито умолчал, что к сыску, как о том сказано в царских грамотах, будут призывать тех казаков, которые под челобитными рук не прикладывали. Им запираться причин нет, скорее других на заводчиков укажут…
— Мы уже были в сыске у воевод и к вам не пойдем! — крикнул пятидесятник Иван Володимерец.
— Верно, не пойдем!.. — поддержал Ивана Филька Петлин.
— А вы за всех не базлайте! — перекрыл гул одобрения словам Володимерца и Петлина казак Матвей Трубач. — Я к сыску пойду! И другие многие пойдут!.. Не дело отказывать от места воеводе, государем поставленному!..
Матюшка, ты язык свой поганый прикуси, не то мы тебе его укоротим! — пригрозил Федор Пущин.
— И Федьку Пущина с товарыщи надлежит расспросить, когда они в Сургут поедут! — поторопился прервать спор Скворцов.
— Никуда мы не поедем! — Федор Пущин взбежал на крыльцо и оттолкнул Скворцова. — Нету государева указу, чтоб нас в Сургут высылать, то ты, Степка, сам собой по наущению Оськи Щербатого придумал! Казаки, мы писались в градские челобитные от всего города, все, как един человек, и ныне хватать и сыскивать по одному человеку не по правде!
— Верно!
— Не пойдем к сыску!..
— Когда мы были у государя, — продолжал Пущин, — он обещал нам учинить в городе справедливый сыск!.. А ныне Щербатый, Сабанский да Ключарев сыск воевод Михаила Петровича и Богдана Андреевича оболгали, учинили новый сыск, хотят порознь весь город повинить и нас всех разорить!.. Многое творят не по государеву указу! Подьячего Ваську Чебучакова надлежало выслать из города вместе с Петром Сабанским, а дьяк Михаил взял его в съезжую избу и допустил к государевым и тайным делам, и Васька чинит там обиды многие!
— Верно, Федор, гад он ползучий! — крикнул Остафий Ляпа.
— Сыск надобно вести не порознь, а во всем городе и в уездах по новой Уложенной книге! И о том надобно подать вновь челобитную государю от всего города! Казаки, мы напишем челобитные, а вы говорите, кого послать с ними в Москву!
— Федьку Батранина!..
— Ваську Паламошного!..
— Карпа Аргунова!..
Долго шумел сход. В конце концов решили, что челобитные повезут семь человек.
Федор Пущин, Василий Ергольский, Василий Мухосран, Остафий Ляпа, Филипп Петлин, Федор Батранин и еще с десяток казаков пошли в трапезную Благовещенской церкви составлять челобитные. Писарем взяли десятника пеших казаков Ортюшку Чечуева. В челобитной от всего города повторили кратко о нехороших делах Осипа Щербатого, написали, что сыск назначенных государем воевод Волынского и Коковинского оболган и новый сыск ведется в угоду Щербатому и Сабанскому. Особо написали о дьяке Михаиле Ключареве, что пишет мимо воевод ложные «многие затейные статьи». «И по ево, государь, Михайловым и советников ево воровским умыслом и ложным отпискам приходят с Москвы в Томский твои государевы грамоты. И по тем твоим государевым грамотам мучит и пытает, и сжет он, Михайло, нас, холопей и сирот твоих безвинных, без сыску и без очьных ставок, и вымучивает повинных…
И призывает он к себе в дом многих градцких людей и напаивает, а иным уграживает, велит говорить и сказывать по князь Осипе и по Петре Сабанском с товарыщи и по себе, как ему надобе. А буде не учнете-де по нас сказывать, и и вам-де так же пытаным и зженым быть, как и вашей братье, которые в Тобольском и Томском мучаны…
…Составливает многие затейные челобитные на нас, холопей и сирот твоих, и, запоя допьяна, у собя в дому, велел многим градцким людям пьяным к тем своим заводным челобитным руки прикладывать, рьняся нашему градцкому челобитью, хотя нас, холопей и сирот твоих, до конца разорить и твою государеву вотчину дальную запустошить».
Напомнили, что государь принял ласково Федора Пущина и обещал провести розыск по преступным делам Осипа Щербатого. А ныне без его, государя, ведома Пущина высылают в Сургут… Просили освободить арестованных Василия Бурнашева и членов его посольства…
За несколько дней собрали под челобитной сто сорок семь подписей служилых людей, причем несколько десятников подписались за весь десяток, руки приложили также восемнадцать посадских людей и тринадцать пахотных крестьян.
За это же время справили челобитную от Василия Бурнашева, мурзы Тосмамета Енбагачева и толмача из крестьян Ивана Козлова, ходивших с посольством к Коке. Они написали, что «с пыток, с огня и з стрясок» они сказывали, что написанное в статейном списке правда, что Скворцов и Ерохин ведут следствие «дружа князь Осипу Щербатому», что они, Васька Бурнашев «с товарыщи», обличая изменника, готовы за государя «помереть в правде». А правду их, что князь Осип звал контайшу идти войной на Коку, могут подтвердить брат Коки, Сургай, шурин Урзутак и толмач Неудача Федоров. Писали, что ходившие с сыном боярским Семеном Лавровым к Коке посадский Кузьма Батура и служилый татарин Каргаяк принародно говорили, что Кока подтвердил верность статейного списка Бурнашева, однако Скворцов и дьяк Михаил заставили Семена Лаврова исправить свой статейный список им в угоду. Потому следует провести розыск по сему делу без Скворцова и Ерохина…