Люди государевы

— Видно, отвернулся господь от нас за грехи наши… Ни воды, ни муки… Не будет нам, по всему, указу, четвертый месяц сидим… И тут пропадать и там…
— Теперича здесь пропадать точно, а там, коли сами выйдем, милость царска будет, — сказал Калашников, поднялся, исчез головой в дыму и закашлялся. — За нами великой вины нет…
— А под отпорным письмом руку не прикладывал? — сказал Падуша.
— Та беда невелика… Кабы наследника указали, так и к присяге идти можно было…
— Какой седня день? — сносил Падуша Кропотова. — 16 октября… А какой день, не скажу, сбился…
— Да-а, — задумчиво протянул Падуша, — скоро, видать, Иртыш станет, уж шорох по нему, поди, идет… Ждать нам больше нечего, аль сразу себя решить, аль выходить надо… Каждый, верно, про себя уж давно решил, думать время было, говорите без утайки… Как скажете, так и будет…
— Чаю, выходить надо, но к присяге не идти, коли наследника не назовут, — сказал Кропотов.
— Ты, Константин Степаныч, че скажешь? — обратился Падуша к Архипову.
— Выходить буду… — грустно ответил Архипов.
— И я тоже, — поддержал его Калашников. Иван Немчинов, племянник полковника, ничего не сказал, только опустил голову.
— Коли так, помоги нам, Христос!.. Будем выходить… Василий, крикни им…
Полковник Батасов обрадовался, когда капитан Ступин сообщил ему о выходе последних отпорщиков из дома Падуши. Три дня тому в Тару с отрядом в пятьдесят человек прибыл вице-губернатор Александр Кузьмич Петрово-Соловово. Перед тем как отправиться зорить раскольничьи гнезда, он проверил дела по следствию и нашел, что полковник Батасов ведет их недостаточно ревностно. А когда тот отвечал, что он действовал по их указанию из Тобольска, по инструкции, Петрово-Соловово, выпучив бесцветные глаза, закричал, что-де инструкция есть инструкция, а командир есть начальник, и каждый начальник должен думать и действовать, коли надо, по своему усмотрению.
Полковник Батасов не знал о пришедшем из Сената указе ужесточить следствие и молча, с великой досадой, слушал, как вице-губернатор выговаривал ему за то, что он не достал Петра Байгачева живым, кричал, что ему плевать, что солдат, при котором зарезался главный бунтовщик, под арестом, ему нужен был живым Байгачев, а не солдат. Что дальше такого терпеть невозможно, чтобы пятеро бунтовщиков до сих пор не были взяты, и сидят в городе запершись, что надобно взять их немедля штурмом не позднее двух дней…
Досаднее всего было, что говорилось это все при судье Верещагине, сумевшем к вице-губернатору подластиться и просившего оказать честь: стоять в его доме. Петрово-Соловово хоть и не встал у него, но к словам Верещагина прислушивался, держал возле себя. Теперь судья стоял и поддакивал губернатору, мол, и он давно говорил, что надо всех похватать…
Потому и обрадовался Батасов, что не надо хоть штурмовать. Бог весть, чем кончился бы штурм, скорее, взрывом, как у Немчинова… Полковник Батасов немедля лично доложил о выходе бунтовщиков. Петрово-Соловово велел допросить вышедших с пристрастием в застенке в его присутствии.
Первым на допрос привели Ивана Падушу. С бледным изможденным лицом. Вице-губернатор в васильковом мундире сидел за столом и в нетерпении постукивал пальцами по столу. Батасов приступил к допросу.
— Отчего к присяге не пошел и идти намерен ли?
— Отчего к присяге не пошел, о том в отпорном письме было писано. К присяге пойду, коли имя наследника будет означено…
— На виску!.. — скомандовал вице-губернатор, и дюжий гренадер завернул Ивану Падуше руки за спину, вдел в хомут и потянул веревку вверх.
— Отчего к присяге не пошел? — подбежал вице-губернатор к арестанту и поставил сапог на веревку, связывавшую ноги Падуши. — Отвечай!
Лицо Падуши скривилось от боли, на лбу выступил пот.
— Оттого не пошел, что в Книге Кирилла Иерусалимского сказано, придет-де безымянный антихрист и восхитит государеву власть, и должно быть то в 7230 году…
— Государя антихристом называл ли?.. — нажал носком сапога вицегубернатор на веревку так, что хрустнули в плечах Падуши суставы.
 
— На государя говорил… только, что он не благочестив, бороды бреет…
— Называл ли кто другой?
— Что-де он сам антихрист, то говорили Василий Исецкий и Петр Байгачев…
— Кто при оном толковании был?
— При оном толковании были пятидесятник Иван Жаденов… сотник Яков Петрашевский да Иван Белобородов… посадский Василий Лозанов… сын боярский Иван Садовский… других не упомню…
— На толковищах у полковника Немчинова в доме умышление обороняться было ли?
— Обороняться не хотели…
— Коменданту Глебовскому дачу какую давали ли? О противности до подачи письма комендант ведал ли?
— О письме комендант не ведал… Дали пять рублей подьячему Андреянову, чтобы в письме нашем чего лишнего не написал, да сержанту Островскому дачу давали, чтобы узнать, о чем в указе писано, у казака Федора Лоскутова…
Вице-губернатор отошел от висящего на дыбе арестанта.
— Душевного отца имеешь ли и как крестишься? — спросил Батасов, заканчивая допрос.
— Душевный отец мой старец Сергий да, кроме того, поп Николаевской церкви Дмитрий Дмитриев… Крещусь двумя перстами.
— Ведал ли Дмитриев, что ты на исповедь к старцу Сергию ходишь? — спросил еще вице-губернатор, но Падуша в беспамятстве обвис на веревке.
Следующим на виске был Константин Архипов, который сказал, что, коли имя наследника помянуто не будет, к присяге не пойдет. После десятого удара, дабы смягчить расспросы, поведал, что в подполе у Падуши был не порох, а песок… На четырнадцатом ударе лишился памяти. И остальные: и Калашников, и Немчинов, и Кропотов — сказали, что, если имя наследника не помянут, к присяге не пойдут. Бывший заместо мастера заплечных дел гвардеец взмок, нанося им удары кнутом. Вице-губернатору казалось, что делает он это неумело, и вспоминался Яковлев. Особенно раздражал его Василий Кропотов. В сравнении с остальными был так крепок, что после двадцати ударов только кривил в презрительной усмешке рот, глядя на вицегубернатора. Тот не выдержал, выхватил у гвардейца кнут и, откидываясь всем корпусом, стал бить по обнаженной спине Василия. Остановился только на тридцать пятом ударе, увидев, что Кропотов обвис. Вытерев со лба пот, приказал Батасову:
— Всех отправить в Тобольск по первопутку, сам бы душу из них вытряхнул, да расколыциков надобно искать… Нашел ли проводника до пустыни Сергия?
— Покуда нет, — ответил Батасов, — говорят, не бывали, не знают тех мест…
— Знаю я человека, который был у Сергия с года два тому, да сейчас он за караулом, — вступил в разговор Верещагин.
— Кто такой? — спросил вице-губернатор. — По какому делу сидит?
— Аника Переплетчиков, в слове на коменданта Глебовского…
— Привести! — приказал вице-губернатор.
— Дорогу в пустынь к раскольнику Сергию знаешь? — спросил он, когда Анику привели.
— Бывал в тех местах с года два тому… Смилуйся, господин вицегубернатор, — повалился вдруг он на колени, звякнув цепью, — завсегда за благо государя и отечества радел, а ныне умираю гладом, и дети Христовым именем кормятся…
Из деревни Шериповой Анику привез сержант Данила Львов чуть не насильно, сказав ему, что берет свидетелем, что Байгачев зарезался сам.
— Ладно, ладно, — недовольно поморщился Петрово-Соловово. — Коли Сергия достанем, будет тебе облегчение…
Петрово-Соловово пошел после расспросов в дом Глебовского, где он остановился на постой. У высокого крыльца его ждали татарский князец Ахмед с двумя телохранителями и капитан Рублевский.
Увидев вице-губернатора, князец застыл в полупоклоне, приложив руку к фуди, а капитан Рублевский, вытянувшись, проговорил в ответ на вопросительный взгляд Петрово-Соловово:
— Господин вице-губернатор, служилые татары требуют задержанное жалованье за два месяца…
— Скажи, что комиссар скоро будет, получат жалованье… — Князя Александр, — приподнял голову князец Ахмед, — моя люди есть мало, мука купить нет, акща юк, деньга надо…