Люди государевы
— Благослови, Господи, раба Божьего Петра. Встану, благословясь, пойду, перекрестясь, в чистое поле, широко раздолье, под восточну сторону. Под восточной стороной стоит белая береза, под березой белый камень, под белым камнем рай-щука; у рай-щуки жабры медны, зубы железны, глаза оловянны.
Сними, рай-щука, с кобылы раба Божьего Ивана уроки и призоры, и щепоту, и ломоту, и раны, и язвы…
Кубышев уехал после полудня, а вернулся утром следующего дня.
— Матвей-от с рыбного промыслу еще не вернулся, — стал он рассказывать. — Дак, вишь, Петр Иваныч, караулят ведь тебя выбл…дки Верещагина… Все от меня допытывались, пошто я в твой дом приходил.
— Сказал им, что долг отдал… Чаю, уходить те надо отсель, могут по моим следам прийти… Сулемы-то, однако, привез, как лошадушка-то?
— Покуда без сулемы, кажись, обойдется нашими молитвами… Приспала опухоль, может, жилу какую натрудила… Так, значит, ищут?
— Ищут, ищут… Так что из одежки только кафтанишко привез, а оружье Маремьяна дать не посмела, догадаться, грит, могут, увидавши… Нож вот только передала.
Кубышев протянул Байгачеву нож с костяной ручкой. Таких ручек много прошлой весной понаделали, когда сын его Матвей нашел торчащий из крутого подмытого вешней водой берега Иртыша огромный рог неведомого зверя. Ладные ручки выходят из рога того.
— Спасибо и за то, что принес, — сказал Байгачев хозяину, — пойду я, стало быть, далее. Неровен час, и правда, схватят тут… А коли язва появится у лошади-то, проколи шилом, вотри порошок-то и сверху сала привяжи… Но, чаю, и без этого жива будет лошадка…
— Бог тебя послал, Петр Иваныч, кабы не ты, бознать, как бы оно вышло… Помоги те Христос!.. Щас харч на дорогу соберу…
Через час Петр Байгачев с котомкой за плечами ушел от Кубышева.
Глава 27
Полковник Батасов вошел в Тару с тремястами солдатами Московского и Санкт-Петербургского полков 16 июня, и в городе сразу стало теснее. Запестрела улица возле Тарской канцелярии от красных и васильковых мундиров, изредка мелькали высокие зеленые шапки гренадеров, которых пришло с Батасовым два капральства. Солдаты, отряхнув с камзолов пыль, искали тень и садились кто на завалинке, кто на земле, ждали, когда капралы и сержанты определят их на постой.
А в канцелярии капитан Ступин докладывал полковнику Батасову о делах.
— Опасение, господин полковник, имел я немалое, кабы не надумали засевшие заводчики пробиваться, ведь и в городе отпорщиков более шести сотен… — Какое число бунтовщиков засело с полковником?
— Доподлинно покуда не ведаю, чаю, более полусотни, с крыши за двором его, полковника, наблюдаем…
— Проводите меня к тому дому.
Взяв с собой троих солдат, капитан Ступин повел полковника Батасова к дому Немчинова.
— Верно ли, что под письмом отпорным более двух сот тарских жителей подписалось? — спросил Батасов, шагая рядом со Ступиным.
— Верно, господин полковник… Письмо то у коменданта Глебовского в канцелярии было, я взял… Да копия у сержанта Островского есть…
— Плохо будет Глебовскому… Зачем отпорное письмо велел читать вслух, о том не допрашивал?
— Нет, понеже делов много было…
У поворота к дому Немчинова со стороны Пятницкой церкви им встретились четыре человека: Аника Переплетчиков с денщиком судьи тычками гнали перед собой со связанными за спиной руками Якова Чередова. Судья с багровым лицом шел за ними следом.
— Кто такие? — остановил их полковник Батасов.
— Сие мои люди, — важно сказал Верещагин, подойдя к офицерам. — Пущего заводчика средь бунтовщиков схватили по моему велению, вместе с главным изменником Немчиновым народ мутил! — ткнул кулаком в бороду Чередову Верещагин.
Поникшая голова мотанулась к правому плечу, и Чередов процедил:
— Побойся бога, господин судья, безвинного бьешь!
— Молчи, собака! — пнул его в ногу Верещагин.
— Господин судья, — сказал Батасов, — впредь без моего ведома народ не хватать!
Дознание о бунтовщиках велено губернатором Алексеем Михайловичем вести мне, и городу быть под моим началом. Капитан, отведите арестанта на обвахту!
— Постой! — вышел вперед Верещагин, щурясь в приступе ярости. — Не дело творишь, господин полковник, арестант сей мой и мне розыск по нему чинить! И ты здесь по моей отписке! Всех бунтовщиков хватать надо! На дыбу! На кол!
— Озлобления среди жителей чинить не велю! На то я стольником сюда поставлен и инструкцию, данную мне, исполнять буду! Капитан!..
Ступин приказал двоим солдатам отвести арестанта в канцелярию.
Глядя со злобой вслед уходящему Батасову, Верещагин процедил с угрозой:
— Ладно, господин полковник, поглядим, чья возьмет…
Возле рогатки перед домом Немчинова Ступин остановил полковника Батасова.
— Далее небезопасно, Иван Титович, у них ружья. Поначалу я с ними поговорю… Эй, вы там! — крикнул капитан, подойдя чуть ближе к воротам.
Над бревенчатым заплотом показалось несколько голов.
— Из Тобольска прибыл по повелению стольника губернатора Сибири князя Черкасского полковник Иван Титович Батасов. Он желает говорить с полковником Немчиновым! Пусть Немчинов выйдет для разговору.
Одна голова исчезла и через некоторое время показалась вновь. Это был Иван Падуша.
— Полковник Немчинов за ворота не выйдет, — крикнул он. — Пусть полковник подходит к заплоту без солдат, тогда ему Иван Гаврилыч покажется…
Ступин вернулся к полковнику Батасову. Тот сказал:
— Слыхал… Оставайтесь тут, я подойду.
— Опасно, господин полковник, стрельнуть могут…
— Не стрельнут, коль до сих пор не стреляли, — сказал Батасов и, придерживая шпагу, направился к воротам и остановился шагах в двадцати от них. Над заплотом показался полковник Немчинов.
— Пошто, полковник, противность чинить удумал? — спросил Батасов.
— О том в письме нашем писано, — хмуро ответил Немчинов.
— Как можно противиться воле государя и отца отечества?
— Не отец он — антихрист!
— Не то говоришь, полковник! Нешто тебе плохо жилось, ты ж голова казачий!
— Ладно жилось, да не желаю душу свою антихристу продавать.
— Зачем заперлись, выходите! Вины ваши прощены будут… Не вносите смуты средь жителей.
— Без указу милостивого выходить не будем! И покуда имя наследника не означат, к присяге не пойдем!
— Сколь вас в доме заперлось!
— Много, господин полковник, много.
— Коли не выйдете, стану поступать с вами военным артикулом, — повысил голос Батасов, и его зеленоватые глаза потемнели.
— Ежели штурмовать будете, жечься станем! Слава богу, пороху в погребе моем немалое количество наготовлено… Души свои не отдадим!
— Думай, полковник, думай… Провианту ненадолго хватит, выходите!..
— Без указу милостивого не выйдем, и вели своим солдатам ближе полсотни шагов не подходить — дом запалим! Слово мое последнее!
Батасов вернулся к рогатке и сказал Ступину:
— Караулы усилить! Чтобы мышь не проскользнула!
— Сколько поставить вокруг двора? — спросил Ступин.
— Четыре десятка хватит, пробиваться не посмеют! Расставить по улицам пикеты и караулы. По земляному городу по два человека, чтобы друг друга видели! Без моего ведома из города никого не выпускать! Объявить, чтоб после одиннадцати вечера никто из жителей на улице не являлся!
Полковник Батасов вернулся в канцелярию, вызвал полкового писаря Паклина и стал диктовать ему отписку в Тобольск на имя губернатора. В отписке он извещал о благополучном своем и капитана Ступина прибытии, об аресте коменданта Глебовского, о засевших во главе с Немчиновым отпорщиках и спрашивал, каким порядком с ними поступать. Запечатав пакет, приказал подьячему Резанову оформить подорожную нарочному солдату, вручить ему обе бумаги и велеть скакать наисрочнейшим образом в Тобольск и подать пакет губернатору.
Затем Батасов созвал офицеров и прапорщиков и, опершись ладонями о стол, сказал: