Тень великого колдуна (СИ)
Я все-таки обернулась. Кедошим стоял закутавшись в крылья, словно в плащ, степенно оглаживая длинные черные перья тощими пальцами. Серые мышиного цвета глаза пристально смотрели на меня.
— Говорят, ты признала существование святого Ухты, женщина.
— Да я готова уверовать хоть в святого ростовщика, лишь бы Тимхо был счастлив и верил… в себя.
— Забота о счастье ближнего и есть главная основа истинной веры. — Нравоучительно произнес Вербит. — Веры в добро.
В его серых глазах мелькнула странная тень, похожая на улыбку, но лицо было, как обычно, невозмутимо, сморщено и возвышенно, словно пыльный хоругвь в безветренную погоду. Я нахмурилась и перевела взгляд на руки настоятеля. Под желтыми загнутыми когтями отчетливо чернели широкие полумесяцы грязи.
* * *В небе неспешно двигалось месиво черно-серых туч. В кронах деревьев перекрикивались птицы. За забором изредка всхрапывали лошади. Из храма веяло теплом, пригорелой кашей и куриным духом, доносились приглушенные голоса. Высокая темноволосая девушка и древний старик стояли бок о бок, улыбаясь, будто два старых заговорщика, смотрели, как идет снег, и молчали. Оба об одном и том же.
Глава 4
Зимняя ночь окутывала лес, черным колдовством превращая его в свое страшное враждебное человеку царство. Только звезды холодными зеркалами отражали воспоминания об ушедшем тепле. Снег и ветер. Тьма и вьюга. Время голода, ужаса и дикой охоты. Волчье время.
Черные подушечки лап мягко опускались на ледяную коросту сугробов. Поджарое серое тело призраком скользило сквозь ночные тени, все ближе подбираясь к спящей деревне. Опытный охотник всегда знает, как выследить и подкараулить жертву, безошибочно выбирая из всего стада самую слабую и беззащитную овцу.
Желтые горящие светом двух лун глаза внимательно изучали маленький домик на краю деревни и овчарню. Только на этот раз ночного охотника интересовали совсем не овцы. Если бы кто-нибудь мог видеть в этот момент оскаленную морду зверя, он бы сказал, что тот зловеще или даже нет, предвкушающее улыбается.
* * *Утро выдалось мрачным, ветреным и скучным. Я закуталась в шерстяной плащ и побрела искать бабку, чтобы спросить, куда она дела мою любимую рубаху. В это время для поисков Глаширы лучше всего подходил хлев. Рубаха нашлась по пути — висела на веревке вместе со свежевыстиранным бельем, хотя с учетом утреннего морозца правильнее было сказать «стояла колом». Если бы она случайно упала, наверняка бы вонзилась в землю, подобно боевому топору. Обретя рубаху, от посещения хлева я все равно не отказалась. Вид размеренной бабкиной деятельности на этом поприще наполнял мою душу невыразимым умиротворением, домашним теплом и ощущением семьи, не говоря уже о тех приятных моментах, когда очередь доходила до вредной бодливой овцы по имени Ашка, всякий раз сполна отплачивавшей Глашире за все издевательства над бедным игигом. Саму же Глаширу почему-то мой вид жутко раздражал. Пережив череду позорных гонений, я снизила частоту посещений, переведя их в разряд тайных вылазок через дыру в крыше.
В этот раз мне посчастливилось незамеченной обосноваться на своей смотровой площадке. Я следила за происходящим краем глаза, попутно складывая из компонентов заклинания императорского кольца разные комбинации.
Вот Глашира зашла в хлев, быстро закрыла за собой дверь на крючок, чтобы не успела убежать норовистая Ашка, огляделась и, уперла руки в бока.
— От ты где затаилася, холера! А ну, выходь немедля! Я тебя вижу!
Я не тронулась с места. Все шло по плану. Из-за невиданной бабкиной жадности, распространявшейся на свечи и масло для ламп, в хлеве по утрам всегда царил глубокий полумрак, надежно укрывавший меня от бдительного, но близорукого старушечьего ока. Глашира еще немного постояла, придержав коленом рванувшуюся к выходу Ашку, и, успокоившись, приступила к обычному делу. То есть уселась на овцу, обхватив ее ногами, и потянулась к вымени. Дотянулась она или же нет, история умалчивает, но это и не важно. Важно то, что мятежная овца, и так-то не отличавшаяся устойчивой психикой, взбесилась окончательно. Она принялась скакать по хлеву, словно одержимая, а потом вообще бросилась на дверь и, выбив ее башкой, вырвалась наружу. Либо Глашира прошла отличную школу верховой езды, либо просто была не в состоянии разжать сведенные судорогой пальцы, но держалась она, как влитая. Мгновенье, и всадница смазанной тенью скрылась за углом. Я кубарем скатилась со стога сена, в котором пряталась, и бросилась следом.
Ускакали они не далеко. Волк, а это оказался именно он, а не Ашка, пал у самой калитки, и, судя по неподвижным бокам, издох. Вероятно, сердечный приступ. Бабка стояла над покойником, беззвучно шевеля губами, будто все порывалась что-то сказать. Потом обреченно махнула рукой и неспешно побрела в сторону хлева. Несомненно, чтобы продолжить прерванную дойку. С глашириной точки зрения событие более важное и масштабное, чем какой-то там дохлый волк. Я осталась стоять столбом к изгороди, впечатлено рассматривая оскаленную пасть с высунутым языком. Впечатлений становилось все больше и больше. Тело волка передернулось судорогой Порога и стало меняться. Спустя пару мгновений, передо мной лежало бездыханное тело сухопарого пожилого мужчины. Надо же! Неуловимый логский оборотень с доставкой на дом. Можно смело свежевать, паковать и ехать в императорский дворец за наградой…
Я быстро оглянулась по сторонам и опустилась рядом на колени.
Есть дела, за которыми лучше не подглядывать, чтобы спать спокойно.
Под серией мощных магических разрядов тело выгибалось дугой. Веки открылись, обнажив пустые белки закатившихся глаз. Выпирающие ребра грозили вот-вот проколоть кожу. Седая голова безвольно моталась из стороны в сторону, подметая грязный снег волосами. Когда судороги закончились, сменившись мерным движением грудной клетки, я завернула его в свой плащ, взвалила на плечо и потащила в сторону дома.
* * *Он быстро пришел в себя. Оборотни вообще очень быстро регенерируют, обновляя ткани и органы после каждой трансформации. А вот нервы, к сожалению, не восстанавливаются даже у самой живучей нежити.
— О, господи, что это было? — Жалобно простонал мужчина.
— Это был сердечный приступ. — Охотно объяснила я, с хрустом разминая пальцы. — В вашем возрасте нужно лучше следить за своим здоровьем, бургомистр.
Мы внимательно посмотрели друг на друга.
— Почему вы не убили меня? — Порывисто спросил Курц Сёмга.
Я пожала плечами. Честно говоря, меня саму одолевал этот вопрос, только он был не единственным.
— А как вас угораздило? Нормальная человечина надоела, решили сесть на овечно-старушечью диету?
— Не надо, я никогда не ел людей. А эти овцы… — Курц Сёмга покачал головой, болезненно прикрыв глаза. — Никакого страха перед хищником. Ужасные твари, особенно одна, с черным пятном на лбу.
— Ашка. — Догадалась я. — Да, у нее сложный характер, совсем как у хозяйки.
— Давайте не будем вспоминать про этот кошмар! — Взмолился оборотень.
— Нет, не давайте! Я, может, еще научный трактат напишу про охоту на оборотней с помощью бабок и подойников. Или про интересную модель формирования бюджета города за счет распродажи шкуры бургомистра!
— Я не совершал ничего дурного, поверьте!
— Верю. Всего лишь несколько десятков невинных убийств, случайное, ничего не значащее покушение на имперского расследователя, и трогательная ночная засада в хлеву с целью перегрызть мне глотку.
— Вы все не так поняли! — Возмущенный бургомистр так резко вскочил с моей лежанки, что укутывавший его плащ крылом отлетел в мою сторону, оставив Курца Сёмгу в первозданном, открытом всем сквознякам виде.
В дверь постучали. Оборотень застыл, жалобно вперив в меня выпученные, лихорадочно блестящие глаза. Я злобно натянула плащ ему на голову.
— Тихо, это не Глашира, постучат и уйдут.