Тень великого колдуна (СИ)

— Вот черт! — Прохрипел он, оторопело мотая башкой. — Нежить!
— На себя погляди. — Я тут же воспользовалась своим советом, и только тогда в полной мере осознала что произошло. Ран, как не бывало. Ощущения были разноречивые. Вроде бы все осталось, как и прежде, а вроде что-то изменилось. Внутри меня снова клубился упругий, извечный мрак, но кое-что было в новинку. Словно разжались невидимые тиски, державшие меня в рамках чужого отражения, отдалив от всего человеческого, и опасно приблизив к необузданным природным стихиям и первозданной дикой тьме.
— Ты хоть не заразная, а? — Осведомился оборотень, брезгливо кривя морду.
— Ядовитая. — Я на пробу нырнула в ночную черноту, на удивление легко заскользив по холодной земле, поднялась по стволам деревьев до самых макушек, играючи тронула не успевший облететь лист, а потом вернулась к зверю, который, ошеломленно поджав хвост, кружился на месте, как волчок. Подгадала момент и со всего размаху залепила ему хорошего пинка под волосатый зад. Оборотень подпрыгнул от неожиданности, и необычайно проворно развернулся, припав к земле.
Мы с ненавистью уставились друг на друга, готовые выяснять отношения до посинения и остывания противника, но тут предчувствие опасности накатило с новой силой. На этот раз оборотень тоже почувствовал угрозу. Ее было трудно не почувствовать, воздух вокруг буквально гудел от переизбытка неизвестной магии. Оно приближалось, стремительно набирая скорость, словно хищник почувствовавший добычу.
Я даже не успела понять, как оказалась на высоком скалистом выступе, увенчанном засохшим дубом. Огромное, выжженное в половину человеческого роста дупло походило на кривую усмешку. Дальше бежать было некуда, обрывистые, увитые могучими корнями склоны уходили куда-то вниз, откуда приглушенно журчала вода.
А оно уже выбиралось из леса. Злобное, бесформенное, похожее на уродливую черную тучу. Я малодушно нырнула в дупло, которое оказалось неожиданно просторным, пронизывая дерево по вертикали. Наверное, здесь раньше ночевали местные охотники. Спина неожиданно уткнулась в чей-то меховой бок. Оборотень ощерился, я угрожающе сжала кулаки, и… . через мгновение мы уже прижимались друг к другу, как мать и сын, наконец обретшие друг друга после долгих лет разлук. Прямо на нас с оглушительной скоростью несся сгусток черной смерти.
Если бы не дуб, нас бы просто размазало на месте. Могучее дерево лишь отмахнулось облаком щепы, со скрежетом повалилось набок, пару раз подпрыгнула на булыжниках, и полетело вниз, вертясь словно прялка. Мы, конечно же, принимали в этом процессе самое живое участие. Пока что живое. От толчков, кульбитов, и постоянного кружения у меня потемнело перед глазами, я даже не смогла обрадоваться, когда вместо заключительного глухого треска раздался спасительный хлюп. Хотя радоваться, в принципе, было еще рано. Река с интересом завертела новую игрушку, оживленно перебрасывая ее из одного потока в другой. О том, чтобы отыскать выход, и речи быть не могло. Не знаю, как там оборотень, а лично я уже была в предынфарктном состоянии, и не смогла бы отыскать даже собственных рук-ног. Только много позже, когда ужас постоянного движения исчез, ко мне вернулся здравый смысл, напомнив, что можно перейти Порог и воспользоваться магией.
После тряски в обгоревшем стволе дерева, заплыва в ледяной воде и продолжительного барахтанья в береговой грязи, я в полной мере оправдывала гордое звание нечисти. Даже самые скрупулезные критики не смогли быть обнаружить на мне и одного чистого места. После происшествия в Нефритовом Озере, у меня появился скромный, но вполне приличный магический резерв. Я, не задумываясь, истратила остатки энергии на возвращение себе приличного вида.
В деревню вернулась за полночь. Спасть не хотелось совершенно, поэтому прямиком направилась в корчму. Как оказалось старосту, лекаря, кузнеца и деда Шповника тоже одолевала бессонница. А, кроме того, если судить по обилию костей, крошек и захмелевшим лицам, уже давно мучили голод и жажда. Меня радушно пригласили объединиться для активной борьбы со всеми тремя бедами. Отказываться было неприлично и неохота.
   
Глава 3
 
Ничего не бодрит так, как ледяная колодезная вода, щедро выплеснутая в ваше лицо.
— Очнулась, голуба. — Довольно улыбнулась бабка Глашира, скрупулезно вытрясая из ковша последние капли прямо мне на макушку. — Полдень ужо. Что, хорошо вчера погуляли то?
Я села, облокотившись на влажную подушку, даже не подумав возмущаться столь радикальным способом побудки, и честно попыталась вспомнить, чем окончился вчерашний вечер. Вроде бы мы хорошо посидели, выпили за здоровье императрицы, первого советника, корчмаря, его супруги, детей, тещи и дворовой скотины, за мир во всем мире, чтоб все было, чтобы оборотень облез, попух и издох, за новый амбар, за мужиков, за присутствующих прекрасных дам (из женщин за столом была только я, но мужчины почему-то упорно настаивали на множественном числе)… потом начало светать…  мы выпили по последней… потом долго успокаивали загоревавшего старосту…  я обещала объяснить Борусе, что мы всю ночь исполняли государственный долг, разрабатывая план по поимке оборотня… Сашей бросился меня обнимать, в свою очередь пообещав вразумить зловредную каргу, не дававшую покоя дорогой гостье… дальше все окутывала загадочная, бередящая душу темнота.
Интересно, к кому мы добрались в первую очередь. Я ожесточенно растерла щеки и понуро, исподлобья поглядела на Глаширу, однако вместо угловатого бабкиного лица увидела стремительно приближающееся круглое донышко.
— Молодая да, видать, из ранних. Ух, я тебе, чтоб знала! — Карающий ковш ощутимо приложился к моему лбу. Оба сосуда, и пустой и порожний, отозвались звонким протяжным гулом.
— Явились тут под утро вдвоем со старостой. Оба хорошие, лыка не вяжут. Этот что-то про государственный долг плел, про обырытня, все просил, чтобы я мужа не ругала! Якобы грех это, столько годков вместе прожили. И не постыдился же глумиться, паскудник, одна ведь век коротаю! Ничаво, долго ишо помнить будет, как старую одинокую женщину обижать. Ты так ему и передай… говорю, передай ему, что ежели тепереча токмо сюды сунется…  я ему для его морды бесстыжей не токмо метлы ивовой, я прихвата не пожалею!
Все ясно, Саший вчера сокрушительно ошибся полномочиями, домами и бабами. Остается надеяться, что он протрезвел по дороге домой, не успев «вразумить зловредную каргу», иначе ивовцам вскоре предстоит подыскивать себе нового старосту.
— Ишь, нашла с кем связаться! Гляди, пьяных да гулящих не терплю. В следующий раз выгоню, так и знай! — Закрепив результат хлестким ударом полотенца по моему загривку, бабка гордо удалилась. Но ворчать так и не перестала. Ее визгливый голос, не замолкая, раздавался то из одного, то из другого угла дома.
Все, достала. Сегодня же съеду от этой ворчливой грымзы. Я выпутала ноги из-под пухового одеяла и отрешенно повозила ступнями по деревянному полу. Взгляд упал на открытую книгу. Наверное, бабка случайно задела обложку, когда затевала оздоровительно-воспитательные водные процедуры.
«Упир, оно же упырь, оно же убыр, мяцкай, бурколак, оно же вампир (хоть и разумом нескудным наделен, а все туда же). Что за мерзость сие есть, давайте вам расскажу. Оно ни мертво, ни живо, но живет в смерти. Пуще всего народ пугать любит, також до крови лакомый и мясом никаким, даже самым залежащим не брезгует. Наяву оно тощее и волосатое, а когда кровищи насосется, становится таким жирным, что само дивиться, как не лопается. Свежая кровь сочится изо рта, носа, и ушей его. Клыки и когтища имеет загнутые, словно у дикого кота. Силы из ночной тьмы черпает и может оборачиваться зверем, пиццей али черным туманом, враждебным для всего живого».
Я невольно зачиталась, не обращая внимания на старушечье бормотание, доносившееся из соседней комнаты.
«Ночным туманом проникает оно в дома. Бывает что сложенные накрест руки упыря окоченеют, не развести, так у него вместо рук вырастают крылья. Родится сия тварь от мертвецов неуспокоенных, самоубийц, колдунов или ведьм, и убить ее можно только заточенным колом в сердце или отрубанием башки. Чтобы покойник не встал, в гроб кладут веточку боярышника, а если нет таковой под рукой, можно и зубок чеснока, ежели не жалко. Также можно воткнуть на могилу семь ножей и окурить место серой и дымом от лимонного дерева.