Внеучебная Практика (СИ)

Гудков застонал. Простонал много нехороших слов, прежде чем сформулировал:
— Твою… Что это было?
— Заклятье, — снисходительно объяснила я, приближаясь. — Ну знаешь, один прекрасный маг… принц то есть… наложил на меня заклятье защиты. И с тех пор, каждый, кто покушается на… Ну ты понял. Ты там ничего себе не сломал?
Каждый раз я придумывала новую историю. О прекрасных магах, принцах и даже Кощее Бессмертном. Приятно чувствовать себя объектом чьей-то страсти.
— Ни хрена себе пояс верности! — возмутился Гудков, приходя в себя. — Эй, ближе не подходи! Сам… я сам… я в порядке.
— Ну как хочешь, — быстро согласилась я. — По поводу мотеля я подумаю. Но вряд ли могу что-то обещать.
— Ведьма, — выдохнул Гудков, почему-то с восхищением в голосе – огоньки в глазах полыхнули с новой силой. — Мы еще не договорили. Это ничего не значит, поняла? Это не значит, что я отступлю!
— Была рада пообщаться.
Я вспомнила, зачем пряталась в коридоре и поспешила прочь. Услышав громкие голоса и шум, обернулась. Над Гудков нависала давешняя уборщица. С криками: «Наплюхали-таки своим халавратом, бестолочи! А мне убирай!» она тыкала в Лексея шваброй. Гудков волчком вертелся на полу, пытаясь отползти, но швабра настигала его вновь и вновь. Я поспешила удалиться, с достоинством, но очень быстро.
Глава 12.2
Глава 12.2
Догнать Милли мне не удалось. Ни в столовой, ни в блоке его не оказалось. В отличие от нас, у альва не было ограничений по передвижению, и скорее всего вся компания отправилась отмечать первый учебный день где-нибудь за пределами студгородка. Естественно, я не собиралась рассказывать другу детства о приставаниях «лиса» Лексея. Для Милли саламандры словно красная тряпка для быка: у него отец – наг, а все знают, что там, где ходит Змей, ящерицам делать нечего.
Мы пообедали блюдами из стандартного меню, которое оказалось вкусным и разнообразным, и решили впредь не тратить время на заказ еды заранее.
В блоке нас ждал барон фон Райндорф.
— Девочки, — торжественно сказал он, поднявшись с дивана. — Вы приглашены на Ежегодный Прием Магов и Магисс при Императорском Дворе. Он состоится через два дня.
— Па-а-п, — Ксеня первой обрела дар речи. — Ты это серьезно? За что?! У нас только учеба началась! Зачем?
— Это не я! Я думал, вы будете рады, — озадаченно проговорил Никита Генрихович. — Наряды там… туфельки… брошечки… Самое освещаемое в прессе событие года, между прочим! Бал вечером, вы все успеете.
— Мы рады, — быстро сказала я. — Честно!
— Я – нет, — Марьяшу всегда отличала прямота.
Она плюхнулась на диван с поскучневшим и расстроенным лицом. У Марьи в роду были валькирии. Наша подруга гордилась высоким ростом и крепким телосложением и терпеть не могла всякие «девичьи фетиши». Самой более-менее женственной вещью в ее гардеробе была футболка с цветком на груди. Цветок, правда, был от чертополоха.
Никита Генрихович вздохнул и принялся терпеливо объяснять, что приглашение поступило от пресс-службы Государя, что наше героическое поведение в «Двойной Луне» высоко оценено на самых верхах власти, а благодаря несостоявшемуся теракту, маги из Особого обнаружили бреши в городских системах безопасности, в частности, очень необычный телепортальный прорыв внутрь клуба. Империи сейчас не нужны громкие преступления с человеческими жертвами. Они никогда не нужны, поспешно поправился барон, но сейчас дело слишком уж отчетливо пахнет керосином. Нет, рассказать он не может, не уполномочен.
Только мы заинтересовались, Никита Генрихович отбыл, оставив приглашения.
— Не пойду, — упрямо повторяла Марьяша, разглядывая золоченые карточки с нашими именами. — Я вообще не при чем. Никого я не спасала.
— То при чем, то не при чем, — возражала я. — Пойдешь! Ты все это придумала, с клубом! Вот и ответишь… за идею! Красивым платьем и туфлями! И прической!
Мы до позднего вечера сидели в сети, выбирая наряды. Цены кусались, но ведь это Императорский Бал! Да еще в мой день рождения! Хорошо, что папа создал для меня счет в золотом эквиваленте и магический оттиск для покупок, подтверждающий личность. Всегда мечтала рассмотреть вблизи наследника. Говорят, в жизни он намного симпатичнее. Но не думаю, что Георгий красивее Куделя.
 
Эх, зато теперь я понимаю, о чем в первый день шептались за моей спиной Лексей и Бронислав. Это они меня обсуждали. Лестно, конечно, но не настолько.  
Впрочем, Лексей мог и за двумя-тремя зайцами погнаться, с него станется. Мне повезло, что вся эта саламандрова магия для меня – детские пуки. (На меня даже Милли не действует, а он наг-ши, между прочим, правда, еще не инициированный). Девочкам рассказывать не буду. Марьяша уже предлагала снеговичка снять, дескать, иначе останусь я на всю жизнь старой девой. Не сниму – он мне дорог. Что-то с ним связано, приятное… детское. Жаль, что я забыла, откуда он – столько шалила ребенком, всего и не упомнишь.
Перед сном захотелось есть. В холодильнике тихо постукивал хладагент. Я точно помнила, что покупала в буфете четыре йогурта, а на полке осталось два. Марьяша, наверное, слопала, от огорчения.
Глава 13
Глава 13
Сидя в столовой утром, Богдан упоенно размазывал по хрустящему тосту масло. Хрусть-хрусть. Антона это ужасно раздражало – он «предвкушал» неспокойный день. Растерянные первокурсники. Фонтанирующие после летнего отдыха энергией коллеги. И… Бронислав Кудель. А Райар счастливо улыбался, глядя на экран планшета – на фото дома номер 48 по улице Победоносной, предоставленного им старшим Куделем в рамках «безвозмездной помощи».  
— Никакой платы. Три года. Олевский, ты вдумайся: три года без аренды! По правую руку – клиника доктора Оршалина, по левую – «Очистительные фейерверки» мадам Бохлер. Самый центр города! Холл, гостиная, кабинет, четыре спальни наверху. Кухня. Нужна нам кухня? Правильно, не нужна: центр города ведь – ресторации, кафетерии. Секретарь нам нужен. А лучше секретарша поэффектнее. И голем.
Антон покосился в сторону центра столовой. Там сидели три девицы. Те самые, из «Двойной Луны». Это с той блондиночки, что слева, был слеплен кадавр? Похоже на то. Красивая девица. И ход – вырастить клона из биоматериала изящной девушки – интересный: внешность феи, а сила колосса.
Богдан проследил за взглядом друга, укоризненно вздохнул: мол, отчего ты, Олевский, такой неуступчивый? Уже согласился было с девицами поговорить повторно, но опять заладил: преподавательская этика, запреты. Но Антон настоял на своем: слишком сложно. Баронесса фон Райндорф совершеннолетняя, но еще студентка. Маготворчество ее должно нынче осуществляться в рамках учебной программы, а не «налево». У Ксении есть родители, их непременно нужно поставить в известность, а хуже уговоров самой девушки могут быть только уговоры ее родни.  
— Старинный особняк, — Антон ткнул в экран планшета пальцем, тем самым капнув дегтем в сладкий настрой Богдана. — Ты представляешь, сколько денег будет уходить на ремонт?
— Я там был, — возразил друг. — Еще полгодика здание потерпит, а потом… потом мы раскрутимся. Пойдут заказы… и деньги. Починим домик, а через три года глядишь, в аренду возьмем. Не менять же место? К нам и привыкнут там уже. Прикормим клиентуру.
Антон только вздохнул. На фоне разговора с Куделем идея агентства уже не казалась столь привлекательной. У Тони теперь перед графом должок. Лекции займут больше месяца, потом у его групп будут семинары и практические занятия. Хорошо, что Олевский не стал разбрасываться невыполнимыми обещаниями. Да, он зачислит Бронислава в свою семерку, по результатам общего отбора, разумеется – не хватало еще кумовство в Академии разводить. К удивлению Антона, граф согласился на отбор.
 
Первый день нового учебного года оказался утомительным, каким и полагалось быть первому рабочему дню после длительного отпуска.
На лекции Тони краем глаза наблюдал за младшим Куделем и его друзьями. Девица Гудкова строила Антону глазки. Иван Миронович упомянул, что брат и сестра были саламандрами. Гудковы еще двести лет назад озаботились прирастанием магии в роду: кто-то из их мужчин взял в жены «огненного духа». «Взял» и «в жены» - понятия, применительно к саламандрам, условные. Люди со второй, пламенной ипостасью хоть и любвеобильны, но капризны и независимы до крайности. У Богдана пару лет назад была огненная подружка – редкий случай, когда бросили его, а не он.