Девушки без имени
Я сделала шаг назад. Слева виднелась манящая чернота леса. Мэйбл встала, недоверчиво глядя на меня. Выражение ее лица подталкивало меня сделать это. Она не думала, что у меня хватит духа, но она не знала, что мое искалеченное тело — само по себе тюрьма и что лес — ничто по сравнению с невозможностью дышать. Я умирала. Побег ничего не изменил бы.
Что-то толкнуло меня изнутри. Я бросила корзину, развернулась и побежала. Край леса манил прохладной тенью, сосновые иглы приглушали звук моих шагов. Я бежала, не думая, выдержит ли сердце, я вообще ни о чем не думала. Ветер овевал щеки, шляпа слетела с головы. Когда начался подъем, мне пришлось замедлить шаг и задрать юбку, чтобы перебраться через большие камни. Устав, я села на булыжник перевести дыхание и дать возможность зрению вернуться в норму. Видимо, мне придется идти медленнее, иначе мир снова начнет переворачиваться. Мне нужно найти дорогу, там я смогу остановить какую-нибудь повозку или автомобиль, чтобы доехать до дома.
Услышав треск ветвей, я вскочила. Из зарослей рододендрона выскочила Мэйбл. Лицо у нее пылало, короткие волосы взмокли от пота и завивались над ушами, как изогнутые концы леденцов.
— Пошли, некогда отдыхать, — заявила она, карабкаясь на очередной камень. — Ты с ума сошла: бежать средь бела дня! Уже пробил колокол. Остается только надеяться, что они не знают, в какую сторону мы побежали.
— Я не могу больше бежать.
Она оглянулась:
— А то я не знаю. Пойдем, только быстро. С тобой что-то не так?
Я кивнула, подоткнула юбку повыше и полезла за ней. Через некоторое время возвышенность перешла в ровный лес. Мы шли довольно быстро, и тишина придавала нам сил. Собаки и люди пока за нами не гнались. Я заметила, что Мэйбл выбирает путь.
— Ты знаешь, где дорога?
— Не представляю. Искать дорогу — дурная идея. Первая же телега отвезет нас назад в Вальхаллу. Людям нравится быть героями. И все равно, что мы им скажем. У девушек всегда есть какая-то история, и им никто никогда не верит. Мы идем на север, — добавила она, глянув на небо.
— Нет, — я остановилась. — Мне надо найти дорогу. Твоей истории могут не поверить, но моей точно поверят.
— Что, так хорошо придумала? Чем она необычнее, тем меньше шансов. — Ее лицо смягчилось. — Если я тебя чему и научила, так это тому, что людям верить нельзя. Любой, кто едет по этой дороге, знает, откуда ты взялась. Почему, думаешь, мисс Юска нас всех нарядила одинаково? Женщина сочтет, что долг христианки велит ей вернуть заблудшие души туда, где их спасут, а мужчина решит, что мы шлюхи, и сделает, что захочет. Эти леса — лучшее укрытие, а снаружи нет ничего хорошего. Если с одной из нас что-то случится, другая сможет помочь. Ты мне нужна не меньше, чем я тебе.
Мэйбл замолкла. Лес вокруг кишел жизнью: по деревьям бегали белки, листья шуршали, пели птицы. Мне показалось, что она хочет загладить свою вину, но я ей все равно не верила.
— А на севере что?
— Дом.
Это слово отдалось в груди болью. Меня уже мучила жажда, и ноги устали, но за этим словом я пошла бы куда угодно.
— А далеко?
— Понятия не имею. — Она пожала плечами.
28
Мэйбл
Когда много лет назад мы с мамой ехали на поезде в Нью-Йорк, я записала названия всех проносившихся мимо городков. Это позволило бы мне вернуться и найти отца, когда я вырасту. Вальхалла располагалась всего в паре станций, не больше двадцати миль от начала нашего путешествия. Значит, мы с Эффи могли дойти до Катоны за день или два. Но я не очень хорошо умела искать дорогу.
К третьему дню я начала терять надежду.
Погода оставалась сухой и жаркой. Мы пили из ручья и спали под звездами, но нам нечего было есть, и у меня уже подкашивались ноги. Почему отец не научил меня, чем можно питаться в лесу? Я не видела ни единой ягодки. Может, можно есть кору?
Пока что Эффи держалась неплохо, но в это утро она выглядела так, будто ночью какая-то тварь высосала из нее всю кровь. Ни единого слова не слетело с ее губ. Она вытряхнула из волос иголки, посмотрела на небо и пошла вперед, еле двигаясь. Каждый рваный вдох звучал так, будто в ее легких сновала крошечная пила.
— Я на пять очков впереди, если ты только не слышала зуйка, — сказала я.
Ни одна из нас не различала птичьи голоса, но мы придумали игру: выкрикивали названия любых птиц, если слышали чириканье или пение. По пять очков за птицу, и я опережала Эффи на одну.
Она остановилась и посмотрела на меня. Ее глаза мерцали золотом, будто маленькие листочки упали ей прямо в радужку. Я думала, что она что-то скажет, но она только наклонила голову набок с непонимающим видом и медленно, осторожно сделала несколько шагов.
Я подарила ей очко. Ей надо было только произнести «зуек».
— Это ты виновата, — сказала я, наступая на веточку. — Взяла и убежала. Я говорила, что нам нужна еда. Мы бы украли ее из кладовой, и всего этого не было бы. — Видимо, удача забросила меня в Вальхаллу только для того, чтобы я умерла в лесу от голода. Мы можем помолиться! Вряд ли это поможет, но точно не повредит.
Я просила в молитве отправить меня в Вальхаллу, но все же это событие казалось мне подозрительным. Милосердная сестра Гертруда никогда бы меня не выпустила: у нее была какая-то цель, но я не понимала, какая. Я смотрела, как тает вдали темный силуэт Дома милосердия, и знала, что ноги моей больше там не будет. Сестра Гертруда что-то про меня знала. Я полагала, что покину ферму как минимум в кандалах.
Побег ничего не значил, ведь меня ждала виселица.
Отсылать Эффи на ферму тоже не было никакого толку, она ведь была совсем больная. Но я решила, что это моя удача, шанс что-то изменить. Не во искупление грехов, слишком уж тяжелы были они, но ради Эффи. Она понравилась мне в то мгновение, когда пнула меня в первый вечер. Она была вовсе не такая слабая, как думала Эдна. Лежа в лазарете, я слышала, как доктор говорил сестре Марии, что дети с таким пороком сердца редко доживают до двенадцати лет, и он никогда не видел никого, кто дожил бы до четырнадцати. Эффи была крепче всех нас.
Когда полицейские избили меня за то, что я отвела их от Эдны, и оттащили обратно к сестрам, я пролежала немытая три недели. Слизь того мужчины оставалась на мне, лицо горело от боли. Если бы меня не приковали к кровати, я придушила бы первого, кто подошел бы ко мне. Но не Эффи. Она вернулась из ямы и кротко терпела, пока доктор тыкал в нее иглами. Она даже не стала возражать, когда сестры снова отправили ее в прачечную. По крайней мере, никто этого не заметил. Но я-то видела, что внутри себя она постоянно восстает.
Дыхание Эффи вдруг стало совсем частым и поверхностным. Я встала.
— Я устала, давай отдохнем, — сказала я, зная, что она будет двигаться вперед до последнего вздоха.
Солнце бросало на землю жаркие пятна света. Жужжали насекомые. Эффи уперла руки в колени и опустила голову. Узел волос завалился вперед, открывая красную, распухшую от комариных укусов шею. Я сама чесалась, осторожно, чтобы не поцарапаться.
— Цикады громче, чем уличное движение в Нью-Йорке, — сказала я, надеясь, что она засмеется или фыркнет, хоть что-нибудь. Но она только медленно, рвано дышала, и у меня самой стало тесновато в груди. А потом я услышала что-то еще. Ровный далекий стук. Я напрягла уши. Звук явно приближался.
— Слышишь? Это копыта! С той стороны! Ты можешь идти?
Эффи выпрямилась. Лицо ее побледнело до голубизны. Я обняла ее. У нее так выпирали ребра!
— Ты придешь в себя, как только мы тебя покормим.
Она пыталась ответить, но я ее прервала.
— Береги дыхание, — сказала я и потащила ее в ту сторону, откуда шел звук. Я видела впереди только деревья, и мне становилось все страшнее. А потом земля вдруг ушла вниз, и я вцепилась в Эффи, мы сползли по обрыву и оказались на грязной, изрезанной колеями дороге.
— Слава богу! — воскликнула я. Мой уставший мозг срывался в истерику. Я оторвала от себя Эффи и наклонилась вперед. От жары и голода я готова была упасть в обморок. Сделав несколько вздохов, я осмотрелась. Деревья и дорога перестали кружиться. — Ох, чуть с ума не сошла.