Девушки без имени

Я не знала, где Луэлла, а мама с папой знали и могли пережить ее отсутствие. А вот я просто исчезла. Они этого не вынесут: обратятся в полицию, они наймут детектива. Может быть, мой портрет напечатают в газете и сестру Гертруду публично унизят за ошибку. Я читала в «Таймс» о богатой наследнице, которая исчезла с Пятой авеню. Эта история сгодилась бы даже для книги. Она записала полфунта шоколада на свой счет в «Парк и Тилфорд», купила сборник эссе у Брентано и собиралась пообедать с матерью в «Уолдорф-Астория», но исчезла. Полиция искала ее несколько недель, привлекли даже детективов из агентства Пинкертона, но так и не нашли.
«Женщина чувствует, как под тяжелым пальто рвется, зацепившись за брошь, тонкая блузка. Она улыбается и, лавируя, пробирается сквозь толпу. Полы шляпы чуть колышутся над плечами, шоколад засунут в муфту, книга зажата под мышкой. Вдруг звуки музыки привлекают ее внимание, и она останавливается послушать уличного скрипача. Музыка заглушает звон трамваев и скрип колес, женщина уплывает на ее волнах, забывая о таких мелочах, как порванная блузка. Мартышка, сидящая на плече музыканта, напоминает ей о детстве, о том, как отец однажды взял ее с собой в цирк и как потом она мечтала стать акробаткой.
И когда мужчина протягивает ей руку, она берет ее в свою и идет к набережной. Мартышка по-прежнему сидит у него на плече. Женщине нравится тайна, и ей хочется исчезнуть и оставить всю жизнь в прошлом. Когда лодка отчаливает, она понимает, что семья будет по ней скучать, но несильно».
Я старательно возила рубашкой по ребристой доске, расплескивая воду. Моя семья будет скучать по мне. Меня найдут. Обязательно! Я совсем недалеко от родного дома. На глаза навернулись слезы, я смахнула их, напомнив себе, что должна дышать спокойнее и работать ритмичнее. Я не могу позволить себе приступ, по крайней мере, не здесь и не сейчас.
На плечо мне легла рука. Я подняла голову и встретилась взглядом с Мэйбл, удивляясь, сколько силы в бледной голубизне ее глаз.
— А ну брось. — Она забрала у меня рубашку и кинула ее в ведро. — Пошли.
Встревожившись, я пошла за ней в угол прачечной, где мы оказались совсем одни. Она уставилась на меня, сложив руки на груди. У нее за спиной высились полки, забитые мылом. На белых обертках виднелись маленькие красные буквы: «Солнечное мыло». Там же стояли коробки с крахмалом, мыльным порошком, бурой и «Непревзойденным очистителем Уотсона». Я старалась не смотреть Мэйбл в глаза. Это было хуже, чем прямо смотреть на сестру Гертруду. Ее намерения нельзя было оправдать показной праведностью. Она была непредсказуема и могла сделать со мной все что угодно.
Встав на цыпочки, Мэйбл дотянулась до корзины на верхней полке и достала оттуда ножницы. Я отпрянула, и она улыбнулась так, что даже ее маленькие кривые зубы показались красивыми.
— Да они тупые. Я бы не смогла тебе горло вспороть, даже если бы захотела. Зато могу подровнять этим твои космы.
Ее доброта показалась мне подозрительной, и я отступила на шаг. Она не должна ко мне подходить с ножницами.
Мэйбл рассмеялась.
— Вот тут, — она ткнула в меня ножницами, — живет борцовский дух, которого нет в остальных девчонках. Они сюда попадают, когда из них все уже выбили. Мы эту шутку с румянами с каждой новенькой устраиваем. Не многие меня пинают, и уж никто не выкинул такую штуку, как ты. Как это у тебя получилось? Ты стала, как мертвая. Эдна вообще решила, что мы тебя убили. Напугала нас до смерти. Я чуть с ума не сошла. Кинула румяна на кровать, даже не спрятала. Жалко, потому что их теперь не вернуть. Спорим, сестра Гертруда мажет рожу, когда она одна? Дикая баба.
Мэйбл развернула меня, взяв за плечо. Она походила на Луэллу, только без ее лоска. Я слышала тихое и осторожное щелканье ножниц, чувствовала прикосновение руки Мэйбл к уху.
— А еще ты нас не выдала. Судя по обстриженной голове и тому, что всемогущие сестры не обрушили на нас никакого наказания, ты взяла всю вину на себя. Девчонки такого не делают, если они не дружат. — Мэйбл развернула меня, чтобы изучить свою работу. — Ну не Лиллиан Гиш, конечно, но лучше я не смогу.
 
Я подняла руку и ощупала коротенькие завитки на затылке. Мэйбл снова поднялась на цыпочки, чтобы спрятать ножницы на место.
— Лучше нам вернуться, пока нас не поразила рука Господня. — Она поправила фартук. — Завтра суббота, а значит, у нас есть час свободного времени между ужином и отбоем. Приходи к нам с Эдной.
Я ей все еще не доверяла, но ее уверенность во мне придавала сил, я как будто была не одна.
На следующий день после ужина и вечерней молитвы девушки оживились. Нас отвели на второй этаж в симпатичную комнату с хорошей мебелью и картинами на религиозные темы, оправленными в бронзовые рамки, — подачки от «Дамского общества помощи», как мне сказали. Комната производила впечатление потертой роскоши, как будто раньше в ней устраивали приемы, но потом забросили. Над головой мигали газовые светильники, заливая все ярким неровным светом. Тяжелые бархатные занавеси на окнах, пыльное пианино, отклеивающиеся от стен обои с повторяющимся узором из роз. На круглых столиках, за которые девушки уселись с шитьем или вышиванием, лежали пожелтевшие от старости кружевные скатерти. За нами надзирали две монахини, усевшиеся в обитые тафтой кресла с кружевными подголовниками. На коленях у них лежали раскрытые Библии, но они предпочитали переговариваться друг с другом.
Я впервые увидела младших девочек. Они сидели парами на ковре и играли в ладушки, двигаясь медленно и безжизненно, будто их руками водил очень усталый кукловод. Я слышала хлопанье ладоней и негромкие голоса. Как такие дети могли попасть сюда? Они были слишком малы, чтобы сделать что-то дурное.
Сьюзи Трейнер сидела за столом с двумя девушками постарше и покорно вышивала. Мы все время были заняты, и я до сих пор не нашла минуты к ней подойти. Я хотела это сделать сейчас, но тут увидела, что с другого конца комнаты меня манят Мэйбл и Эдна, и замялась. Может, мне и не стоит с ними дружить. Но становиться врагами не следует точно.
Мэйбл, будто мы были подругами, обняла меня за талию и подвела к окну.
— Умеешь хранить секреты? — прошептала она, глядя на монахинь поверх моего плеча.
Я кивнула, мечтая, чтобы она отошла.
— Почему мы должны ей доверять? — Эдна прислонилась к стене. Волосы она уложила модными волнами. Как она это сделала после дня в жаркой прачечной да еще и без зеркала?
— Разве она не доказала свою надежность? — В качестве доказательства Мэйбл подцепила пальцем стриженую прядь.
— Предположим.
— Вот и ладненько. — Мэйбл развернула нас лицом к окну и спиной к бдительным сестрам. За стеклом и решеткой виднелись серп луны и одинокая яркая звезда под ним. Я вспомнила ручей, бегущий под холмом, и затосковала по Луэлле.
— Видишь прутья? — прошептала Мэйбл.
Я кивнула.
— Они снизу совсем расшатались. Если высунуться наружу, можно их вытащить.
— И?.. — Я вдруг заподозрила, что они задумали еще одну шутку. — Откуда ты это знаешь?
— Эдна обнаружила на прошлой неделе, когда сестра Агнес велела ей закрыть окно. Она злилась и ударила по пруту. Единственный раз дурной нрав Эдны сослужил ей хорошую службу. Так ведь, Эдна?
Та ухмыльнулась и щелкнула зубами, как зверек:
— Пусть не в последний.
— Мы всего лишь на втором этаже. Прыгать невысоко. Внизу мы найдем дерево, по которому можно залезть на стену. Спрыгнем с другой стороны и будем свободны как птицы, если никто ногу не сломает.
Побег? Это не приходило мне в голову. Я могу отправиться прямо домой! Сердце забилось быстрее.
— Девушки! — Сзади раздался голос, от которого я дернулась. — И чем же вас так привлекает это окно?
Обернувшись, я увидела одну из монахинь, которая неслышно подошла к нам.
— Великолепной луной, сестра Агнес, — улыбнулась Эдна.
Сестра Агнес была маленькая и пухлая. Когда она говорила, щеки у нее тряслись.
— Сложно поверить, что в ней дело.