Госпожа Удача (ЛП)
Окружной прокурор заключил с ним суровую сделку.
В настоящее время он наслаждается своим пребыванием в техасской тюрьме и останется там до самой смерти. Жизнь без шансов на условно-досрочное освобождение.
И довольно спорный вопрос — выгодной ли была сделка, когда окружной прокурор не стал настаивать на смертной казни.
*****
И вот тьма сгинула.
А на ее место пришел слепящий солнечный свет.
*****
Спустя два часа после прибытия Анхеля и Розалии, я сидела за обеденным столом, полным людей, которых любила, мои руки были слегка разведены в стороны, запястья покоились на краю стола, пальцы правой руки сжимали руку Анхеля, а левой — Ирва, склонив голову, я слушала, как Элла произносит благодарственную молитву.
По завершении, я не отпустила их руки, а крепко сжала, в то же время они точно так же сжали мои.
Оглядев стол, я увидела, как муж смотрит на меня, и в его глазах я прочла все: все, что ему хотелось сказать, и все, что мне хотелось услышать.
Из-за кошмарной несправедливости он потерял пять Дней Благодарения.
А после я подарила ему пять Дней Благодарения в различных вариациях.
Глядя в его глаза, я поняла, что, наконец-то, наверстала упущенное.
*****
Тай
— Уверен?
— Сэм, я не играю, — сказал Тай в телефон, пока обходил дом, одни и те же привычные движения каждый вечер: выключить свет, запереть своих девочек, убедиться, что они в безопасности.
— Вступительный взнос за мной, — раздался в телефоне тихий голос Сэмюэля Стерлинга.
Тай выключил свет под шкафчиками на кухне и спросил:
— Кому-то надо преподать урок?
— Троим, — ответил Сэм.
— Насколько им нужен этот урок? — спросил Тай, выходя из кухни в маленькую гостиную, чтобы выключить лампу, стоявшую на боковом столике.
В этой части дома Лекс понаставила до хрена мебели. Два огромных дивана, четыре кресла, две большие скамеечки для ног, четыре боковых столика и один журнальный.
Когда она обставляла это пространство, он подумал, что у нее временное помутнение рассудка.
Он ошибся.
Но учитывая, что она с подругами потягивали здесь вино и хихикали над тем, что, как он подозревал, не было книгами, которые они должны были прочитать (он решил так, прежде всего, потому, что одной из участниц книжного клуба Лекси была Кристал, а Кристал не из тех женщин, которые вступают в книжные клубы, но она из тех женщин, кто с удовольствием похихикает за бокалом вина), и то, что Тай приглашал мужчин на пиво и игры, эта мебель приносила очень много пользы.
— Некоторые могут подумать, что им не очень нужен этот урок, — ответил Сэм, а затем тихо сказал: — Брат бы с этим не согласился.
Выключив лампу, Тай выпрямился и посмотрел на огни Карнэла.
Он не ответил.
Сэм продолжал говорить.
— Игра на Гавайях. Я пришлю самолет за тобой, Лекси и девочками. У меня здесь дом, вы можете остановиться в нем. Они получают отпуск, ты тоже, но прерываешься на игру и забираешь их деньги, ты вернешь мне мой вступительный взнос, а остальное положишь в фонд колледжа Леллы и Виви. — Он сделал паузу. — Хотя, вероятно, не помешало бы немного потратить на бриллианты для Лекси.
Внезапно Тай перестал видеть Карнэл. Перед его мысленным взором предстала жена, которая сегодня готовила и ужинала с семьей в облегающем платье с запахом, сапогах на высоких каблуках и бриллиантами в ушах и на шее, которые он подарил ей на прошлое Рождество.
Тай каждый год дарил Лекси бриллианты на день рождения, Рождество и годовщину их свадьбы. Для этого он работал сверхурочно. И никогда не разменивался по пустякам. Она не получила только сережки, или только ожерелье, или только браслет. Она получала комплект.
Иногда парный, иногда тройной.
В прошлом году, на пятую годовщину свадьбы, Бесси и Роланд приехали из Майами на все выходные, чтобы присмотреть за девочками, пока Тай возил жену в Вегас, где они остановились в том же отеле, но в лучшем номере, и он увенчал ее обручальные кольца широким кольцом, усыпанным бриллиантами. Это стоило гребаную кучу денег, и череда колец почти доходила до костяшки пальца.
Она снимала их каждый день, чтобы почистить, и снимала, когда делала массаж.
В остальное время, она никогда с ними не расставалась. Ни когда принимала душ, готовила еду или купала девочек.
Никогда.
— Когда это будет? — спросил он Сэма, не сводя глаз с Карнэла.
— Через две недели.
Две недели. У них не было настоящих каникул с апреля, когда они ездили на неделю к Элле на Пасху.
Он наклонил голову и посмотрел на свои ноги, бормоча:
— Я поговорю с Лекс.
Он услышал смешок Сэма, а затем:
— Хорошо, увидимся через две недели.
И потом на линии воцарилась тишина.
Он отключил телефон и сунул его в задний карман, зная, что Сэм прав. Гавайи, частный самолет, деньги в банке и бриллианты, его женщину будет нетрудно убедить, тем более что это была его первая игра с тех пор, как он сел за стол через два дня после их знакомства.
Он сдерживал свою клятву.
До сих пор.
Он прошелся по дому, разглядывая погруженные в темноту рамки на стенах.
Лекс была постоянным покупателем магазина в Шантелле, где продавались рамки, таким постоянным, что они присылали ей рождественские открытки. Рисунок, выполненный Лелл ручкой с блестками, красовался в рамке, будто это шедевр известного художника. Необычные рамки с семейными воспоминаниями. В двух маленьких были выставлены крошечные больничные браслеты их дочерей, в двух других — первая прядь волос, отстриженная Домиником, у Лелл перевязанная бледно-желтой ленточкой, у Виви — бледно-розовой. Дальше по коридору — в черных, кремовых матовых рамках — в два ряда шли отпечатки ладошек, сделанных черными чернилами, крошечных, но постепенно увеличивающихся, по одному на каждый день рождения: пять отпечатков Лелл, — первый Лекси сделала спустя два дня после выписки из больницы, — и три отпечатка маленькой ладошки Виви.
Скоро там начнется еще один ряд, или он может перейти на противоположную стену, и ему это нравилось, ему нравился декор, в основе которого уют и семья, он любил дом, который его жена создала для них.
В последний раз проверив наружные двери, убедившись, что они заперты, Тай включил сигнализацию и направился к лестнице.
Но замер, увидев сидящую на середине лестницы темную фигуру.
Элла.
Он почувствовал в темноте ее взгляд и посмотрел на нее.
Она молчала.
И он тоже.
Потом она прошептала:
— Я люблю тебя, Тай.
Это был первый раз, когда Элла сказала ему эти слова, даже после всех лет, когда она поступками показывала ему свое отношение, Боже, это было чертовски приятно.
— Я тоже, — пророкотал он хрипло.
Он увидел, как силуэт ее головы кивнул, потом она встала, поднялась по лестнице и повернула направо.
Он втянул в себя воздух, затем последовал за ней.
Как и каждый вечер, он заглянул к Лелле и Виви, которые по требованию Лекси делили комнату. Она хотела, чтобы они росли вместе, как Бесси и Хани. Хотела, чтобы они вели девчачьи беседы по ночам. Хотела, чтобы они были сплоченными.
Она получила то, что хотела. Тай не стал спорить. Не было никакой причины, ее мотивы были здравыми.
Обе его девочки сладко спали. Ничего удивительного. У них был насыщенный день.
Затем тихо, потому что Элла, Бесс, Роланд, Хани и Зандер остались у них, он пошел к жене.
Едва он успел закрыть двери, как она посмотрела на него со своего места на кровати, где сидела со скрещенными ногами, и заявила:
— Ответ — «да».
Тай остановился и уставился на нее.
— Сэм позвонил тебе раньше меня.
Она вскинула руки и приглушенно воскликнула:
— Гавайи!
Иисусе. Его жена чудачка.
Он подошел к краю кровати, безуспешно пытаясь не позволять боли от вида шрама, портившего ее темную, изогнутую бровь с левой стороны, проникнуть в сердце. Днем он мог не обращать на него внимания. Но ночью, когда весь остальной мир исчезал, и оставались только он и Лекс в их комнате, в их постели, он ничего не мог с собой поделать. Шрам стал постоянным напоминанием о том дне, когда он несколько мучительных часов жил с вероятностью того, что может ее потерять, у него никогда не было бы Лелл или Виви, — чего он никак не мог игнорировать.