Горький вкус любви

Эта женщина была с Филиппин, и жила она в нескольких кварталах от дядиного дома, пока ее не депортировали обратно на Филиппины с двумя маленькими детьми. Причиной депортации было ее обращение в религиозную полицию с жалобой на сексуальные домогательства. Я сам видел, как три агента полиции вытаскивают ее и детей из дома. Филиппинка отчаянно вопила, что это она была жертвой насилия со стороны благословенного Бадера ибн Абд-Аллаха. Но один из агентов ударил ее по лицу со словами: «Мы не потерпим, чтобы в нашу страну приезжали всякие шлюхи».
— Ну разумеется, — прошептал стоящий рядом со мной сосед-саудовец со второго этажа. — Уверен, что Бадер сфабриковал ложное обвинение против нее, чтобы скрыть свое грязное преступление, и теперь ее выгоняют из страны.
— Но ведь в Саудовской Аравии действуют законы шариата! Разве они не справедливы? — недоумевал я.
Сосед вздохнул:
— Закон, сынок, применяется только к бедным и приезжим, а богачи и члены королевской семьи живут по своим правилам.
На жаре я продержался чуть более получаса, а потом все-таки рискнул покинуть свой пост и сходить в магазин купить чего-нибудь холодного. На это уйдет пара минут, не больше, думал я на бегу, вряд ли я пропущу свою незнакомку за это время.
Возвращаясь с «пепси», я не дошел до пальмы и вскрыл банку еще по дороге — жажда была сильнее меня. Но отпить не успел.
У меня за спиной послышались торопливые шаги. Я обернулся. Ко мне подбегала женщина. «Это она!» — сразу понял я. Остановившись прямо передо мной, женщина бросила мне записку и тут же развернулась, побежала обратно. Я подобрал сложенный листок и помчался за ней. Она не оглядывалась, черной тенью мелькая между припаркованными автомобилями. И вот она остановилась, открыла какую-то дверь и исчезла внутри.
Я осмотрелся, чтобы понять, где оказался. Передо мной возвышался девятиэтажный дом. Перейдя через дорогу, я запрокинул голову и стал изучать окно за окном. В руке у меня было зажато послание. Это был листок всё той же желтой бумаги, только на этот раз он был больше, чем раньше.
Я приколол ее записку к дверце шкафа и смотрел на нее с кровати. Написана она была каллиграфическим почерком — каждая буква давала жизнь следующей, а слова на странице сплетались воедино, как цветы в висячих садах Вавилона.
Я придвинулся к краю кровати и дунул на записку, надеясь, что так смогу расцепить слова и заставить их раскрыть мне тайну девушки, которая написала их. Как она выглядела, когда склоняла голову к бумаге и выводила их, букву за буквой? Я закрыл глаза и представил, как двигаются ее пальцы, сжимающие ручку, от одного края листка к другому, со строчки на строчку. Я воображал, как гнется ее талия на крепких бедрах, танцуя под музыку поющего сердца.
Поднявшись, я в сотый раз перечитал записку:
Хабиби, невообразимо трудно уместить на одном листке бумаги все те мысли о тебе, что возникли в моей душе за прошедшие месяцы. Пожалуйста, прости и пойми, если какие-то слова покажутся тебе лишенными значения.
Когда я впервые увидела тебя, то почувствовала, будто в мое сердце упало семечко. С тех пор каждая случайная наша встреча на улице была как капли дождя, питающие это семя. И теперь оно выросло в цветок, и бутон его раскрылся.
Я предлагаю тебе свою любовь. Примешь ли ты ее?
Возможно, ты из тех мужчин, которые проклянут женщину за то, что она посмела покинуть дом без провожатого и, что еще хуже, бродит по улицам в поисках мужчины своей мечты и предлагает любовь. Может, ты вообще не веришь в любовь и допускаешь лишь брак по сговору.
Нас разделяет широкое и коварное море неизвестности. Но я готова отправиться в путь по бурным волнам, если буду знать, что на одном из островов меня ждешь ты.
Прошу тебя, не пиши мне. Нагибаться на улице за запиской слишком опасно для меня. Это обязательно вызовет подозрения, и последствия будут ужасными.
Сердечный салам тебе.
Красота ее слов давала мне надежду, что она может оказаться той самой девушкой, о которой я мечтал. Все эти годы я жаловался, что живу в стране, где правит страх, где власти стремятся изгнать радость из жизни людей. Но вот живет в этой стране девушка, которая не побоялась предложить мне свою любовь. Почему же я колебался? Чего страшился? Разве жизнь не коротка? И если она пуста, что я теряю?
 
В тот день я не мог ни есть, ни спать. Закрыв глаза, я кончиками пальцев водил по каллиграфическим строчкам ее записки — снова, и снова, и снова.
 3 
Полдень. Дневная молитва только что началась, и я слышу завывания слепого имама. Мне хочется убежать от его голоса, но я не могу, потому что во время совершения намаза по улицам разъезжает религиозная полиция в поисках тех, кто не посещает мечеть. Поэтому я вынужден был сидеть дома и ждать, пока имам не закончит намаз. Я мерил комнату шагами и мысленно призывал имама поторопиться, выбирать короткие отрывки из Корана. Когда он приступил к такбиру[19] в четвертый и последний раз, я вставил ключ в замочную скважину и повернул дверную ручку. Когда он произнес таслим,[20] заканчивая намаз, я выскочил из квартиры и полетел к своей пальме.
Улица вдруг преобразилась: ее заполнили мужчины, возвращавшиеся из мечети домой. Но довольно скоро суета стихла, и в Аль-Нузле вновь установились тишина и покой.
Показалась женщина в черном.
Я поднялся с земли.
Она замедлила шаги.
Меня тянуло пойти ей навстречу, но такое поведение было бы рискованным. Поэтому я ждал.
Она едва заметно взмахнула рукой, повернулась и пошла обратно.
Я пошел за ней, держась на некотором отдалении.
Девушка почти сразу свернула налево, в один из переулков. Мне пришлось прибавить шагу, чтобы не потерять ее из виду. Когда я добежал до угла, она шла мимо ателье одного портного из Индии. Этот портной утверждал, что по мастерству и таланту он не уступает лучшим модельерам из Милана, и разражался криками всякий раз, когда кто-то выражал сомнения в истинности этого утверждения.
Девушка в черном не останавливалась. Повернув еще раз, она, а вслед за ней и я, оказалась на улочке, которая должна была вновь привести на Аль-Нузлу. Но, не доходя до нее, девушка на мгновение оглянулась и уронила на землю сложенную записку, а затем медленно продолжила движение. Я подобрал записку, однако не стал терять время на чтение, а последовал за моей незнакомкой. Должно быть, она почувствовала это, потому что еще раз обернулась и пальчиком в перчатке указала на записку в моих руках. Она хотела, чтобы я прочитал послание.
Хабиби, прочитай это быстро и следуй за мной на расстоянии. Пожалуйста, обрати внимание на мою обувь. Я купила эти туфли специально для нас с тобой. Я увидела их в каталоге и попросила подругу-египтянку привезти их мне из Каира. Таких туфелек больше нет, никто в Джидде их не носит. По ним ты сможешь отличить меня от остальных женщин в Аль-Нузле — так ты будешь знать, что видишь меня.
Ты шел за мной. Это значит, что ты принял мое предложение любви. С этого момента начинается наше совместное приключение.
Больше я не смогу искать встречи с тобой на улице Аль-Нузла. Перед тупиком в Ба’да Аль-Нузла есть переулок, где не так опасно передавать тебе записки. Я напишу еще одно послание для тебя и приду туда. Только я не знаю, когда, поскольку мое время мне не принадлежит. Если кто-то окажется рядом, я буду бросать записки рядом с урной, как будто это мусор. Прошу тебя, постарайся в таком случае подобрать их как можно быстрее.
А еще я хотела сказать тебе, что мне очень нравится, когда ты носишь брюки и полосатую рубашку.
Сердечный салам тебе.
Я оторвал взгляд от записки и увидел, что девушка снова выходит на Аль-Нузлу. Я пошел за ней, глядя на ее ноги. Когда она шла передо мной, ее туфельки то показывались, то исчезали под подолом черной абайи. Они были ярко-розового цвета, сделанные из мягкой кожи, — я видел, что они удобно облегали ее стопы, сгибаясь при каждом ее шаге. Жаль, что, идя сзади, я мог видеть только каблуки среднего размера.