Странствие за Фарадоунами (ЛП)
Прочие животные сидели рядком, все тихо смотрели на море, ощущая, как чары этого места и времени смывают болотное зло, пока не почувствовали себя снова очистившимися и ужасные воспоминания не улетучились. От времени, проведенного в болотах, в их думах осталась только высокая белая фигура Голконды, движущаяся сквозь мглу, словно яркая звезда в безлунную ночь. Цапля вновь стала единым целым, и порой при взгляде на горизонт животным чудилось, что они видят ее вдали над морем, летящую низко над волнами: огромные крылья медленно бьют то вверх, то вниз, длинный клюв вытянут вперед, будто пролагая путь в воздухе… А потом звери моргали, и видение исчезало, чтобы появиться где-нибудь еще.
В конце концов, когда солнце в небе начало клониться к горизонту, Фарайд встал. Он вытащил из пояса большую раковину в форме рога и, дунув, издал протяжный звук, низкий и скорбный. Звук, казалось, еще долго разносился над морем после того, как эльф отнял рог от губ. Он подождал некоторое время и подул в рог снова, и зов отозвался эхом, отразился от утесов к скалам внизу, а затем покатился поверх волн, пока не утих вдали. На этот раз с моря пришла ответная нота — она пробивалась сквозь рокот волн и стоны ветра, пока не добралась туда, где они стояли. Звук этот полнился грустью и страданием, но не отчаянием, ибо в его глубоких тонах звучала надежда. Тогда эльфы встали и двинулись вдоль утеса. Фарайд подошел к животным.
— А вы выглядите получше! — радостно заметил он, потому что глаза зверей, вялые и потускневшие от невзгод при их встрече в болоте, теперь прояснились и заблестели. Ветер и солнце заодно подсушили странников, а грязь и тина на их шкурах и на одежде, которую носили Наб и Бет, превратились в мелкие хлопья, которые они легко стряхнули. Брок, ненавидевший ходить грязным, долго чистился, а потом они с Сэмом поухаживали друг за другом, так что теперь их мех сиял: один густой и черный, цвета эбенового дерева, другой — как золото солнца осенним днем. Перья Уорригала расправились и улеглись ровно, а Перрифут стоял на задних лапах с ушами торчком и нетерпеливо подрагивал всем телом.
— Пойдемте, — сказал с улыбкой Фарайд. — Аурелон ждет нас на острове Элгол. — И он указал на маленький скалистый остров недалеко от берега. Волны не бились с яростью, а скорее нежно плескались о его отвесные каменные бока. Островок напомнил Бет трехъярусный торт. Нижний ярус, всегда лежащий под водой, был темно-коричневым и блестел от водорослей. Средний имел желтовато-коричневую окраску от наросших на нем ракушек, и среди охры вкрапливались, словно смородинки, маленькие иссиня-черные гроздья мидий. Третий, верхний, ярус был темно-зеленым от морских мхов, лишайников и плесени. С одного края на обнаженной скале сидела группа черных с белым куликов-сорок, и вдруг все они, сердито и пронзительно крича, снялись с места. Над водой быстро и низко пролетели от Элгола к берегу элегантные длинношеие бакланы и исчезли из поля зрения за мысом так же быстро, как и появились. А в вышине реяли и кричали белые чайки, плавая в воздушных потоках и описывая круги высоко в голубом небе.
К этому моменту эльфы добрались до места на утесе, с которого к пляжу спускалась крутая узкая тропа, и уже шли по ней вниз.
— Пойдемте, — снова позвал Фарайд и повел животных к тропе. Сначала тропа шла с довольно плавным уклоном через заросли невысокой травы, но потом внезапно резко ныряла, увлекая вниз по скалистому утесу. Фарайд пошел первым, чтобы указывать путь, а остальные гуськом пустились за ним по зигзагам каменистой тропы. Уорригал летел рядом, слегка важничая, довольный, что ему не приходится тащиться по земле. Кое-где из скалы сочилась вода, делая камень грязным и скользким, и путникам приходилось осторожно переступать через лужицы. Бет страшилась больше прочих животных, потому что боялась высоты. Пересекая эти коварные клочки грязи с отвесным обрывом по одну сторону узкой тропки и лишь крохотными зацепками, за которые можно было ухватиться руками, по другую сторону, под налетающим с моря ветром, она время от времени просто впадала в панику, хотя Наб, который шел впереди нее, ждал с протянутой рукой, чтобы поймать ее ладонь, как только она окажется в пределах досягаемости.
По мере того как путешественники спускались по тропе, рев волн становился громче. На последних шагах вниз сердца у зверей от волнения забились быстрее, и наконец они с радостью и облегчением шумно спрыгнули на окатанные камни и гальку берега. С высоты их собственного роста море выглядело совсем иначе — с утесов они как будто смотрели на картину, зато теперь ступили на полотно сами, стали его частью, полностью растворились в окружающих звуках и запахах. В них вливалась безграничная энергия и сила моря, до тех пор пока они не почувствовали, что вот-вот взорвутся. Их охватило неудержимое желание пробежаться вдоль берега, и Сэм внезапно сорвался с места. Домчавшись до самой кромки моря, он понесся по мелководью, где о берег разбивались волны. Прочие побежали следом: Перрифут наперегонки с Броком, за ними Наб и Бет. Они прошлепали по воде навстречу ветру и соленым брызгам до самых скал в конце пляжа, а затем побежали обратно, туда, где ожидали Уорригал и Фарайд. Глаза у них счастливо сияли, и Фарайд захохотал, когда они остановились перед ним, тяжело дыша.
— Рад, что море вам пришлось по вкусу, — сказал он, и звук его смеха так перемешался с шумом волн и криками морских птиц, что получалось, будто с ним заодно хохочет весь берег.
Он повел их в направлении, противоположном тому, куда они бегали, — к скалам на другом конце пляжа. Под ногами погромыхивали камешки. Ближе к морю галька была все еще влажной и блестящей от недавнего прилива, и в отличие от тусклых серых, черных и белых больших камней выше по берегу, эти камешки — помельче, окатанные и сглаженные морем, — сияли, как драгоценности. Здесь встречались темно-красные и зеленые, оранжевые и черные как смоль; некоторые были в крапинку, или в полоску, или сплошь черные за исключением широкой или узенькой чистейшей белой полосы, опоясывающей их или образующей круг или же овал с одного конца. Другие выделялись своими очертаниями — идеально круглые или овальные, или же в форме крохотных гор. Наб и Бет постоянно останавливались, чтобы подбирать и рассматривать их; каждый камешек был уникален и прекрасен по-своему, и так хотелось сохранить их все. Они с неохотой выбросили камешки, чтобы те навсегда затерялись в море.
Наконец они достигли скального выступа и начали карабкаться по нему. Поначалу камни были сухими и ракушки давали конечностям хороший упор, так что животные не встречали затруднений, но по мере того, как скалы уходили дальше в море, они делались влажными и скользкими от покрывающих их коричневых и зеленых водорослей. Особенно трудно перемещение по скалам давалось Перрифуту, Броку и Сэму. Они привыкли к лесам и полям, у них не было навыков, которые пригодились бы в этом совершенно ином мире. Набу с Бет удавалось перешагивать на соседние камни, поэтому они справлялись относительно легко, но им приходилось ждать, пока остальные их догонят, или же возвращаться, чтобы помогать им (что зверей тихо бесило), спуская вниз или перетаскивая с одной глыбы на другую. Привыкшие к мягкой земле подушечки на лапах животных поранились и болели от острых ракушек, а иногда кто-нибудь случайно наступал на улитку-«морское блюдечко», спиральная раковина больно впивалась в лапу, и зверь едва не соскальзывали с камня, пытаясь ее стряхнуть.
Вскоре они ушли по скалам так далеко, что, оглядываясь на берег позади, видели бегущие мимо волны. С наступлением прилива лужи морской воды между скал становились все больше и глубже, и когда животные оборачивались, то оказывалось, что скалы, по которым они прошли, покрыты водой, так что они были отрезаны от берега и не могли вернуться, даже если бы захотели. От этой мысли Наба пробирала дрожь. В лужах кружились и танцевали в едином ритме с морем водоросли, и маленькие рыбки в них быстро прятались под защиту листьев, когда путники проходили мимо. Некоторые из луж теперь стали так широки, что Набу и Бет было проще переходить их вброд, перенося прочих; так они и делали. Бет беспокоилась, не зальется ли вода через верх в ее веллингтоны, а Наб наслаждался ощущением вихрящейся вокруг лодыжек воды.