Странствие за Фарадоунами (ЛП)

К тому времени, как она закончила, ребенок снова начал кривить маленькое личико, а затем закричал. «Должно быть, изголодался», — подумала Тара и легла к нему. Она надеялась, что в ее сосцах достаточно молока. А вдруг нет? Тогда беда! Она не знала, чем еще его можно кормить. Впрочем, собственных щенков, как сказал Брок, ждать осталось не слишком долго, так что с молоком у Тары вроде бы должен быть порядок. Она подтянула детеныша к себе и лапой повернула его лицо к соскам. Пару томительно тянувшихся минут ничего не происходило, но потом, к бурному облегчению Тары, он начал сосать. По физическим ощущениям человечек для барсучихи был словно любой из ее собственных щенков-сосунков, но с эмоциональной стороны она чувствовала себя нелепо, ведь ее тело сейчас питало человеческого детеныша. Если бы ее сосал щенок другой самки, и то было бы уже довольно необычно, а тут совсем другое животное, и притом уркку!
Несмотря на странность происходящего, Тара испытывала к ребенку те же тепло и нежность, которые раньше испытал Брок. Она сидела, баюкала на лапе эту непонятно-чуждую головку, чувствовала, как детеныш сосет, и постепенно ее охватывал восторг: в ее жизнь вошло настоящее приключение!
Малыш скоро насытился, и Тара бережно положила его на лабазник и прикрыла полосками бересты, поверх которых натаскала сухого папоротника-орляка. Ребенок довольно быстро заснул, и Тара принялась за уборку камеры: вытащила старую запачканную подстилку и положила на пол новую из куч за стеной жилой комнаты. Время от времени она проводила лапой по крову, чтобы очистить его от паутины, поскольку потолок был расчерчен корнями Старого Бука, и пауки любили устраиваться между ними. Наконец она добралась до входа в туннель и прошлась лапами по трем большим корням, обрамлявшим входной проем: один сверху и два по сторонам. За столетия их чистили так часто, что они приобрели чудесный густо-коричневый оттенок, стали блестящими и гладкими. Еще на них виднелись снизу легкие запилы — там точили свои когти барсуки, когда особенно темные и промозглые ночи не давали им пойти и поскрести что-нибудь снаружи логова. Эти отметки-царапины всегда напоминали Таре о поколениях барсуков, которые жили здесь. Она задумалась, как они умерли: скольких из них убил Великий Враг, а сколько просто мирно отошли во сне.
Покончив с уборкой, барсучиха направилась вверх по короткому проходу, ведущему в лес. Она высунула нос на свежий воздух, и ей немедленно пришлось сощуриться, потому что с голубого неба ярко светило солнце; оно отражалось от снега, ровно лежавшего повсюду толстым белым покровом. Она и не глядя на солнце могла сказать, что оно стоит высоко, сияя сквозь ветви Старого Бука. Настало время поднимать Брока с постели. Тара задом вернулась по проходу (поскольку развернуться было негде) и подождала, пока глаза не приспособятся к свету в комнате. Подойдя к Броку, она мягко тронула кончиком носа его нос. Барсук спокойно проснулся, зевнул, потянулся и встал.
— Привет, — сонно сказал он, а потом увидел ребенка. — Ох ты!.. — воскликнул он, когда к нему начали возвращаться события прошедшей ночи и до него в полной мере дошло, что он натворил.
— Ты хотел, чтобы я разбудила тебя к Солнцу-Высоко, — сказала Тара.
— Да. Дел полно, а времени маловато. Прошлой ночью я слышал Полночные Колокола, и ты знаешь чем они обернутся завтра, поэтому сегодня вечером я должен созвать Совет. И еще этот детеныш уркку. Ты смогла покормить его? — Тара кивнула. — Хорошо. Но кое-кому из них он не понравится, и они могут даже решить прикончить его. Им, разумеется, придется всё рассказать; мы ни за что не сохраним детеныша в тайне, когда он станет больше, и лучше сказать им сейчас, когда он такой беззащитный и безобидный, чем позже, когда он подрастет и станет сильнее походить на уркку. Момент, конечно, неудачный, если вспомнить, что завтра Враг придет калечить и убивать нас. Мне нужно пойти и сказать Уорригалу, чтобы он собрал Совет, а потом нам лучше поговорить с остальными членами нашей семьи. — Он пошел к дверному проему. — Везде так чисто прибрано, — заметил он и исчез в проходе.
 
Он вынырнул навстречу свету дня, и его, как и Тару, ослепил блеск снега. «Слишком ярко, — пробормотал он, — слишком ярко». Однако ощущать мордой и спиной солнечное тепло было чудесно; казалось, оно расходится по всему телу и наполняет его новой жизнью. Он дважды негромко тявкнул, глядя вверх на Старый Бук. Ответа не последовало. «Дремлет, наверное», — подумал он, и тявкнул снова. Внезапно Брок почувствовал, что за спиной кто-то есть, и обернулся. Это стоял и моргал, глядя на него, Уорригал Мудрый.
— Не делай так, — сказал Брок. — Ты напугал меня!
Уорригала не услышишь; было что-то сверхъестественное в том, как он мог летать даже среди ветвей и густых рододендронов, не издавая ни звука.
— Ты хочешь, чтобы я созвал Совет, — сказал Уорригал. — Я тоже слышал колокола прошлой ночью.
— Да, — сказал Брок. — Собери их к ночи. И послушай, Уорригал, есть еще одно дело, о котором я намерен рассказать на Совете, и я бы хотел сразу вкратце переговорить с тобой.
Брок чувствовал, что благоразумнее рассказать Уорригалу о странном госте и привлечь филина на свою сторону прежде, чем извещать остальных. Все восхищались знаниями Уорригала, и к его советам в лесу всегда уважительно прислушивались, хотя некоторые одиночки, вроде Руфуса Красного, делали это не слишком охотно. Еще он чувствовал, что конфиденциальный разговор с Уорригалом поможет ему прояснить для самого себя кое-какие детали до того, как все дело выйдет наружу.
Барсуки и Совы были союзниками по охране Леса с легендарных времен. Барсуки знали землю, а Совы распоряжались в воздухе, и комбинация выходила очень даже неплохой. И те и другие были созданиями с неимоверно древними родословными и традициями — не то, что более свежие пополнения, такие, как фазаны и белки, — и могли друг у друга набираться немалых знаний и интуитивной мудрости. Поэтому Брок полагал, что если кто-то и может понять его переживания прошлой ночью, то именно этот доверенный друг. Кроме того, тот факт, что в эту самую минуту в его логове находится детеныш уркку, представлял собой довольно взрывоопасную новость. Вдобавок выдавался прекрасный случай сообщить Уорригалу, который, кажется, вечно узнавал все новости первым, кое-что, ему еще не известное.
К удивлению и досаде Брока, филина новость не потрясла. Уорригал лишь внимательно слушал, изредка медленно моргая, пока Брок излагал свою историю. Когда барсук закончил, Уорригал уставился вниз на снег и слегка переступил лапами по корню, на котором сидел. Проведя так несколько секунд, он повернул голову сперва направо, затем налево, как будто высматривал, не подслушивает ли кто. Потом пристально посмотрел на барсука.
— Ну, — нетерпеливо сказал Брок, — что скажешь?
— Если мои догадки верны, — ответил Уорригал со своей извечной важной миной всезнайки, — то ты, старина, избран для дела, которое войдет в легенды как самое важное событие в истории животного царства. Станешь Достославным Барсуком, чье имя будет жить вечно вместе с именами великих героев До-Людских времен. А может, даже превзойдешь их.
— Стоп-стоп, ради всего святого, — перебил барсук.
Он начал не на шутку тревожиться: одно дело быть Стражем Леса, делящим ответственность с Уорригалом и обязанным созывать Совет на экстренные собрания, но совершенно другое, когда тебе рассказывают всю эту чушь про легенды и историю да каким ты станешь знаменитым. Филин, конечно, преувеличивал; Уорригал все воспринимал серьезно и норовил простейшему событию придать внушительные масштабы. И все же, судя по виду, он и вправду не шутил.
 
— Но ведь я только и сделал, что спас человеческого детеныша от холодной смерти, — сказал Брок. Он не то чтобы действительно не понимал беспримерности такого события, но пытался теперь принизить его важность, упоминая о нем как о чем-то не слишком значительном. — Охо-хо, — только и примолвил он, поскольку Уорригал лишь стоял да таращился на него.