Портрет предателя (СИ)
Зигурд не поверил своим глазам.
— Себастьян?!
— Он самый, — сухо подтвердил тот и вручил ему большой сверток. — Здесь одежда, деньги и документы. Снаружи ждет лошадь. Убирайся отсюда, пока я не передумал!
Зигурд на миг потрясенно оцепенел, затем протянул Себастьяну руку.
— Спасибо, дружище!
Тот не пожал его ладонь.
— Не за что, — отрезал он. — Просто возвращаю свой долг. Выход — там. Стражу я отозвал. Все, иди!
Зигурд сделал несколько шагов по темному коридору, пошатываясь от боли и слабости, затем оглянулся. Себастьян стоял, привалившись к стене, со скрещенными на груди руками.
— Как она? — тихо спросил Зигурд.
— Не знаю, — буркнул Себастьян.
Зигурд опешил и удивленно уставился на него.
— В смысле?
— Я ее бросил.
— Бросил?! Почему?
Себастьян презрительно усмехнулся.
— Ты ее обрюхатил, еще и спрашиваешь?
Зигурд дернулся, будто что-то взорвалось в его мозгу. Челюсть отвисла, брови полезли на лоб.
— Что?!
— Что слышал.
— Обрюхатил?!
— Да.
— Ты хочешь сказать, что…
Он осекся. Кровь ударила в голову, сердце забилось в бешеном ритме. Он схватил Себастьяна за плечи и резко встряхнул.
— Где она?
— Не знаю, — процедил тот, пытаясь освободиться.
Зигурд со всего размаху швырнул его о стену и яростно прорычал:
— Ты бросил ее? Беременную?
Губы юноши искривила горькая усмешка.
— Беременную от тебя!
Пальцы крепко сомкнулись вокруг его горла. Зигурд вдавил Себастьяна в каменную кладку и прошипел:
— Где она, мразь? Говори, или я прикончу тебя!
Тот попытался оторвать его руки от своей шеи.
— Отпусти! — задыхаясь, прохрипел он.
— Где она?
— Где-то в Дюбоне, — просипел Себастьян. — Пусти, я все расскажу!
Хватка ослабла, и он надсадно закашлялся, пытаясь отдышаться.
— Где именно?
— Мы жили на улице Башле 15 под именем Финелли… Потом она один раз приходила ко мне во дворец… Я понятия не имею, где она сейчас.
Зигурд закрыл руками лицо и резко втянул воздух сквозь сжатые зубы.
— Скилик, где же ты… — тихо простонал он.
Себастьян молчал. Зигурд развернулся и стремительно направился к выходу.
— Найди ее! — раздалось ему вслед. — Я… беспокоюсь о ней.
47. Поиски
Госпожа Крюшон сидела на балконе своей квартиры в центре Дюбона, наслаждаясь первыми погожими деньками после промозглой зимы. Солнечные блики танцевали на мокрых крышах, а прохладный воздух был напоен щебетанием птиц и запахом свежей листвы.
Почтенная дама качалась в кресле, прихлебывала горячий шоколад и читала газету. Из новостей ее интересовали лишь те, что имели отношение к недвижимости. Крюшон открыла страницу с рекламой и принялась тщательно проверять, не напутали ли чего в объявлениях о сдаче ее квартир.
Громко захлопали крылья — с соседнего балкона вспорхнула пара голубей.
— Кыш, окаянные! — Крюшон взмахнула унизанной перстнями рукой. — Расплодилось вас тут как грязи, все подоконники засрали! Житья от вас нет!
Из глубины квартиры послышался настойчивый звонок дверного колокольчика.
— Люсия, открой! — крикнула она служанке, нехотя поднимаясь с нагретого кресла. Наверняка, кто-то из жильцов принес арендную плату. В денежных вопросах никому нельзя доверять, все нужно делать самой!
Горничная провела посетителя в гостиную. Крюшон удивленно взглянула на него: он был ей незнаком. Темные волосы, светлые глаза, лицо сплошь покрыто застарелыми шрамами и едва зажившими ссадинами. Странный тип. Кто он такой?
— Чего изволите? — сухо поинтересовалась она.
Незнакомец сразу перешел к делу.
— В одной из ваших квартир на улице Башле проживала семья Финелли, — в его речи улавливался хейдеронский акцент.
— А вам, собственно, какое дело? — прищурилась Крюшон.
— Забыл представиться. Нойманн. Внештатный сыщик полиции. Себастьян и Доминика Финелли — опасные контрабандисты. А если вы не расскажете мне все, что вам о них известно, то я сочту вас за их сообщницу.
Крюшон побледнела. От холодного жесткого взгляда по спине побежали мурашки. Только неприятностей с полицией ей не хватало!
— Так я и знала, что с ними что-то нечисто! Они мне с самого начала показались подозрительными! Особенно девка. Парень еще ничего такой — вежливый, приветливый, а она все молчала и волком зыркала. Да еще и волосы обрезанные! Да разве ж будет приличная леди волосы обрезать? Вот и мне она сразу и не понравилась…
— Где она сейчас? — перебил «полицейский».
— Так откуда ж я знаю? — затараторила Крюшон. — Сначала муж ее пропал. Недели две его не видели, а тут пришло время за аренду платить. Я к ней, а она мне такая: «Уехал, дескать, по делам». Я ей сразу не поверила, подумала: «Бросил он ее». И поделом ей!
— Что дальше было? — в голосе посетителя послышалось явное нетерпение.
— А ничего. Я к ней еще раз-другой сунулась, потом поняла, что денег своих не дождусь — и поменяла замки!
— Как это «поменяла замки»?
— А вот так! Покараулила когда она из дому выйдет, и поменяла! А вещи ее себе забрала, в оплату долга! — хвастливо пояснила Крюшон, явно гордясь своей смекалкой.
Глаза посетителя превратились в щелочки, а кулаки сжались до побелевших костяшек. На секунду Крюшон показалось, что он ее ударит. Она невольно вжала голову в плечи.
— Нет, ну, а что в этом такого? — залепетала она. — Я ее тряпье сдала в лавку старьевщика — так выручки едва хватило, чтобы покрыть месячную плату.
Крюшон соврала, на самом деле одежда стоила гораздо больше, чем задолжала ей семья Финелли, но полиции ведь об этом знать совершенно не обязательно.
— У вас осталось что-нибудь из ее вещей? — поинтересовался «сыщик», буравя ее проницательным взглядом.
Крюшон замолчала, ее цепкие глазки быстро забегали по сторонам. Природная жадность не позволяла ей ничего выбрасывать, и скудные пожитки Доминики, те, что не удалось продать, пылились в коробке на антресолях.
— Советую ничего не скрывать от правосудия! — вкрадчиво сказал посетитель. — Пособничество опасным преступникам строго карается по закону! Вы ведь не хотите, чтобы нам пришлось обыскивать ту квартиру? Не думаю, что вашим новым жильцам такое понравится! А если пойдет слух о том, что у вас неприятности с полицией, то никто больше не захочет иметь с вами дела.
С каждым словом морщинистое лицо Крюшон становилось все бледнее.
— Да, забыл сказать, — тем временем продолжал «сыщик», — имущество преступников и их сообщников подлежит немедленной конфискации…
Тут у Крюшон сдали нервы. Она кликнула служанку и велела ей принести коробку. Предметов там оказалось немного — расческа, пудреница, пара флакончиков и блокнот.
— Я изымаю эти вещественные доказательства, — заявил «полицейский». — Что-нибудь еще?
Он внимательно посмотрел на Крюшон. Та невольно поежилась под его испытующим взглядом.
— Н-нет, это все, — пробормотала она, молясь, чтобы ее не причислили к преступницам.
— Хорошо, — кивнул «полицейский», забрал коробку и ушел.
И только тут госпожа Крюшон вспомнила, что так и не спросила у «сыщика» документы.
***
Зигурд вышел на улицу и сел на ближайшую скамью. Он достал из коробки блокнот, раскрыл его и остолбенел — с плотных желтоватых страниц на него смотрел… он сам. На каждом листе красовался его портрет. Анфас, профиль, три четверти. Зигурд медленно перелистывал страницы, ощущая каждый удар своего сердца. От волнения руки сводило судорогой, в горле застрял болезненный ком.
«Она не забыла меня, — набатом звенело в висках. — Она любила меня! А я… погубил ее».
Он пролистал блокнот в поисках каких-либо подсказок. Безуспешно. Принялся перебирать остальные вещи в коробке.
Черепаховый гребень. На нем осталась пара темных волосков. Перед глазами возникли ее шелковистые пряди, черные, блестящие, разметавшиеся по застиранной наволочке, когда они впервые занимались любовью…