А отличники сдохли первыми - 2: летние каникулы (часть 2) (СИ)
— А-а... — Майка широко улыбнулась, зажав между зубами небольшую блестящую штангу, проходившую сквозь язык. — Погоди... А ты, наверное, думаешь, что Киру и правда так зовут, да?
Я начинал чувствовать себя немного нелепо. Словно отец, который пришёл вместе с дочерью на рок-концерт, не желая отпускать её одну на разгульную молодёжную тусовку. И теперь вынужденный стоять в своём твидовом пиджаке с заплатками на локтях в окружении чёрной кожи, заклёпок, цепей и вызывающего макияжа. Хорошо, что на мне маска. А теперь ещё и шлем.
— Да мне и такой вариант нравится. — Я постарался пожать плечами как можно более непринуждённо.
— Ну тогда запрыгивай, раз нравится! — Кира завела байк и щёлкнула кнопкой включения фар. Мягкое свечение окрасило асфальт фиолетовым цветом, выбелив в нём осколки щебня. — Поедем потихоньку, чтоб ты не упал с непривычки. О-о-о-х... Как же я давно не каталась... Просто музыка!!!
Пока я забирался на заднее сиденье, девчонка поиграла газом, заставив байк резко порычать, а пса вздрогнуть и отшатнуться от нас в сторону.
— Не ссы, лохматый! Он не кусается! — Стукнув левой ногой по рычагу коробки передач, она повернулась к подруге. — Пока, Майка!
— Пока, Кира!
Глотнув бензина, мотоцикл плавно нарастил высоту рокота и тронулся с лёгким рывком. Я рефлекторно обнял девчонку за тонкую талию.
— Хе... — Кира покосилась на меня сквозь забрало и, опустившись плечами мне на грудь, переключилась на вторую скорость, продолжив плавно наращивать темп движения. Прижимаясь с каждой секундой всё сильнее.
Участок Осташковского шоссе от Болтино до МКАДа был почти пуст — как и говорили байкеры. Несколько разорённых тачек вдоль обочины — ржавеющие остовы без стёкол и колёс кое-где несли на себе отметины зимней войны — пунктиры пулевых отверстий или раскуроченные осколками дыры. Но интенсивных боевых действий здесь не было. Мытищинские группировки основательно бились здесь с Медведковскими лишь за склады Ашана. Они выгорели полностью. И было не совсем понятно — до того, как были разорены, или то, что не сожрали жоры, в итоге не досталось никому из-за пожара.
А вот нетронутые зимой многочисленные рынки со стройматериалами и садовыми принадлежностями как раз и стали основой процветания крюков уже потом, когда самые буйные головы полегли на своих баррикадах и сгорели в танках.
Один из таких навсегда застыл прямо на высшей точке многоуровневой развязки. Чёрный силуэт понуро опустил свой крупнокалиберный хобот на фоне закатного неба. И когда мы не торопясь проезжали мимо, заметили даже бывшего командира, торчащего из люка и равнодушно смотревшего в вечность из-под надвинутого на пустые глазницы шлемофона.
Судя по разорванной гусенице — танк наехал здесь на мину. И тут же был облит горючей смесью участниками засады. Кира сразу сбавила темп и без того не особо торопливой езды.
— Езжай там, где узко! — Я попытался перекричать рокочущий двигатель. — Где машина бы не проехала!
— Поняла! — Выруливая между двумя сгоревшими грузовиками, девчонка и сама благоразумно избегала слишком удобных участков для проезда. В которых до сих пор могли оставаться неразорвавшиеся мины.
Заглянув в кабину одной из машин, я увидел там довольно большую иссохшую мумию, одетую в тёплый пуховик. Судя по состоянию тела, бородатый водитель грузовика умер здесь ещё зимой. Не от травм, а просто от истощения или жажды. Очутившись в изоляции внутри своей кабины, этот жора оказался всё-таки не таким живучим, как его сородичи, которых болезнь застала на открытом пространстве. Не первый раз замечаю — взаперти заражённые гибнут в течение недели.
Сразу после развязки, внутри транспортного кольца, начинались ряды многоэтажек. Большинство целые, хоть и почти без стёкол. Лишь на паре из них зияли почерневшие дыры от попадания чего-то крупнокалиберного. Наверное, там когда-то сидели юные снайперы или наводчики. Насколько я знал, спальные районы Северного и Южного Медведкова не были участком массовых сражений. Но и тут можно было найти подобное эхо войны.
А вот чего здесь было в избытке — так это тех, кто, избежав зимней мясорубки, в итоге стал жертвой антисанитарии и пренебрежительного отношения к гигиене. Истлевшие тела жертв вполне обычных эпидемий валялись вдоль стен то тут, то там. Зрелище местами напоминало фотографии улиц блокадного Ленинграда. Вот только если там санитарные команды регулярно собирали тех, кто расстался с жизнью прямо на улице, то тут никто никогда не заморачивался чужими похоронами.
В остальном городские улицы, как мы и ожидали, были пусты. Кроме нескольких кучек жор, понуро сидящих на заросших клумбах — ни одной живой души. Этот район не славился наличием каких-то сплочённых банд, переживших зимние и весенние катастрофы. Лишь разрозненные одиночки, почти безобидная клиентура крюков. Которые днём были заняты методичным обыском уцелевших квартир, магазинчиков и офисов — в поисках того, чем побрезговали когда-то солдаты Зимней Войны. А вечером прятались по своим укромным уголкам или крышам, где можно было надёжно запереться от ночных тварей, вылезающих из метро и подвалов после захода солнца.
Даже если шум двигателя и привлёк сейчас чьё-то жадное внимание — вылезать из укрытия за несколько минут до темноты дураков не было.
— Блоховоз-то за нами не увязался в этот раз! — Кира оглянулась на ближайшие кусты, когда мы остановились неподалёку от спуска в метро Медведково, заехав внутрь небольшого магазина на углу перекрёстка через снесённые двери. Зашуршав декоративными насаждениями, сквозь них продрался вовсе не пёс, а очередной жора.
— Может мотоцикла боится. А может темноты. Глуши мотор. — Я слез с сиденья и размял затёкшие с непривычки ноги. — И развернись пока. Готовься стартовать.
Прежде чем выйти обратно на улицу, я осмотрел пол разорённого торгового помещения. Есть несколько свежих цепочек следов... Вот этот, судя по ширине шага, размеру и постановке подошв — жора. След петлял от прилавка к прилавку, нигде не задерживаясь для тщательного обыска. Натыкаясь в темноте на препятствие, заражённый просто разворачивался и шёл в другую сторону, подволакивая вывихнутую стопу.
А вот это наследил кто-то вполне вменяемый. Подолгу топтался именно там, где ещё в теории можно было найти что-то полезное. Вот тут, приподняв пятки, присел на корточки, когда заглядывал под перевёрнутый прилавок. Жоры так точно не делают.
— И смотри по сторонам. Здесь кто-то может прятаться наверху. И внизу.
Перестегнув липучку на перчатке, Кира открыла забрало и огляделась:
— Да вроде тихо...
Но Викуля всё равно с тихим шелестом выскользнула из притороченных вдоль руля ножен.
— Сейчас будет громко. — Я достал из рюкзака маленький магнитофончик и вставил в него всё те же батарейки, которые позаимствовал у крюков. — Надо выманить побольше тварей со станции. И из этого подвала тоже могут полезть. Будь готова.
Выбежав на улицу, я добрался до перекрёстка и запрыгнул на фонарный столб, оттолкнувшись от штанги со светоформ. Дотянувшись до какого-то электрощитка, я поставил магнитофончик на него сверху и щёлкнул кнопкой воспроизведения.
— ...недолгий вечер, а недолгий вечер станет ночью тёмною без снов... — Какой-то гнусавый голос, родом из ранних девяностых, иногда замедлялся, понижая тон своего блеяния — батарейки уже садились и, временами, протягивали плёнку медленнее положенного.
Спрыгнув обратно на землю, я тут же услышал ответные голоса со всех сторон. Хриплые гневные вопли дали мне понять, что старая попсовая песня им не особенно пришлась по вкусу. Хотя вокал заражённых тоже не намного отличался стройностью и красотой тембра.
— И снова седая ночь! И только ей доверяю я! — Когда певец начал свой трагичный припев, где-то совсем рядом разбилось стекло. Оглянувшись, я заметил, как из окна первого этажа здания неподалёку кубарем выкатился тощий жора. И, тут же вскочив на ноги, стремглав поскакал к столбу. Не обращая никакого внимания на моё отступление, тварь с разбега заскочила на столб и начала карабкаться вверх к щитку, издавая непрерывный злобный клёкот.