Слепое пятно (СИ)

Исследование пришлось приостановить на время приезда важных китайских партнеров. В холодном электронном письме Елена сообщила, что оторвет Богданову «все, что их отличает», а потому Льву пришлось собраться и отправиться на работу во всеоружии и всевнимании. Среда — середина недели, а мозг истерично отказывался наполняться прагматичными мыслями. Зато исправно работал улей, и все Богдановские пчелки ползали по углам резиденции, тихо-тихо перебегали из кабинета в кабинет, чтобы не потревожить делегацию важных гостей, занявших холл. Переводчик скалился и кивал, как китайский болванчик, в тон круглолицым партнерам. Лев скучающе уставился в одну точку на лбу мужчины в летах, слушая странную речевую пародию на язык, что был больше похож на говор персонажей из компьютерной игры.
— Они говорят, — тянул улыбку переводчик, наклоняясь к Богдановым, — что они не будут транспортировать сырье на наших условиях. Их вообще не интересует экспорт в Россию сырья, только готовой продукции — или вторичное производство.
— Себя же они экспортировали, — злилась Елена. А Лев вдруг осознал, что в его росте поместилось бы два с половиной китайца. А в сестре — всего два с одной головой. Ну, может, еще плечи — но это последнее слово. Переводчик, судя по росту, был замаскированным жителем Восточной Азии. И тут тычок в бок острым локтем отрезвил Льва.
— Скажите, что тогда они зря приехали и потратили кучу денег на сделку, к которой не были готовы. Пускай говорят сразу, чего хотят, и не тянут кота за яйца.
Переводчик залопотал что-то на непонятном языке под яростное шипение Елены: «Только не про кота!»
В стороне раздалось приглушенное хихиканье. Повернувшись, Лев заметил у стены, за раскидистой пальмой, Настю, которая, казалось, была настолько бесстрашна, что весело обсуждала с кем-то дела начальства в непосредственной близости от директора, заместителя и официальных гостей — несомненно, не позаботившись о костюме. Заметь это Елена (но она слишком нервничала из-за нескладных переговоров и даже не смотрела по сторонам) — получился бы небольшой ядерный взрыв. Однако Богданов был единственным свидетелем шалостей самых неординарных своих сотрудников, и Настя, жестом показав ему «о’кей», с пониманием сдвинулась за пышную высокую зелень. Только тут стало понятно, с кем именно она говорила… Между зеленых остроконечных полос, на которые делились пальмовые листья, блестел прямой, прошивающий насквозь взгляд темно-серых глаз. Горячев. Он не отвернулся и не ушел глубже за укрытие, заметив встречное внимание. Только смотрел, смотрел, смотрел — тяжело, пронзительно и испытующе, даже почти не мигая. Лев глубоко вдохнул и медленно выдыхал, пока ощущение страха и болезненной уязвленности не прошло. У Богданова ведь все еще было разбито лицо, хотя ради встречи сестра измазала его тональным кремом с ног до головы. Казалось, теперь ссадины болели только сильнее. И сердце ныло. Но что делать? Отвести глаза? Льву виделось это почти слабостью. Смотреть до упора и переглядеть наглеца? Тогда он отвлекся бы слишком надолго и мог упустить все детали сделки. Богданов решил натянуть улыбку — ему казалось, что приветливую — и подмигнуть Антону. Сердце забилось быстрее, истерично метались в голове мысли о том, что он все окончательно испортил еще раз. Горячев недоумевающе выгнул бровь. Тут же, резко отвернувшись, он что-то быстро сказал Насте и зашагал прочь.
— Лев. Лев! Лев, серьезно, если ты продолжишь в том же духе, я буду с тобой разговаривать с помощью асфальтоукладчика! — шептала Елена.
— Это тоже передать? — спрашивал переводчик. Богданов поверженно вздыхал.
— Нет!
Дальше дни целиком складывались из случайных пойманных взглядов. Больше из этого времени Лев ничего не помнил, не мог удержать в голове бесполезной рабочей суеты. В кабинете он тупо смотрел в двери, ожидая, что Горячев в них войдет. В холле — ловил взгляд прохожих коллег, чтобы наткнуться случайно на Антона. В конце рабочего дня долго стоял в курилке, обсуждая с охраной качество обслуживания их фирмы, но на деле — ждал… Это начинало становиться самоцелью, болезненным наваждением, бесконечной недостижимой мечтой. Лев перестал проявлять к Антону знаки внимания, перестал здороваться и улыбаться ему, однако не перестал грезить, как случайно столкнется с серым взглядом глаз, которые теперь хоть и не были сокрыты повязкой и которые не нужно было представлять, фантазируя наедине с собой, но все еще смотрели до безумия предвзято. Вот они — красивые, живые и бесконечно холодные только по отношению к Богданову. Это убивало, но Лев был сильнее собственных чувств и сомнений.
Вместе с тем как у Богданова появилась заноза в сердце, она стала изменять не только его мироощущение. Все вокруг преображалось. Поползли сплетни, жаркие обсуждения, даже ставки. «Гляньте-ка, опять Лев тут. Что, работать начал? — извивалась от остроты собственного яда Тоня. — А то постоянно тут торчит, глаза мозолит». Возразить Льву было нечего, ведь он действительно просто мозолил глаза. Работать-то работал, получал от Елены в три раза больше обычного, внезапно наладил отношения с подчиненными, похорошел, принарядился. «Начальнику кто-то лицо начистил, а он вдруг больше на человека стал похож, — шептали по углам. — А наша священная корова, Антон-то, больше ни слова о нем!» Все менялось. А Лев не хотел отслеживать этих перемен, только ждал, как наркоман дозы, прекрасного и такого серьезного взгляда. В голове да на языке крутились тысячи вариантов извинений, признаний, мольб. Отяжелела на сердце недосказанность, но Лев все искал знака от Антона. Ему бы хватило одного движения, полунамека, полутона, что Горячев не ненавидит. Что есть еще шанс. И Богданов сорвался бы покорять новую вершину. Это он умел лучше многих.
Пятница наступила незаметно. В последний день марта мало кому хотелось работать, поэтому, чтобы не видеть безобразников-подчиненных, Лев с Еленой провели весь день в ее кабинете. В основном за договорами и в бесконечном морозном молчании, но Богданова немного потеплела за неделю. Или просто выорала все, что могла — кто разберет этих сильных женщин. Особенно сестер.
— На этой неделе хорошо поработали, — начала Богданова. — И ты молодец, когда голова не забита всякой ерундой твоей.
— Угу, — Лев перелистнул документ. В воздухе витали запахи свежих чернил, гремел принтер, скрипели о бумагу ручки и иногда громыхала печать. В открытое окно дул относительно теплый ветерок, разбиваясь о спину Богданова.
— У меня эти твои сотрудники, конечно… Уже в печенках сидят. Знаешь, что учудила эта ваша Настя? Несносная же особа! Кричу, значит, на нее во вторник на тему того, что она ходит в странной обуви. Говорю ей одеться нормально. А то что, говорю, в следующий раз в тапках придешь? И что ты думаешь?
— Пришла?
— Да! Это нормально вообще? Ничего не слышит, все по-своему делает, — жаловалась Елена, прерываясь только тогда, когда хлопала печать. Так могло бы продолжаться и дальше, если бы не сила, которая уже давно нарушала весь привычный порядок вещей.
После исполнительного стука в кабинет ввалился Горячев — очень запыхавшийся, растрепанный, спешащий. Буквально в два шага он оказался у стола Елены, даже не заметив Льва, и с хлопком победоносно обрушил ей на стол какой-то пакет.
— Все… Еле успел, — выдохнул он. — Надеюсь, ничего не помял. У меня, как назло, бензин кончился, там еще стоять пришлось, перекрестки ебуч… конченые в смысле. Но они все договоры подписали — и вот все тут.
— Ты мой герой, Горячев! — обрадовалась сестра, хлопнув в ладоши. — Какой ты молодец! Бензин восполним.
А Лев сидел, напряженно опустив глаза в стопку документов. Вот, казалось бы, лучшая возможность. Но он так устал терпеть теплое отношение к Елене и обратное — хоть и заслуженное — к себе, что под конец недели не осталось сил. Богданов снова так погрузился в мысли, что не сразу понял, как разговоры в кабинете стихли, а заменило их долгое выжидающее молчание. Оказалось, Антон обернулся — и взор его тотчас же осел на лице Богданова. А Елена… Елена молчала, испугавшись, что невольно свела на одной территории людей, которые больше не должны были встречаться. Лев поднял глаза и уперся в Горячева. Просто смотрел и ждал. Ведь он со своей стороны уже делал первый шаг.