Слепое пятно (СИ)

Антон любовался во все глаза, дыша так часто и тяжело, что ребра ходуном ходили. Какое-то время он лежал в той же позе: заведенные за голову запястья, раздвинутые бедра, поднятая над животом эрекция… По ней стекали и блестели рядом на коже теплые капли. Антон опустил взгляд туда. Снова поднял к лицу Богданова. Вниз — наверх. Несколько секунд он оставался растерянным, на миг вернулось осознание, что все это, происходящее между двумя мужчинами, противоестественно… И перемкнуло. Только совсем не так, как сам Горячев мог представить.
Прежде чем Лев успел опомниться и забеспокоиться, Антон перекинул ноги. Носком одной мягко уперся ему в грудь. Другой — наступил на колено. Богданов дернулся вперед, но еще немного — и это уже означало бы драку.
— Тшшш… — остановил Антон Льва и зацокал языком, похабно разулыбавшись. Богданов затих и приподнял одну бровь.
Все, что Горячев перед собой видел — как его пожирают глазами; все, о чем думал — что страшно ждал этого момента слишком долго. Он смирился с тем, что происходящее — полное сумасшествие, и позволял себе быть безумным. Богданов оказался на прицеле взгляда, когда Антон ладонями скользнул по собственному телу вниз. Одна из них нырнула до самого бедра — и спустилась в промежность. На первый взгляд могло показаться, что Горячев просто прикрывался, что это был жест запрета — но следующее движение выдало все. Он мягко надавливал пальцами на точку повыше ануса, как делал это когда-то в роли хозяйки Лев, и спрессованное внутри удовольствие разливалось шире. Антон выдохнул и застонал, поднимая бедра, — но его нога все еще упиралась аккурат в то самое место, где находился нижний край реберного сочленения, и давила тем сильнее, чем ближе Богданов пытался подобраться. Льву оставалось только исступленно смотреть и гладить ладонями сильную напряженную икру.
— Антон… — моляще выдохнул Богданов. Горячев усмехнулся и опустил вторую руку тоже. Раскрытая ладонь с давлением прошлась по низу живота до лобка, сбивая в уголке между большим пальцем и указательным подстывшую сперму. Голова была совсем тяжелой. Антон откинулся назад, зажмурился и застонал в нос, когда довел от основания члена и затем до самого кончика… Все удовольствие собралось в горсти: семя, предсемя — собственное и чужое. Горячев медленно поднес руку к губам. В ноздри бил тяжелый, мускусный телесный запах. Секунда — и Антон широко прошелся языком по ладони, снял все до капли. Солоновато-сладкий пикантный белковый привкус осел у горла. Богданов оглушительно сглотнул.
— Как ты хочешь, чтобы я сказал тебе «спасибо»? — Горячев едва узнавал собственный севший голос, но хотел верить, что звучит соблазнительно. Рука, которой он дразнил себя, потянулась дальше, нашла Льва. Пальцы еле-еле поглаживали горячую мошонку, прищипывая бархатную кожицу. Антон беззвучно смеялся — и все продолжал гонять по рту вкус желания. — М? Скажи мне, как надо… Я невоспитанный… Не знаю, как хорошо…
— Антон, — тверже повторил Лев. Он звучал грубо, до жути гортанно и одурманенно. Богданов резко отбил от себя Горячева, опрокинул на кровать, навис, замер, схватив за лицо и вдавив пальцы в щеки. Короткий поцелуй накрыл губы. Антон откровенно хохотал, даже не пытаясь вырваться. — Это же невозможно, где ты такой уродился, а… Где ты этого всего понабрался?
Лев усмехнулся, выдавая свое напряжение подрагивающим дыханием и смазанной координацией. Но его хватило, чтобы подтянуть Антона к себе и на грани грубости вышвырнуть из кровати, — а затем нагнать, когда тот отпружинил от стены, накрыть своим телом, вдавить в холодные панели грудью. Горячев забрыкался, попытался отпрянуть назад, врезался ягодицами в горячие влажные бедра… Ладони Богданова бесцеремонно легли на поясницу, проминая, заставляя выгнуться, и Лев по-звериному вгрызся в загривок. Ответом ему стал такой же нечеловеческий вой. Ощущение это было неописуемым. Казалось, что секс и борьба смешались в один коктейль, схлестнулись между собой гормоны — и оттого внутри все взрывалось неконтролируемым желанием.
— С ума меня сводишь, засранец, — словно искренне раздраженно зарычал Богданов и отстранился от Антона лишь на один миг. Хлопнула дверца тумбочки. Горячев вздрогнул от неожиданности, когда сверху на поясницу полилось масло. Лев удовлетворился тогда, когда оно тяжелыми каплями начало срываться вниз. Ладонью Богданов собрал излишки, направляя в залом между ягодиц, промежность и чуть выше, оставляя блестящие следы на животе. Бутылек с жалким всплеском упал на кровать, и Антон ощутил, как пальцы гладят анус сначала вскользь, затем с нажимом, точечно.
«Он хочет меня трахнуть», — проговорил Горячев про себя, и эта мысль ошпарила кипятком. Но что кипяток тому, кто сам раскален докрасна? Брызнешь — только зашипит, запузырится сильнее, обварит горячим паром.
— Соскучился? — с издевкой зашептал Лев, тыкаясь носом в ухо, после того как покрыл весь загривок поцелуями. Его тело жалось теснее, упирался крепкий стояк в бедро. Одной рукой Богданов держал Горячева под живот, контролируя позу, другой уходил под яйца, заставляя раздвинуть ноги. Антон сипел и смеялся, извивался и цеплялся ладонями за кажущуюся ледяной стену, натирал до боли кожу. Еще несколько секунд ему осталось на осознание, а потом Антон ощутил, как Лев проник внутрь. Вход чуть саднило, когда Богданов погрузился буквально на ноготь, затем глубже. Отстранился, собрал масло вокруг — и легко вкрутил пальцы до костяшек. — Хочу слышать как. Всю дурь из тебя выбью, Горячев, и ты в этом виноват…
— Лев…
Антон узнавал эти ощущения — тугие, распирающие движения внутри, в считанные секунды концентрирующиеся возле простаты, — но именно сегодня особенно остро осознал, сколь сильно они меняют вектор желания. Как ни напрягал Горячев ноги, чтобы устоять, но колени все равно разбивала слабость. Так жарко было, что казалось, кожа горит и слезает с мышц. Голова кружилась.
— Богданов!..
Антон ревел так, будто мучился от боли. Не мучился. Тенью прошлого, закованного в предрассудки и социальные страхи, он мог бы себя стыдиться — но выдрессированный слепыми тактильными сеансами организм реагировал как псина на лампочку. Горячев не сопротивлялся и не сжимался — обмяк, раскрылся, буквально осел на буравящие зад пальцы, а через каких-то полминуты его начало колотить. Отложенная разрядка набухла твердым упругим комом. И чувство было такое, словно сейчас что-то взорвется, вывалит наружу все внутренности. Антон знал, что не выдержит.
— Лев… Лев… Лев… Стой!.. Лев… Лев!.. Стена, блядь…
Оттолкнувшись, он каким-то чудом переместил в себе центр тяжести и спиной вбился в грудь Богданова. Антон уперся в стену предплечьем, а второй рукой нырнул себе в промежность, обхватил пульсирующую плоть и резко направил вниз, чтобы не запачкать дорогие панели. Крутило, ломало тело — хотелось соскочить, но Лев держал крепко, и длинные нежные пальцы так сильно надавливали внутри на средоточие оргазма, что темнело в глазах. По щекам Горячева снова текли слезы. Горло раздирала смесь стонов, смеха и рыданий. Сердце колотилось так, будто репетировало кофеиновый передоз. Член сводило у основания, отдавало стреляющей болью в головку — а по ноге от бедра и почти до щиколотки растянулся потек спермы. Лев остановился и вышел, рука поползла на живот.
— Пусти… Пусти… Дай отдохну… — молил Горячев сорванным голосом и хохотал, и всхлипывал, и тонул, падал все куда-то назад, затылком на плечо.
— Уже «дай отдохну»? — смеялся Богданов, стискивая Антона в объятиях. Он не давал осесть, но не давал и отстраниться, только коротко целовал в висок и щеку, успокаивая. — Молодая гвардия, ну что это вы, не сдавайте позиций. Слишком качественно вы дразнитесь, — Лев отстранился, положил ладонь на лопатки и провел ею по линии позвоночника вниз; хмыкнул удовлетворенно — и внезапно дернул Горячева на себя, вынудив сползти по стене ниже, еще откровеннее раскрыться в изгибе. Толкнувшись носком под Антонову пятку, Лев расставил ему ноги, зафиксировал своим шагом. Послышался знакомый щелчок крышки от бутылки с маслом, но на этот раз на Горячева вылилось совсем чуть-чуть. Все остальное досталось Богданову. — За стену не переживай, такое украшение ей только впору. Ты в нее, кстати, упрись…