И сколько раз бывали холода (СИ)

Ребята возвращались с кладбища пешком. На Ирину Ивановну невозможно было смотреть, и когда отец Андрея позвал их домой «помянуть», даже Захар испуганно замотал головой. Они еще придут, но не сейчас. Сейчас им самим трудно дышать от горя.
Они шли по тропинке через лес, к окраине города. Тропинка была не слишком-то утоптанной. Они проваливались в снег.
— А в Англии для таких больных, как Андрюшка, в каждом хосписе есть сад. Деревья сажают в память! А в Бирмингеме в саду течет ручей, и когда кто-то умирает, в него опускают камушек. Так и лежат там камушки с именами детей — Саша, Лука, Джеймс, Роберт, Кэти, — сказала Анеля.
Несколько дней спустя Саша забежала в храм — поставить за Андрея свечку. Печально и нежно пел хор. И хотелось верить, что Андрей сейчас там, в этих прекрасных недостижимых садах, где не отцветают вишни.
**
Неожиданно снова ударил мороз. Саша и Захар возвращались после дополнительных занятий. Все учителя в одиннадцатом вели такие уроки — хотели, во что бы то ни стало, протащить ребят через горнило экзаменов.
На городской площади был залит каток. Но холод нереальный, как на другой планете. У Саши шарф подвязан по самые глаза, но ресницы все равно заиндевевшие и лоб ломит. Захар ведет ее за руку, как будто она ничего не видит. Но она видит — и огоньки в парке, и отчаянных ребят, катающихся в такую погоду на коньках.
— Пошли, зайдем, погреешься… — сказал Захар.
Тир. Маленькая будочка в конце парка.
— Стреляла когда-нибудь?
Это была единственная отрада прежней школы — стрелковый кружок. Их вел по вторникам учитель ОБЖ — в прошлом офицер. Это он добился, чтобы появились в школе мелкокалиберные винтовки. Из девочек почти никто в стрелковый кружок не ходил. Но Саша — неизменно. Зрение у нее было превосходное, и как-то сразу она поняла, как наводить прицел, и руки её не дрожали.
Вот и сейчас — она не стала возражать, когда Захар, выстрелив сам(«Кажется, попал… Попал, да?» Но дяденька покачала головой.) зарядил винтовку Саше: «Целиться надо вот так»
Она кивнула. И — в десятку.
— Надо же… Тебе везет — удивленно сказал Захар, — Ну, давай еще…
Снова десятка.
…Они вышли, унося синий воздушный шар — приз для снайпера. Но когда на улице Саша стала надевать варежки, нитка выскользнула из руки и шар плывущим движением ушел в небо. Они закинули головы и смотрели, как он улетает. Смотрели, будто ему предстояло стать их собственной звездой.
**
В раздевалке Люба разматывала длинный шарф:
— Слышали, какая-то сволочь травит бездомных собак.
Над Любой обычно посмеивались, настолько заядлая она была «собачница». И в школу, и из школы ее сопровождал эскорт — несколько псов из ее двора. Приюта в городе не было, и в такие вот холодные зимы, многие собаки выживали за счет людей: выносивших им еду, пускавших в подъезды погреться, или мастеривших подобие будок. Этим занимались многие сердобольные горожане, но Люба возилась с животными много больше других. Пристраивала щенков, лечила — если хвори были не слишком серьезными.
— Она даже бутерброд не может съесть сама, — говорил Захар, — Всегда на двадцать кусочков разделит — и в пасти.
А теперь нашелся кто-то, хладнокровно разбрасывавший отраву. Тот, кто пользовался голодом животных и их всеядностью — и заставлял умирать в муках.
— Ну, мамаши, — говорила Люба, чуть не плача, — Их еще как-то понять можно. Иду я с Грантом, знаете да? Белый такой песик, лапы в черный горошек. Добрейшая душа, наступи на него, он только взвизгнет, но не укусит. Впереди мама с ребенком, ну, года три ему. Мамаша орет: «Не тронь собаку! Не тронь!!! Она сейчас тебя цапнет! Не маши руками…» Дитё шарахнулось от Грантика, тот тоже перетрусил, за меня прячется. Ну и кто вырастет из такого малыша, если его с детства запугивать? А тут, понимаешь, ходит кто-то и отраву рассыпает. Как мне хотя бы моих уберечь? Домой же я всех не возьму?
Питомцев «на содержании» у Любы всегда было много.
В тот же вечер они распечатали на принтере листовки-предупреждения, распределили между собой районы и пошли расклеивать их на столбах, остановках, стенах домов.
 
— Может, хоть кого-то спасем, — вздыхала Люба.
Больше всех она переживала за Грантика. Его она, можно сказать, вынянчила. Когда-то во дворе ее дома жила дворняжка Кума. Ласковая, встречала из школы ребят, они делились с ней бутербродами. Куму убили при отлове — усыпляющих препаратов не хватило, и собаку просто забили лопатой. Остались щенки. Люба с друзьями их и пристраивала. Единственный остался — Грантик. А Любина мама была категорически против щенка.
Вечером Ольга Сергеевна созвонилась с хозяйкой приюта, что размещался в соседнем городе.
.. Приют назывался «Добрый дом». Руководила им девушка по имени Стелла. Ребятам она показалась такой же красивой, как и ее имя. Ведь она пообещала взять Грантика. А уж когда они походили по приюту… Просторный двор, теплые будки, возле каждой — лежанка, Неглубокие корытца, чтобы собаки в жару могли поплескаться в воде. Несколько девочек-волонтеров возились с собаками, ребят встречали приветливыми улыбками. Для Гранта была уже готова будка.
— Можно его навещать? — с замиранием сердца спросила Люба.
— Конечно. И навещать и гулять — мы будем только рады.
Они уезжали с чувством, что опять устроили чью-то судьбу.
**
Сходить в горы предложил Захар
— Чё то мы опять закисли, — сказал он, собирая портфель, — Завтра пятница. А рванули после шестого туда, — и кивнул за окно, где поднималась зеленая стена сосен, — Вон, залысина такая на самом верху, видите?
Анеля вгляделась, прищурилась:
— Она какая-то слишком ровная…
— Там площадка. Когда у нас будут делать курорт, там оборудуют базу для горнолыжников.
Разговоры об этом шли давно. Их края называли «волжской Швейцарией», и уверяли, что если все устроить, как следует, сюда начнут приезжать иностранные туристы. Народ посмеивался. Какие туристы, вон в ближайшие деревни газ только-только провели, а дорого порядочных как не было так и нет.
…Поднимались они по северному склону. Анеля с Васей, Коля Игнатенко, Таня со своим Шмелем, Захар и Саша. Здесь казалось, что еще совсем зима. Деревья стояли в глубоком снегу. Но это был уже снег, пропитанный водой, испещренный черными точками. И другие приметы весны говорили о приближающемся тепле. Будто звучала песня — еле слышная, но внятная. По-иному шумели сосны, ветви берез плескались в ветре, таком мягком и свежем, будто не здешнем, а заморском госте.
Саше казалось, что ветер прилетел откуда-то с океана, где всегда тепло. И зовет их в дальние края, на корабль, под паруса. Она даже глаза закрыла, чтобы все это себе лучше представить. Мама каждый год собиралась повезти ее к морю, откладывала деньги на поездку. Но что-то неизбежно случалось, и накопленную сумму приходилось спешно тратить. То Саша выросла из зимнего пальто, то с жильцов собирали деньги на капитальный ремонт дома.
Мама попросила знакомую — Нину Ивановну, каждый год отдыхавшую у родных в Севастополе, привезти расписных морских камушков.
— Ольга, да если хочешь, я тебе целый пирс приволоку, — с энтузиазмом откликнулась Нина Ивановна.
И месяц спустя принесла им полный пакет морских гостинцев. Были здесь и гладкие, отшлифованные волнами камушки с разводами, будто на них застыла морская пена. Такие тяжеленькие, прохладные. И колючие кораллы — красные, белые, розовые. И раковины рапаны, в которых, если прислушаться, можно услышать далекий шум. И невесомое летнее ожерелье из мелких ракушек.
Мама смотрела, как Саша перебирает все эти драгоценности, нюхает, прикладывает к уху, и погладила ее по голове:
 
— Бедная моя девочка. Не грусти. Может быть, в этом году…
— О чем думаешь? — окликнул Коля, — Под ноги смотри. Шаг влево, шаг вправо — провалишься.
Вверх вела узкая тропинка, утоптанная, но по бокам лежал нетронутый снег. Захар шел первым. Дорожка то вилась полого, то круто поднималась вверх, и тогда через полсотни шагов Захар останавливался, давая всем отдохнуть.