Сводные. На острие боли (СИ)

Я торчу в кабинете у отца и в очередной раз доказываю ему, что старые методы не помогут компании выйти на новый уровень доходов. То, что успешно работало десять лет назад, не может сейчас увеличивать показатели. Да даже пять лет — уже огромный срок.
— Тогда теряется весь смысл агрессивного маркетинга. Мы можем и дальше продолжать вливать условные сто долларов в квартал и получать сверху десять. А можем вложить сразу тысячу и через пару месяц собирать сливки с этого риска. И прибыль будет уже не десять процентов, а около восьмидесяти.
Мы долго разрабатывали выигрышную стратегию, которую я сейчас и пытаюсь донести до отца.
— Считай, что у тебя есть моя подпись. Не зря говорят, что надо доверять молодежи, — он возвращает мне бизнес-план и откидывается на спинку своего кресла. — Марта попросила Лилю привести ей ноутбук, ей уже стало лучше, она не хочет пропускать слишком много по учебе. Ты не мог бы заскочить в больницу?
— А моя мачеха что? Слишком занята тратой твоих денег даже для собственной дочери?
— Я бы попросил тебя не оскорблять Лилю…
— Так попроси, — хмыкаю. Это я еще даже не начинал.
— Очень жаль, что вы никак не можете найти общий язык. Тяжело, когда два дорогих тебе человека вечно ссорятся. Так о чем это я… У Лили сегодня важная конференция, она не может. У меня тоже совещание скоро, а там часы приема…
— Какие еще часы приема? Она же в платном отделении в отдельной палате.
— Лиля сказала, что она отказалась от этого. Не хотела одна оставаться, с людьми вокруг все-таки повеселее будет. Так ты отвезешь ей вещи? Там еще по мелочи кое-что.
— Отвезу, — бросаю быстро и выхожу из кабинета, рыкнув на отцовскую секретаршу, которая опять пытается строить мне глазки.
Я несколько раз за эту неделю приезжал в больницу к мышке, один раз даже в отделение зашел, но все равно меня что-то останавливало.
В больницу я приезжаю через два часа. Пока нашел все по списку мышки, пока продуктов ей купил по дороге. Пришлось еще в соседнее здание за бахилами тащиться, потому что здесь они внезапно закончились.
Мышка лежала на какой-то полуразвалившейся кровати. Постельное белье изначально явно было белым — сейчас же оно застиранного желтого цвета. Что вообще происходит? Добровольно отказаться от комфортной одиночной палаты в пользу этого?
Я не верю.
— Открывай глаза, сестренка, ты переезжаешь, — осторожно, чтобы не испугать, кладу ладонь на ее выглядывающее из-под одеяла плечо.
— Влад? Ты что здесь делаешь? — она сонно хлопает глазами, выдергивает наушники из ушей.
— Вещи, говорю, собирай. У тебя незапланированная передислокация.
С врачом я договариваюсь быстро. У них тут платные услуги вообще не особо популярны, так что мне даже выбор предоставляют, в какой именно палате мышка проведет остаток своего «заключения».
Марта молча плетется за мной по коридору, нервно оглядывает новую палату, когда мы наконец-то заходим в нее. Это, конечно, не пять звезд, но здесь хотя бы стены не выглядят так, будто их бомбили неделю без перерывов.
— А теперь объясни мне, почему ты изначально уперлась против одиночной палаты? — сверлю бледную мышку взглядом, стараюсь смягчиться, когда она в бессознательном жесте обхватывает себя руками.
— О чем ты говоришь?
— О том, что ты отказалась от нормальных человеческих условий в пользу раздолбанной койки в палате на шесть человек.
Она продолжает смотреть на меня как на сумасшедшего.
— Я ничего не понимаю. Нас с мамой привезла сюда скорая, мне сразу поставили какую-то капельницу и положили туда, откуда ты меня сейчас забрал. Ну, там была еще куча анализов перед этим, но ни о какой платной палате речи не было…
Ее мамаша не перестает меня удивлять.
  
18. Влад
 
Моя сводная сестренка молчит какое-то время, а потом задает мне вопрос, который я очень хочу проигнорировать:
— Почему вы с моей мамой тогда ругались? Я помню, что она кричала на тебя, когда я там появилась.
— Я не захламляю себе память такой ерундой. Ругались и ругались, тебя это все равно не касается, — отвечаю чуть жестче, чем следовало бы.
 
— Мне никак не удается понять тебя, Влад. Ты приехал сегодня ко мне, оплатил дорогую палату, привез мне два пакета с едой, но продолжаешь грубить каждый раз, как я пытаюсь нормально с тобой поговорить. Что это все значит? — сверлит меня взглядом, брови даже нахмурила. Вся такая «отвечай, или я начну пытать тебя иголками во все места».
— Приехал, потому что ты болеешь, а твоя мать нашла себе занятие получше, чем торчать здесь со своей больной дочерью. Ты так рьяно отстаиваешь ее, но упорно игнорируешь ее отношение к тебе.
— Ты предвзято к ней относишься. Я понимаю, ты не хочешь видеть кого-то рядом со своим отцом, дети всегда ревностно относятся к появлению кого-то в их семье, но, Влад, тебе ведь уже не десять лет…
— Так, мышка, стоп. Я как раз «за» появление у моего отца достойной женщины, ради которой он перестал бы упахиваться на работе до посинения и, наконец, начал бы тратить заработанное. Но ключевое слово здесь — достойной. Твоя мать не относится к этой категории.
Я прекрасно помню, из-за чего мы тогда ругались с выхухолью. Ей хватило наглости попросить меня обработать отца, чтобы он открыл частную клинику, во главе которой собирается встать моя новая мачеха.
Не знаю, почему она тогда так разозлилась. Я всего-то сказал, что вместо клиники могу предложить ей губозакаточную машинку. Абсолютно бесплатно и прямо в тот момент.
— Лучше уходи, Влад. И палата мне не нужна, вообще ничего от тебя не нужно, — она разворачивается и не слишком уверенной походкой — кажется, у нее до сих пор слабость — метит к выходу.
Приходится ловить упрямицу на половине пути и возвращать обратно. У меня имеется огромное желание попросить у медсестер ремни, которыми особо буйных привязывают к кроватям, и проделать этот трюк с мышкой, потому что велик риск не обнаружить ее завтра в этой палате.
Гордая ведь.
Назло мне откажется от условий повышенного комфорта, если это можно так назвать, и переберется на прежнее место.
— Я уже заплатил, а возврат здесь не предусмотрен, так что хватит дурака валять. Здесь есть душ и телевизор. Наслаждайся.
Выхожу прежде, чем она успевает что-то ответить. Сую медсестре на посту лично в руки несколько купюр, чтобы к мышке относились соответствующе, а то у нее синяки уже на сгибе локтя от капельниц, которые в таких местах далеко не все умеют нормально ставить.
Я сглупил тогда, вызвал обычную «скорую». Не было у меня времени искать телефоны частных бригад.
После больницы по просьбе Златы заезжаю в ресторан, где мы недавно сидели семьями.
— Как-то мы давно не виделись, я даже соскучиться успела, — она клюет меня в щеку своими слишком, на мой вкус, раздутыми силиконом губами. — Совсем забыл о своей невесте.
— Не переигрывай. У нас с тобой договор, за рамки которого я не собираюсь выходить.
Слышу, что мой голос звучит раздраженно, но не могу найти причину этого.
— Я тут подумала… А что, если нам все-таки попробовать? Мне кажется, у нас может что-то выйти.
—Плохо подумала, попробуй еще раз. Я помогаю тебе избавиться от назойливых предложений твоего отца — на этом точка. Зачем ты вообще вытащила меня сюда?
— Ты отвлекся от чего-то важного? Почему ты такой грубый, Влад?
Второй раз за час, надо же. Со мной явно что-то не так.
— Не выдумывай. Так что за срочное дело? — подзываю официанта и заказываю черный кофе без ничего.
Может, у меня просто нехватка кофеина в крови?
— Я хотела, чтобы мы вместе выбрали начинку для торта, — Злата дует губы, из-за чего они становятся еще больше.
— Твой косметолог, по-моему, перестарался в последний раз. Они не лопнут? — стараюсь разрядить напряженность шуткой, натягиваю улыбку. Хватит уже рычать на всех подряд.
— Ничего ты не понимаешь в моде. У меня просто еще не до конца сошел отек, через пару дней они станут идеальными.