Знамение. Вторжение (СИ)
Мы с супругой смеемся! Смеемся сквозь проступившие на глазах слезы! Дети непонимающе смотрят на нас с заднего сиденья и тоже улыбаются, беря пример с родителей.
Я весь дрожу от радостного возбуждения, снова взяв управление автомобилем на себя, успешно преодолев очередной перекресток и объехав сгусток из нескольких стакнувшихся и выгоревших автомобилей. И даже картина выпадающего из багажного отделения груза, один за другим, рюкзак за рюкзаком, коробка за коробкой не снижает градус моего ликования!
Все припасы, палатка, спальники и другое барахло — все сейчас разбросано по проспекту. Но это не важно! Еду, воду, одежду и другие необходимые вещи мы еще найдем.
Мы смогли сохранить само главное — наши жизни!!!
Колесо
Наша раненая, но не сломленная малотиражка стрелой несется по проспекту, насквозь пронзая поверженное тело вымершего города, оставляя преследующую орду далеко позади. Здания пролетают мимо, такие знакомые, но в то же время чужие, похожие на призраков самих себя, с разбитыми окнами и чернеющими от случившихся пожаришь проемами, брошенные и опустевшие, в которых больше не бьется жизнь живых людей, а скрывается лишь смертельно опасное зло.
Пара стеклянных башен, спроектированных в виде морских кораблей и стоящих друг напротив друга через полотно проспекта — офисы некогда могущественных судоходных компаний, теперь смотрятся жалко и нелепо, такие ненужные и потерявшие свою прежнюю значимость. Чуть дальше — круглое здание центрального ЗАГСа, выполненное в виде головного убора, в которое въехал грузовик, проломив центральный вход и обрушив фигурное перекрытие козырька. Далее следует архитектурный ансамбль с высоченным флагштоком посередине, на конце которого гордо развевается нетронутый флаг — символ государства. Государства, которого больше нет. Флагшток находится в окружении билбордов с патриотическими призывами и высказываниями политиков, оптимистичных, призванных поднимать дух и верить в светлое будущее, которое теперь уже точно никогда не настанет. Политиков, которых самих уже давно в живых нет, по крайней мере в человеческом их обличьи. А следом, за полосой аккуратно высаженных деревьев и кустарников, виднеется широкий фасад здания главной областной администрации, бывшее в прежние времена местом силы и притяжения денег, влияния и человеческих амбиций, а теперь похожее на окаменелые останки доисторического динозавра — памятник утонувшей в песках времени эпохи. Эпохи человека жадного и тщеславного. Его окна на всех пяти этажах почти все без исключения — побиты, позволив обрывкам штор вырваться из чиновничьих кабинетов, чтобы теперь жалобно трепыхаться на ветру, будто платочки, которыми средневековые барышни размахивали, прощаясь со своими смелыми кавалерами.
И везде! Везде! Куда бы не попадал взгляд — бесформенные темные кучи. На тротуарах, в проходах, в проездах, под деревьями, под окнами домов, целые и разодранные в клочья, в черных лужах запекшейся крови. Кучи, которые я вроде научился не замечать, но только не теперь, когда их так много и когда они повсюду — жуткие останки жертв случившейся катастрофы. Жертв, которым, безусловно, повезло больше, чем тем, которые выжили, но превратились в кровожадных мутантов.
Преодолев круговое движение по кольцу и объехав несколько столкнувшихся автомобилей, в салонах которых виднелись фигуры погибших водителей, я выруливаю в поворот, чтобы продолжить путь по проспекту, внимательное взглянув в зеркало заднего вида, чтобы проверить, насколько далеко мы смогли оторваться от преследовавшей нас орды.
Картинка меня радует. Твари отстали настолько, что я перестаю различать их по отдельности, а кажутся они мне теперь лишь некой серой массой, жидким потоком продвигающимся по дороге, похожие на сточные массы, вырвавшиеся из городских канализационных труб. А их скрипящие вопли слышатся мне теперь издалека, больше не оглушая слух, и позволяя сосредоточиться на управлении машиной.
С возвышения, по которому проходит участок дороги, следующий сразу за кольцом, мне виден весь оставшийся отрезок широкого многополосного проспекта. Путь — почти свободен. Исключая несколько участков с оставленными посреди дорожного полотна автомобилями. Заканчивается же дорога небольшим городским парком с жидкой и вялой зеленью, как я помню — упираясь в его помпезные ворота, неуместно оформленные парой статуй танцующих девушек в национальных костюмах. А заветный яхт-клуб находится сразу за этим парком, стоит лишь обогнуть его по одной из двух небольших дорог и спуститься в сторону берега моря.
Оглядывая панораму вымершего города, я ловлю себя на мысли, что в ней не хватает некого существенного элемента. И это ощущение нерешенной задачи свербит у меня в сознании, требуя разрешения. Пролетев еще несколько перекрестов и обогнув скопления столкнувшихся автомобилей, кинув по пути ностальгический взгляд в сторону кафе, где мы отмечали множество семейных праздников, выглядящее теперь будто вражеский бункер, переживший бомбардировку, я все еще не могу разобраться с мучившим меня вопросом.
И тут меня будто стукает головой об стену! Я вспоминаю чего не хватает в городской картине! Колеса обозрения! Оно было установлено пару лет назад в том самом парке, сразу за идиотскими пошловатыми воротами, выполненными в стилистике древних восточных дворцов. Колесо когда-то высилось на самом виду и заметной доминантой, подсвеченная по ночам иллюминацией, украшало линию городского горизонта. А теперь колеса нет! Будто его мастерски стерли с фотографии в цифровом фоторедакторе.
Тем временем, наша побитая ласточка продолжает нестись вперед, пожирая дорожное пространство, неуклонно приближаясь к цели. Салон заполнен мерным шумом крутящихся колес и гулом разрезаемого мчащимся автомобилем ветра, который беспрепятственно проникает внутрь через брешь от оторвавшейся багажной двери.
Всплеск нашей с супругой радости улегся. Использованное ружье вернулось на прежнее место, с пустым магазином, резко пахнущее теперь свежегорелым порохом. Супруга больше не улыбается. Она молчит, сосредоточенно уставившись в треснутое лобовое стекло. Дети также затихли, все еще осыпанные с головы до ног битым стеклом, которое благо, не представляет для них опасности, похожее на россыпь отполированных и искрящихся на солнце бриллиантов. Остатки припасов раскиданы по заднему сиденью. Две спасенные коробки зажаты под ногами девочек. И мне бы стоило поразмыслить о том, какие ценные вещи мы потеряли, а какие смогли сохранить. Но я думаю лишь об одном! О том, что в парке, к которому мы приближаемся, больше не виднеется огромного колеса обозрения! И это проблема! В этом есть пока скрытая от меня угроза, которую я пока не понимаю, но которая надвигается на нас со скоростью мчащегося на полных парах автомобиля.
А еще я замечаю, что среди привычного автомобильного шума крутящихся покрышек и перерезаемого железным корпусом машины ветра появился еще один звук. Новый звук. Низкий гул, внезапно образовавшийся из ниоткуда и добавивший нижние ноты в звуковое сопровождения нашей дорожной драмы. Первой мыслью об источнике происхождения этого гула является опасение за состояние двигателя. Однако все показатели работы систем автомобиля на приборной панели выглядят исправно. К тому же звук исходит с задней части автомобиля, намекая, что новая проблема как-то связана с оторвавшимся бампером и багажной дверью.
Решив не заморачиваться с тем, чего разрешить я не в силах, я концентрируюсь на дороге и на загадке исчезновения колеса обозрения. Которая, впрочем, разрешается очень скоро… Стоило нам преодолеть еще несколько перекрестков, оставив далеко позади бегущую по нашим пятам орду и приблизившись к парку вплотную, я, наконец, осознаю, в чем скрывался замысел коварного провидения.
Классический постапокалиптический пейзаж предстает передо мною во всей своей жуткой красе, напоминая фотографии опустевшей Припяти и целый ряд видеоигр с похожим оформлением. Железная конструкция колеса обозрения лежит на боку, обрушившись на перекресток перед парком, раздавив всмятку несколько автомобилей, свалив основание гранитного фонтана, выполненного в форме фрегата эпохи колониальных войн, и намертво заблокировав тем самым обе дороги, окаймляющие парк, и ведущие в сторону яхт-клуба. Ряд игриво раскрашенных во все цвета радуги кабинок повёрнуты к нам нижней изнанкой, будто расписные барышни, свалившиеся с ног и показавшие всему миру тайные внутренности свои пышных платьев.