Неожиданная Россия. XX век (СИ)

Согласно Гаагской конвенции пленные офицеры, в отличие от солдат, были освобождены от обязательных работ и на долгие годы оказались замкнуты в стенах относительно благополучных лагерей. «Условиями жизни в плену, офицеры превращались в психических инвалидов, морфиноманов и лишенных энергии, воли и трудоспособности неврастеников» – вспоминал позднее один из узников такого лагеря в Померании. Впрочем, солдатская масса о подобных «трудностях» могла только мечтать.
Kriegsbrot – «Военный хлеб»
К весне 1915 г. немцы сумели навести свойственный им Ordnung-порядок и в оказавшихся неожиданно многочисленными лагерях военнопленных. При Прусском военном министерстве возникла даже специальная Военно-санитарная инспекция, вполне успешно занявшаяся гигиеническим обеспечением лагерей, вплоть до проведения массовой вакцинации пленных от тифа и прочих заразных болезней.
Одновременно, во всех крупных лагерях пленным стали присваивать идентификационные номера, заменявшие фамилию, имя и отчество. Отныне на долгие годы пленный становился обезличенным номером. Массовое превращение почти миллиона индивидуумов в группы цифр тогда поразило сознание российского общества, еще непривычного к такому «орднунгу». Одни из первых воспоминаний о германском плене, изданные в советской России по горячим следам в 1925 г., так и называются: «Из записок рядового военнопленного № 4925».
Впрочем, на второй год войны основную массу пленных беспокоили отнюдь не номера – наведение порядка в лагерном быте совпало с первыми продовольственными трудностями Германии. Именно пленные стали первыми, кто во Втором Рейхе был вынужден есть Kriegsbrot – «военный хлеб», эрзац, на треть состоящий из картофельной муки и других наполнителей.
Надо признать, что достаточно быстро «военным хлебом» стали питаться и охранники лагерей, и большинство гражданских немцев. Но пленным от этого было не легче – облегчить голод в условиях экономической блокады Германии могла лишь помощь извне. Англия и Франция уже в 1915 г. через Швейцарию и её «Красный Крест» наладили снабжение своих пленных продуктовыми посылками – каждый француз и англичанин в немецком плену в дополнение к своей пайке стал ежемесячно получать с родины 9 кг хлеба или галет и 1,5 кг шоколада или сахара.
В России тогда возникла правительственная дискуссия, стоит ли посылать хлеб в Германию для своих пленных. В итоге на уровне царя был дан отрицательный ответ с указанием на невозможность проверить, что «хлеб действительно будет доставлен по назначению, а не будет использован для продовольствования германских войск».
В итоге лишь с осени 1916 г. для русских пленных пришла первая партия централизованной помощи – молитвенники и галеты. Последние, по воспоминаниям наших пленных, вызвали повышенных интерес у их французских и британских коллег по неволе. Ведь галеты было невозможно разгрызть и требовалось размачивать минимум двое суток – в итоге пленные французы и англичане предположили, что это некая акция по дискредитации российского правительства со стороны немцев. В дальнейшем, они обменивали эти сухари у русских пленных на свой белый хлеб, приобретая «вечные» галеты в качестве сувенира.
«Сам по себе плен считается явлением позорным…»
В постсоветское время было модно пенять властям сталинского СССР за отношение к попавшим в гитлеровский плен. Однако, политика царских властей по отношению к своим пленным в годы Первой мировой войны отличалась не сильно. Когда к 1915 г. по России стали возникать многочисленные общественные движения и акции по сбору помощи для пленных, знаменитый по русско-японской войне генерал А.Н. Куропаткин однозначно высказался от имени армейского командования: «В военной среде сам по себе плен считается явлением позорным… Все случаи сдачи в плен подлежат расследованию после войны и наказанию в соответствии с законом».
Начальник штаба русской армии генерал М.В. Алексеев вообще призывал запретить общественную помощь пленным, дабы направить всю активность «земства» на поддержку воюющей армии. «Пленные находятся в условиях жизни более сносных, чем защитники Родины на фронте, которые ежеминутно подвергаются смертельной опасности…» – высказывался будущий организатор февральской революции и белого движения.
 
Утвержденное в годы Первой мировой войны положение о солдатах, бежавших из плена, предписывало обязательную проверку причин пленения. Только после формального снятия подозрений в измене, вернувшемуся рядовому могло быть выплачено жалование за время пребывания в плену и единовременное пособие в размере 25 руб.
После февральской революции 1917 г. Временное правительство поначалу громко декларировало отказ от прежней царской политики подозрения к пленным, заявив устами военного министра А. Керенского: «В новой России иное отношение к военнопленному её гражданину. С него решительно снято всякое подозрение, к нему – сострадание, любовь и признательность».
Однако, когда летом 1917 г. начались массовые сдачи в германский плен, тот же Керенский возмущенно высказывался в адрес новых пленников кайзера: «Неужели обманутая Родина должна помогать и им?»
«Научная основа» с кониной и пивом
Такое отношение к плену привело к тому, что Россия последней из стран Антанты наладила практиковавшийся в Первую мировую обмен больными и искалеченными пленными. Окончательное соглашение с Германией об обмене инвалидами подписали лишь в начале марта 1917 г., когда возникло новое препятствие – за годы войны в лагерях вспыхнула настоящая эпидемия тогда неизлечимого туберкулёза, и нейтральные страны Скандинавии, через которые предполагался обмен, просто испугались принимать у себя массы туберкулёзников…
На фоне всех дискуссий в России о плене и пленных, немцы методично выстраивали свою политику по использованию Kriegsgefangenen. Еще весной 1915 г. по поручению военных властей профессор А. Бакхаус, директор Кенигсбергского сельскохозяйственного института, разработал «научную основу» питания военнопленных. Отныне на каждого пленника полагалась дневная норма в 2700 калорий, из которых 85 г. составлял белок, 40 г. – жиры и 475 г. – углеводы.
В 1916 г., по мере нарастания продовольственных трудностей, эти нормы пересмотрели: неработающему пленному теперь полагалось 2100 калорий, а занятому на тяжелых работах – 2900. В том же году любое употребление мяса пленными сократили до одного раза в неделю. В королевстве Вюртемберг на юго-западе Германии местные власти распорядились в качестве масса для русских пленных использовать исключительно конину, ссылаясь, что попытки ввести конину в меню для французских пленников, «более восприимчивых к качеству пищи», вызвали решительные протесты.
«Сумрачный тевтонский гений» особенно проявился в январе 1917 г., когда любое мясное было исключено из рациона пленных полностью и навсегда. Чтобы компенсировать это решение, германские власти распорядились по воскресеньям, вторникам и пятницам выдавать каждому пленнику по пол литра пива. Так что популярный у нас в 90-е годы минувшего века пошловатый анекдот про «пил бы баварское», в годы Первой мировой войны немцы реализовали буквально и принудительно.
«Наиболее хорошими работами считались крестьянские…»
Немцы не были бы немцами, если бы не попытались рачительно использовать пленных в военной экономике. С начала 1916 г. к принудительным работам стали привлекать даже русских унтер-офицеров, что полностью противоречило положениям Гаагской конвенции.
В конце 1917 г. германский Генштаб, в преддверии мирных переговоров в Бресте, подготовил статистическую справку о русских пленных, содержащихся в лагерях Второго Рейха. Из более чем 1,2 млн. русских пленников 650 тыс. (54 %) использовались на работах в сельском хозяйстве, 230 тыс. (19 %) – в промышленности, 205 тыс. (17 %) – на работах в прифронтовой зоне. Оставшиеся 115 тыс. (около 10 %) составляли офицеры и нетрудоспособные солдаты.
 
«Наиболее хорошими работами считались крестьянские…» – воспоминал один из пленников. И это подтверждается мемуарами большинства очевидцев. К 1917 г. массовые мобилизации оставили германские села без мужчин самого трудоспособного возраста, а даже в промышленно развитой Германии той эпохи сельское производство всё ещё основывалось на ручном труде. Русские пленники, большинство из которых составляли крестьяне, оказались удачным подспорьем для немецкого сельского хозяйства.