Тяжело в учении, легко в бою (СИ)
— Долетим, товарищ армейский комиссар первого ранга, — обнадежил Мехлиса Сашка, а потом, не сдержав любопытства, спросил, кивнув на кабину: — Лев Захарович, а это кто?
— А это, товарищ лейтенант государственной безопасности, Начальник Генерального штаба Рабоче-крестьянской Красной Армии, товарищ Шапошников Борис Михайлович, а с ним Начальник четвертого управления НКВД старший майор государственной безопасности Судоплатов и подполковник Старинов. Надеюсь, ты понимаешь, что мы ни в коем случае не должны попасть к немцам?! — в глазах Мехлиса блеснула сталь.
— Понимаю, товарищ армейский комиссар первого ранга. Не попадем! — ага, если бы он сам был в этом так уверен. Случиться может всякое. А с такими пассажирами случайности не допустимы! Сашка суеверно, незаметно для Мехлиса скрестил пальцы.
Погрузка заканчивалась. Восхищенно глядя на Стаина, спокойно разговаривающего с целым армейским комиссаром первого ранга, в вертолет заскочили братья Поляковы и сразу рванули к своим товарищам в конец салона. Затем поднялись Мехлис с Сашкой и последним Никифоров. С опаской глядя на высокое начальство Петр задвинул дверь, повернув ручку закрытия, и мышью прошмыгнул в пилотскую кабину. Сашка еще раз окинул взглядом, как разместились пассажиры, предупредил, что через двадцать минут взлетим и скрылся вслед за Петром.
— Откуда взялся этот парень? — спросил Шапошников, наклонившись к Мехлису.
— Борис Михайлович, там, куда мы летим, все узнаете. А сейчас, извините, не могу сказать, — и глазами показал на, украдкой поглядывающих на них, девушек.
Шапошников кивнул головой и хотел еще что-то спросить, но тут раздался гул моторов и маршал передумал, погрузившись в собственные мысли. А поразмыслить было о чем. Тут и изменение отношения Сталина к высшему военному командованию и излишняя его осторожность в планировании наступательных операций. Одно то, что вопреки мнению Генерального штаба Верховный, можно сказать, своим единоличным волевым решением отменил Любанскую наступательную операцию, вызвало немалое недоумение и серьезное недовольство в высших венных кругах. И это после успеха Московского контрнаступления.
Что-то знал Василевский. Знал и молчал. И это тоже вносило нездоровую обстановку в работу Генштаба. Пришлось маршалу идти на прямой разговор с Верховным. Результатом, которого стала эта непонятная командировка. Сталин сказал, что предстоит узнать все на месте. И предупредил, что ничему не стоит удивляться. Можно подумать его, прошедшего столько войн, можно чем-то удивить. Однако, удивиться пришлось практически сразу. И составом их делегации. И необычному летательному аппарату, о котором он должен был знать по долгу службы. Но не знал. Да и этот молоденький лейтенант госбезопасности с его старорежимным «Никак нет». Такого ответа Шапошников не слышал уже больше двадцати лет. А самое главное, что зарвавшегося мальчишку не поставил на место Мехлис, с его фанатичным неприятием всего, что связанно с «золотпогонниками», как их теперь называют. И маршалу такое обращение понравилось. Вспомнилась юность, Алексеевское военное училище. Губы тронула легкая улыбка.
Из размышлений Бориса Михайловича выдернул усилившийся гул моторов. Машина без разбега плавно поднялась над землей. Зависнув на месте, мягко опустилась обратно, чтобы через несколько секунд, набрав короткий разбег, подняться в воздух.
[i] Бори́с Никола́евич Ю́рьев — русский и советский ученый-авиатор. Изобретатель автомата перекоса — устройства, сделавшего возможным постройку вертолётов с характеристиками устойчивости и управляемости, приемлемыми для безопасного пилотирования рядовыми лётчиками.
[ii] Ива́н Па́влович Брату́хин — советский авиаконструктор и учёный в области вертолётостроения.
[iii] Была такая проблема у первой четверки. Избавились от флаттера, утяжелив лопасти грузиками. Правда, окончательно проблему это не решило.
III
Внизу пролетали черно-белые пейзажи Подмосковья. Никифоров отслеживал засветки самолетов на радаре, а Сашка корректировал курс, обходя их с уходом на предельно малые высоты. Свои это были или немцы — не важно. Атакуют, не разобравшись в темноте и пиши пропало. Так что береженого Бог бережет. А может быть, все-таки имело смысл взять дополнительное вооружение? Не такой уж большой и выигрыш по весу без него. Нет. Сейчас важнее скрытность и маневр, да и запас топлива не помешает. Ну, а если придется отбиваться, есть пушка в турели, от звена противника отстреляться хватит, а если немцев будет больше, не помогут и ракеты.
Линию фронта пересекли с набором высоты, найдя свободное от самолетов пространство, и опять ушли вниз, на сверхмалую, прижавшись почти к самому лесу. Такое пилотирование требовало запредельной концентрации и жутко выматывало. Наконец миновали прифронтовую зону действия авиации. Все, небо чистое, можно немного расслабиться. Сашка занял высоту в полторы тысячи и включил автопилот. Но показания радара из внимания не выпускали. Нет-нет появлялись засветки, но были они далеко и курсы не сходились, так что просто отслеживали их. При подлете к Смоленску ушли далеко северней и взяли курс на границу с Белоруссией. Решили перестраховаться и зайти на место с запада, сделав крюк. Благо, что запас горючего позволял такой маневр. И правильно сделали! На радаре небо восточнее базы пестрело точками. Толи немцы решили устроить воздушную блокаду Смоленских лесов, толи, что вероятней всего, посты ВНОС услышали их пролет и подняли в воздух дежурные звенья. Так что последние минут двадцать пришлось красться, прижимаясь почти к самым верхушкам деревьев. На Ковчеге, предупрежденные заранее по радио, их уже ждали. Взлетная площадка была поднята. Правда, свет, чтобы не демаскировать базу не включали, и садиться пришлось в полной темноте, что тоже изрядно потрепало нервы. Аккуратно, с зависанием Сашка поставил вертолет ровно в середину круга. По лицу и спине густо стекал пот. Подрагивающими от напряжения пальцами, парень заглушил движки и без сил упал обратно в кресло. Посмотрев на Никифорова, сиплым от волнения голосом сказал:
— Петь, выпускай пассажиров. Я сейчас. Чуть-чуть в себя приду, а то что-то ноги не держат, — и виновато улыбнулся.
— Хорошо, — Петр дружески сжал плечо парня и вышел в салон. Послышались вопросительные голоса. Что-то спрашивал Шапошников, что-то отвечал Никифоров, но Сашка не прислушивался к разговору. Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, и пытался прийти в себя. Пока летели и делали свою работу, напряжение не ощущалось, а сейчас накатило. Дрожь в руках никак не хотела отпускать, да и неприятная слабость, разливаясь по всему телу, не давала подняться. Потянуло прохладой, значит, открылся люк. Сейчас все покинут салон, и ему надо будет как-то подняться и выйти из вертолета, а тело так и не хотело слушаться. А ведь еще курсантов размещать! А хотя он теперь тут гость. Так что пусть Волков этим занимается, а он только доложит товарищу Сталину о прибытии и спать. Хотя бы несколько часов. Больше не получится, надо будет готовить тренажеры и начинать занятия с курсантами.
В кабине возникла вихрастая голова Никифорова:
— Саня, тебя там начальство требует. Товарищ маршал.
— Иду, — Сашка с силой потер ладонями лицо и, пересилив себя, поднялся из кресла. Мокрую спину обдало прохладой. Застегнул непослушными пальцами ворот на гимнастерке, надо же, сам не заметил, когда он его расстегнул. Из-за кресла вытащил туго скатанную шинель. Сколько раз собирался взять у старшины комбинезон и куртку и все как-то руки не доходили! Опоясался поверх шинели ремнем, проведя руками по спине, проверяя, чтобы он не захлестывал хлястик. Нахлобучил шапку и поплелся на выход. Курсантов еще были в салоне. Ну и правильно. Нечего им делать на улице. Сначала разобраться надо, как и куда их размещать. Пусть пока посидят, ничего страшного.
Высокое начальство стояло недалеко от вертолета, о чем-то разговаривая с Волковым. Сил на строевые экзерциции уже не было. Поэтому просто подошел и доложил Шапошникову о прибытии: