Тяжело в учении, легко в бою (СИ)

— Да-да, конечно, — Гаркави протянул Сашке гитару. Да что ж это такое! Опять семиструнка! Надо свою с собой везде возить, судя по тому, как часто ему приходится в последнее время петь. Пришлось перестраивать.
— Какую сначала? — спросил он.
— Давай мужскую, — распорядился Мехлис. И Сашка начал:
В пальцы свои дышу —
Не обморозить бы.
Снова к тебе спешу
Ладожским озером.
Долго до утра
В тьму зенитки бьют,
И в прожекторах
«Юнкерсы» ревут.
Пропастью до дна
Раскололся лёд,
Чёрная вода,
И мотор ревёт:
«Вправо!»
…Ну, не подведи,
Ты теперь один
Правый.
Он там был, он это видел. Не раз пролетал над «Дорогой жизни». И от того звучала песня в его исполнении особо пронзительно.
Фары сквозь снег горят,
Светят в открытый рот.
Ссохшийся Ленинград
Корочки хлебной ждёт.
Вспомни-ка простор
Шумных площадей,
Там теперь не то —
Съели сизарей.
Там теперь не смех,
Не столичный сброд —
По стене на снег
Падает народ —
Голод.
И то там, то тут
В саночках везут
Голых.
А перед глазами стояли детишки. Те на санях, которые даже идти сами не могли. И Валя рядом с мальчишкой в нарядном пальто. Сашка пел, закрыв глаза, не глядя на людей, сидящих перед ним. Он не видел, как заиграли желваки на скулах у Мехлиса, как резко почернело и осунулось веселое лицо Гаркави, как налились слезами глаза Руслановой, и она вытирала их кончиком головного платка. А Зина стояла, вцепившись побелевшими пальцами в косяк и смотрела пустыми глазами без слез в никуда, кусая губы.
Не повернуть руля,
Что-то мне муторно…
Близко совсем земля,
Ну что ж ты, полуторка?..
Ты глаза закрой,
Не смотри, браток.
Из кабины кровь,
Да на колесо —
ала…
Их ещё несёт,
А вот сердце — всё.
Встало.[viii]
Затих последний аккорд, и наступила тишина. Никто не хотел ничего говорить. Все переваривали только что услышанное. Наконец Мехлис севшим от волнения голосом спросил:
— Что скажете, товарищи артисты?
— Это… Это… Сильно! Необычно, непривычно, но сильно! Очень! Только, товарищ Мехлис, разве можно такое бойцам? — ожил Гаркави. Мехлис ожег его злым взглядом, от которого Михаил Наумович поежился.
— Нужно! Чтобы знали, за что они в бой идут! Чтоб цену понимали каждого дня блокады! — и не делая паузы скомандовал Сашке, — Давай вторую!
Скрип, скрип, саночки…
Ледяные кочки…
Ох, да по Фонтаночке
Мать везет сыночка.
Скрип, скрип, саночки…
— Спи, сыночек милый!
Ждет тебя, мой Санечка,
Братская могила.
Как судьба твоя страшна!
Рос бы мне отрадой!
Эх, кабы, милый, не война,
Кабы, милый, не война,
Кабы, милый, не война,
Не блокада.
Скрип, скрип, саночки…
Мать везет сыночка…
— А было тебе, Санечка,
Только пять годочков.
Скрип, скрип, саночки…
Старые салазки…
— Подрастал бы, Санечка,
Ты в любви и ласке,
Все отдать тебе сполна
Я была бы рада!
Эх, кабы, милый, не война,
Кабы, милый, не война,
Кабы, милый, не война,
Не блокада.
Скрип, скрип, саночки…
Белые сугробы…
— Ты прости уж, Санечка,
Что ни венка, ни гроба.
Скрип, скрип, саночки…
Снежные иголки…
— Помнишь, милый Санечка,
Леденцы на елке?
Помнишь, как была вкусна
Плитка шоколада?
Будь же проклята война!
Будь же проклята война!
Будь же проклята война
И блокада!
Скрип, скрип, саночки…
Тук, тук-тук, сердечко…
— Как же это, Санечка?
Ты ж сгорел как свечка.
 
Скрип, скрип, саночки…
— Ведь хлеб свой отдавала
Весь тебе я, Санечка,
Да, выходит, мало.
Скрип, скрип, саночки…
— Ой, что-то грудь сдавило!
Ох, присяду, Санечка,
Нету больше силы…[ix]
— Что скажете, Лидия Андреевна? — после молчаливой паузы спросил Мехлис.
— Гениально! Я так понимаю, автором является Александр? — Сашка густо покраснел, присваивать чужое ему было стыдно. Но под сердитым взглядом Льва Захаровича промолчал, лишь пожав плечами.
— Он самый, — ответил за него Мехлис. — Но речь не об этом. Вы споете ее?
Русланова задумалась, комкая в руках мокрые от слез уголки сползшего на плечи платка. Лев Захарович ее не торопил.
— Нет, — неожиданно для всех отказалась Лидия Андреевна.
— Почему? — удивленно спросил Мехлис.
— Не моя песня, — видя непонимание в глазах Начальника ГлавПУРа пояснила: — Я работаю с народной песней, а здесь совсем другой жанр. Я просто боюсь испортить хорошую песню. Пусть лучше Александр поет, у него хорошо получается.
— А можно я попробую? Все четверо удивленно уставились на Зину. Глаза ее были красные и распухшие от слез, но вызывающий взгляд излучал уверенность. Подавив страх, она посмотрела на Мехлиса: — Я в музыкальной школе училась, я смогу.
Лев Захарович кивнул. И Зина смогла! Она пела, вкладывая в каждое слово в каждую ноту боль и горе, пережитые там, в блокадном Ленинграде. Для нее это была не песня, для нее это была жизнь. Несправедливая, жестокая жизнь. И смерть. Война, лишившая ее самых близких, самых дорогих людей. И дома. И любви. Надежд, мечтаний. Всего. Она видела эти саночки. Она ходила по улицам замерзающего города, не обращая внимания на мертвых людей. Она пела, а во рту сам собой появился мерзкий вкус клея. Одно было непонятно Зине. Как командир мог написать ТАКУЮ песню? Ну, вот как? Хотя, что тут непонятного? Это же их Командир! Он такой! Он может!
— Девочка, ты талант! Тебе учиться надо! — восхищенно произнесла Русланова
— Спасибо, — тихо поблагодарила Зина. Глаза ее загорелись. Какая девушка не мечтает стать известной певицей или актрисой?! Но этот огонь быстро погас: — Из корпуса не уйду! — испуганно воскликнула она. — После войны если только!
— Еще одна, — проворчал Мехлис, — Прикажут, уйдешь! И учиться будешь и петь! — но в голосе его не было присущей ему принципиальной жесткости, скорее это была обычная констатация факта. — Значит так. На концертах поете вдвоем. А там видно будет. Все свободны. Александр, пойдем, покажешь мне, как тут устроился.
[i] Согласно «Акту расследования злодеяний немецко-фашистских захватчиков (1944)», жители деревни Липка еще в сентябре 1941 г. были вывезены оккупантами в Шлиссельбург, где умерли от голода.
[ii] 2 cm Flak-Vierling 38 — зенитное орудие вермахта времён Второй мировой войны, состоящее из четырёх синхронизированных стволов зенитных орудий 2 cm Flak 38. Рота — 12 орудий.
[iii] 2.0 cm FlaK 30 — немецкие 20-мм автоматические зенитные орудия.
[iv] Кубеко Сергей Федорович, — в указанное время командовал 533-им стрелковым полком 128 СД.
[v] Бронников Александр Семенович, подполковник, командир 374 стрелкового полка 128 СД.
[vi] Передовые пункты назначаются на удалении 20–25 км от переднего края по распоряжению командира бригадной (батальонной) тактической группы для каждой роты в целях пополнения боеприпасами и топливом. Сашке придется делать передовые пункты ближе к переднему краю.
[vii] Михаи́л Нау́мович Гарка́ви (14 [26] марта 1897, Москва — 14 сентября 1964, Москва) — русский и советский конферансье, актёр, юморист, автор коротких комедийных сценок. Был одним из самых известных советских конферансье. Первый Дед Мороз на первом всесоюзном детском утреннике новогодней ёлки 1936 года, проходившей в Доме Союзов. Ли́дия Андре́евна Русла́нова (при рождении Прасковья Андриановна Ле́йкина-Горшенина; 14 [27] октября 1900 год, село Чернавка, Сердобский уезд, Саратовская губерния (по другим данным село Александровка)— 21 сентября 1973, Москва, СССР) — советская певица, заслуженная артистка РСФСР (1942). Основное место в репертуаре Руслановой занимали русские народные песни. На момент повествования Русланова еще была женой Гаркави, но их брак уже был на грани распада.