Восточная и Центральная Азия
Кликнула братьев Бера Этан:
— О братья! Рису поешьте и в путь отправляйтесь.
Сели братья, стали есть. Рис горстями берут, а каждая горсть величиной с лисью голову, каждый ком риса — как голова кошки. Кабана в три приема съели, буйвола проглотили, никто до трех сосчитать не успел. Быстро справились с рисом.
И сказала Бера Этан:
— О братья, не съедите ли еще чего-нибудь? Не в ближний путь отправляетесь. Найдете ли вы очаг, чтобы рису сварить?
Ответили братья:
— Мы сыты, сестра. Животы у нас не пустые корзины, чтоб их набивать, не утробы диких ненасытных зверей. Ешь, пей, да знай меру. За три года мы один банан съедим. Одним стеблем сахарного тростника наедимся досыта.
Проснулись птицы в лесу, запели и возвестили, что пора котлы на огонь ставить, рис мыть. А когда они во второй раз запели, пришло время завернуть вареный рис в широкие листья, открыть ворота и тронуться в путь. В том караване, который снарядили охотники, были слоны с широкими бивнями, были слоны с длинными бивнями, до самой земли, были слоны, которые трубят громогласно. У слона-самца на спине цветное седло, у слонихи — седло из индийского тростника, а у слоненка — седло из бамбука.
Дам Зи кинул клич, и караван тронулся. Путь был нелегкий. Шли по крутым извилистым тропам. Пики и копья белели, как хлопок, и ярко блестели, луков было не счесть, как ветвей на раскидистом дереве, колчанов со стрелами — будто тыкв в огороде. Шли богатыри с бородами, длинными, точно листья кукурузы. Их было великое множество, как термитов, как муравьев. Сотня впереди шагала, тысяча — позади. Растянулись они цепочкой по всей тропе, будто пчелы, покинувшие свой улей.
С горы на гору взбирались они, с Мозолистой скалы поднялись на Совиную гору, потом на Барабанную гору; в одну сторону обернулись, видят — качается, к земле клонится тонкоствольный бамбук, много его — целый лес. В другую сторону оборотились, смотрят — толстоствольный бамбук растет, много его — целый лес, в том лесу цикады поют свои печальные песни, дождь накликают, ветер свистит там и кричат птицы: птица пут и птица кэчао. Голые камни, и крутые скалы, да глухие пещеры могли нагнать тоску даже на белку-летягу, которая живет в бескрайних лесах. Налево посмотришь — река Шоа течет, направо взглянешь — река Шу несет свои воды, а вдалеке белеет берег реки Ба.
В лесах множество длинных-предлинных лиан и сочных плодов, у деревьев стволы как ствол у бамбука — с коленцами. На ветках резвятся обезьяны. Бамбук там стеною растет, толстый, как кость у слона. Отовсюду пенье доносится — это девушки ходят по берегу, собирают в корзинку травы и песни поют. По реке снуют челноки, то всплывают, то тонут стволы бамбука, те, которые поток унес из леса. Слышится смех киньских [105] девушек — они вышли к реке, чтобы сети расставить. Вот у ручья показались девушки, у них за плечами корзины — эти девушки по беретам рек собирали травы, искали траву «язычок лани». Караван перешел через низенький холм, потом на высокую гору взобрался, и путники увидели селенья Дут и Кэрен, которые рядом стоят. Всего в тех селеньях тридцать семь очагов, а живут в них одни девушки. Ворота там на редкость красивы. Внизу они из медных прутьев сделаны, вверху — из железных. На воротах синяя бахрома и красная бахрома на ветру развеваются. Караван подошел к воротам и остановился: его путь лежал через это селенье. И крикнул Дам Зи что есть мочи:
— О девушки! Отоприте ворота! Мы в горы идем добывать чудо-тростник, собирать на холмах тростник гуонтоак.
А девицы в тот час сидели за прялками. Заслышали они зов Дам Зи, перестали пряжу прясть, выглянули на улицу, спрашивают:
— Кто это нас кличет? Не ты ли, Дам Зи?
— Да, я, — отозвался Дам Зи.
— Куда же ты путь держишь, о Дам Зи? Как забрел в наше селенье, где одни только девушки живут? Ведь приходишь ты к нам всего раз в году, когда цветет хурма, когда земля и вода внимают пенью птицы кэток.
— Наш путь не так уж далек, — Дам Зи отвечал, — год минет, еще месяц промчится, мы одолеем высокие горы и добудем чудо-тростник, чтобы мать и отца потешить.
И сказали девушки:
— Погодите немного, откроем врата. Но мы еще нить не кончили прясть, в прялках еще пряжа осталась!
Вскричал Дам Зи:
— Не пойму! Что же вы медлите?
И сказал Син Мэнга:
— О Дам Зи! Надобно моленье вознести небесным духам, попросить их, чтобы сломали прялки. И тогда девушки отопрут нам ворота.
Обратился Дам Зи к духам:
— Внемлите, о духи! Меня услышьте, о божества! Я поднимаю семь пальцев, обращаясь к тебе с мольбой, о Мэза, Крокодил священный, я поднимаю пять пальцев и взываю к тебе, о Небо! О птицы лесные, летите к духам и божествам! Коль боги почивают, разбудите их, пусть услышат наши молитвы, пусть по их веленью вырастет шерсть на прялках, чтобы девушкам прясть стало труднее, пусть прялки у них развалятся, тогда девушки выйдут и отопрут нам ворота.
Молится старший брат духам и божествам, а девы будто ничего и не слышат, прядут все усердней, прядут все проворней.
Вот настал черед молиться среднему брату, Син Мыну, но над ним девицы еще пуще насмеялись. Стал тогда возносить молитву Син Мэнга, меньшой брат.
— О горные духи! — вскричал Син Мэнга. — О божества ручьев и рек! Я поднимаю семь пальцев, я обращаюсь к тебе с мольбой, о Мэза, я поднимаю пять пальцев, я взываю к тебе, о Небо. Пусть девицы сами сломают прялки, а нам отопрут ворота!
И только умолк Син Мэнга, как девушкам стало труднее прясть. Прутки, по которым пряжа скользила, сломались.
Подивились девушки:
— Отчего это у нас нынче пряжа все рвется и рвется? Эй, прялки! Худо вам будет! Мы и без вас обойдемся! Разве мало матери наши оставили нам хлопку в корзинах? Разве мало ткани припасли для нас? Вон посмотрите, сколько всяких платьев, красных и синих, сушится во дворе! Все мы сызмальства приучены к забавам и шуткам. Но от вас, прялки, шуток не потерпим!
Сказали они так, вскочили, схватили ножи, изрубили прялки. Щепы до самого потолка громоздились. Побежали девицы, надели юбки, цветами расшитые, с алой бахромой, что по ветру развевалась, и прически себе сделали: у одних черные волосы, будто ужи, до самых пят извиваются, у других — пучки круглые, словно яйца лесных пташек, в маленьких пучках медные шпильки торчат, в большие пучки шпильки из серебра воткнуты. В ушах серьги из слоновой кости, на шее ожерелья сверкают. Смех у них звонкий, голос серебристый, как у птиц, встрепенувшихся на рассвете. Бедра у дев округлые, словно полная луна, походка легкая. Прекраснее дев и не сыщешь. Подошли они к воротам и вознесли молитву божествам, чтобы ниспослали они удачу и счастье трем братьям:
— О божества! Пусть пташки лесные отнесут вам наши молитвы. Если бог-супруг почивает, пусть богиня-супруга разбудит его, если богиня-супруга забудет о наших молитвах, пусть бог-супруг напомнит о них. Если ждет трех братьев удача в походе, если возвратятся они целы и невредимы, пусть сейчас громким криком отзовется лес возле ручья, куда мы ходим по воду, пусть упадет на землю засов с ворот.
И в тот же миг с грохотом свалился на землю засов, а лес у ручья громким криком отозвался. И двинулся караван Дам Зи в путь. Идет Син Мэнга и любуется девушками. Краешком глаза, чтобы никто не приметил: до чего же хороши! Особенно одна ему приглянулась. Обменяться бы с ней браслетами, но караван ведь не остановишь. И спросил самого себя Син Мэнга:
— Кто даровал этой девушке дивную красоту? Не доведется мне нынче обменяться с ней браслетами и ожерельями, кофту и юбку ей подарить. Пусть бы хоть поцеловать себя дозволила, хоть разок крепко поцеловать. О девушка! Покажи мне свое лицо, дай наглядеться на тебя, щеку мне свою благоуханную подставь, я ее поцелую.
Так шел Син Мэнга, сам с собой толковал и начал потихоньку от каравана отставать. Говорит ему тогда старший брат:
