Царская служба (СИ)

Изба, где квартировал капитан Палич, оказалась, однако, лишь промежуточным пунктом в моем маршруте. Нам с ротным командиром пришлось погрузиться в сани и отправиться к полковнику Ломакину, командиру Староладожского пехотного полка, приказ о придании которому нашей роты капитан уже получил. Название полка показалось мне знакомым, но я далеко не сразу вспомнил, что именно по этому полку числился старшина Буткевич. Надо же, не так много времени и прошло, а я уже с трудом припоминаю эти дела…
Но и у полковника Ломакина мы надолго не задержались, отправившись с ним и офицерами полкового штаба смотреть позицию, на которой нам предстояло сражаться. Согласно планам командования, полк в авангарде Четвертой пехотной дивизии размещался в небольшом лесочке на левом фланге позиции армии, остальные три полка дивизии и еще дружина ополчения должны были встать за леском. Задачей дивизии было не допустить обхода противником фланга армии как через сам лесок, так и через сравнительно неширокую ровную местность между ним и крайними левофланговыми укреплениями наших войск. В последнем случае дивизии надлежало ударить во фланг обходящим шведам, одновременно не давая легким войскам противника просочиться через лесок. То есть мы в данном случае оказывались крайними, причем в буквальном смысле — левее нас позиция армии круто обрывалась к реке, лед на которой саперы должны были взорвать в начале сражения. Впрочем, и наличие льда шведам не сильно бы помогло, потому что карабкаться по крутому обрыву им бы пришлось долго, упорно и безуспешно, а обход по льду завел бы их слишком далеко, прежде чем они могли выбраться на наш берег и ударить в тыл левого фланга армии.
Важность стоявшей перед войсками, прикрывающими фланги, задачи генерал-полковник Романов, недавно принявший командование Северной армией, прекрасно понимал и потому озаботился подготовкой местности к обороне. К нашему прибытию саперы и работные роты уже возводили проволочное заграждение, и полковник Ломакин выразил желание осмотреть его поближе.
— Шестого саперного батальона капитан Столяров! — представился офицер, руководивший работами. — Силами второй роты батальона и приданных работных рот ставим заграждение из колючей проволоки для затруднения продвижения неприятеля!
— Странно как-то ставите, капитан, — ворчливо отметил полковник Ломакин. И в самом деле, столбики, между которыми уже натягивали проволоку, располагались в неглубокой ложбинке, протянувшейся от лесочка к возведенному на пригорке люнету.
— Никак нет, господин полковник! — возразил капитан Столяров. — Под Полянами шведы колючую проволоку книппелями [1] рвали, а тут у них такое не пройдет. Да и не увидят они так заграждение, пока в него не упрутся.
Да уж, и то верно. Даже я понимал, что стрелять книппелями навесом — это безвыигрышная лотерея с непомерным и бестолковым расходованием боеприпасов, а для стрельбы по заграждению прямой наводкой пушки можно было разместить только на краю ложбинки, поставив их как раз под фланговый огонь наших орудий с люнета. Впрочем, полковник Ломакин, как настоящий военный, сообразил все это быстрее меня.
— А ловко придумали, капитан Столяров! — повеселел полковник. — В лесу проволоку натягивать будете?
— Неплохо бы, — совсем не по уставу согласился капитан. Ну да, саперы и артиллеристы славятся в армии некоторой независимостью в обращении с пехотными командирами, а также тем, что эта независимость сплошь и рядом сходит им с рук. Оно и понятно — их-то премудрость посложнее пехотной будет. Впрочем, кавалеристы тоже мнят себя выше пехотинцев, но перед артиллеристами и саперами пасуют и сами. — Нам бы только с пехотинцами это обговорить, которые там стоять будут, — добавил капитан.
— Вот мой полк там и встанет, — сказал Ломакин, — так что извольте, капитан, со мной.
— Слушаюсь, господин полковник! — капитан Столяров, похоже, решил не искушать начальственное терпение продолжением демонстрации своей независимости. — Разрешите отдать приказания по продолжению работ?
 
— Отдавайте, капитан, — разрешил полковник.
Управился капитан Столяров быстро, и вместе с еще одним офицером-сапером, подпоручиком Шульцем, присоединился к нам.
В итоге оживленного обсуждения ставить в лесочке проволочные заграждения решили не сплошняком, а лишь в местах наиболее удобного для пехоты прохода, и то, преимущественно со стороны, обращенной к неприятелю. В глубине самого леска, чтобы не ограничивать наш маневр, замотали колючкой лишь пару более-менее свободных мест. Заграждения присыпали снежком, чтобы для шведов они до самого последнего момента оставались невидимыми, а участки в глубине отметили цветными тряпками на обращенных к нам сторонах. Да, шведам я уже не завидовал. Пушками они колючку не снесут, если только с лесочком и нами вместе, а это дело не быстрое, к нам и подмога подойти успеет, а рубить проволоку тесаками и топорами под плотным ружейным огнем… Есть намного более простые способы самоубийства.
Получив от полковника Ломакина приказания относительно времени нашего выдвижения к леску и места, куда мы должны будем прибыть, мы с капитаном Паличем отправились к месту расквартирования, чтобы успеть раздать соответствующие приказы, проверить обувь и амуницию ополченцев, накормить людей на ночь, потому как утром кормежки не будет — в бой идем.
— Кстати, Алексей Филиппович, — капитан поудобнее устроился в санях и повернулся ко мне, — все хотел вас спросить: вы ведь генералу Левскому родственник?
— Племянник, — признался я.
— Да, знавал я вашего дядю, — Палич мечтательно улыбнулся. — Эх, было время, да… Думал, все уже, отвоевался, а оно вот как вышло… Да еще и снова вместе с Левским, пусть и не генералом пока, — он весело подмигнул мне.
— И действительно, — согласился я. — Прямо старое по-новому.
— Да уж, по-новому, — вздохнул Палич. — И правда, по-новому. Я вот первый раз сегодня колючую проволоку увидел… Эх, нам бы ее тогда… Глядишь, так бы с обеими руками и жил до сих пор.
Или бы погиб уже давно, но тоже с обеими руками, — подумал я.
— Вещь дельная, конечно, — ротный вернулся от воспоминаний к действительности. — И просто, и сердито, — ну да, это он снова о колючке. — Но знаете, Алексей Филиппович, что я подумал?
Я показал самую искреннюю заинтересованность. Именно показал, а не изобразил — мне и правда было интересно, что скажет о моем изобретении (ладно, не о моем, но этому-то миру его подбросил я!) человек военный. Сам я пока что мнения офицеров на сей счет не слышал.
— Это ж каким по-хорошему, по-нашему, по-военному злым надо быть человеком, чтобы такое придумать! — ну вот, теперь я, значит, злой. Ага, зато по-хорошему.
— А может, как раз добрым? — раз уж мой ротный командир сам начал беседу неофициальную, почему бы мне его и не подначить? Тем более, никакой обиды подначка не предполагала. — Сами же знаете, Дмитрий Михайлович, что для врага зло, то для нас добро. Больше шведов повиснет на колючке — меньше наших солдатиков в землю зароют.
— Может, и добрым, — не стал возражать Палич. — Ежели так-то рассуждать. Но вот было бы занятно свести знакомство… Да хоть просто посмотреть, кто ж это до такого додумался.
— И в чем дело? — я адресовал капитану самую беззаботную улыбку, какую сейчас мог выдать. — Со мною вы знакомы, видите меня часто…
— Так это вы?! — изумлению капитана Палича не было предела. Он аж приподняться попытался, должно быть, чтобы рассмотреть меня получше, но сильный рывок саней вперед вернул ротного на место.
— Я, — ну а что тут еще сказать?
— Вы же на службе-то совсем недавно! — кажется, известие о том, что изобретатель такой полезной на войне вещи сам пороху как следует еще не нюхал, Палича даже обидело. Вот же некстати, надо как-то выворачиваться. — И когда только успели?!
— Вот как гимназию закончил, так и успел, — усмехнулся я. — Знаете, мне иной раз прямо так сильно хотелось от учителей отгородиться…
Что я изволил пошутить, до Палича дошло, похоже, не сразу. Зато потом он заливисто, прямо как тот самый гимназист, рассмеялся.