Крестные дети

Чарли не мог не заинтересоваться ролью Флоры в поддержании отличного самочувствия Маркуса, его постоянно подмывало спросить, действительно ли она заставила Маркуса сделать подтяжку, как об этом писали в газете. Казалось, время было не властно над Брэндом, и Чарли воспринял это наблюдение как дурной знак. Если Маркус действительно утратил деловое чутье, то было бы лучше, если б он умер прямо сейчас, передав крестным детям все свое состояние, а не жалкие его остатки. Пока Флора была рядом с ним, всегда существовала надежда, что у Маркуса случится инфаркт в постели.
— Чарли, мы не виделись с того самого времени, как твоя жена сбежала со своим бывшим, — радостно заявил Маркус, сидя во главе стола.
— Да, очень печально, — промямлил Чарли.
— Только не для нее. Просто отвратительно, когда женщина уходит вот так. Уверен, что она сделала это из-за денег. Как только ты все потерял, она моментально охладела к тебе. Ох уж эти женщины… Абигейль, ведь ты никогда бы так не поступила? Ты не бросила бы мужа только из-за того, что у него напряг с финансами?
Абби покраснела и ответила:
— Я никогда не порывала с людьми из-за одних только финансовых разногласий.
— Значит, проблема была в сексе? Конечно. Только так — секс или деньги. — Он пристально посмотрел на Джеми, который делал вид, что не слышит его, и разглядывал Сэффрон в соблазнительном зеленом бикини.
— А как насчет тебя, Мэри? Что важнее для тебя: секс или деньги? Или лучше так: секс, деньги или власть? Многим женщинам приятно оказаться в постели с влиятельным мужчиной, и не важно, насколько он стар или уродлив. Их тянет на богачей, как мотыльков на пламя. Это старое клише — власть действует на женщину возбуждающе, — но, как и многие другие старые клише, оно недалеко от истины. Не так ли, Мэри?
— Не знаю, Маркус. Я никогда не была в постели с влиятельным мужчиной.
— Неужели? — он шутливо подмигнул ей. — Сэффрон? А как насчет тебя? Ты когда-нибудь спала с влиятельным мужчиной, который был старше тебя? Разумеется, я сейчас не спрашиваю о той престарелой поп-звезде, с которой ты путалась несколько лет назад. Если не ошибаюсь, теперь его нельзя назвать ни влиятельным, ни богатым.
Сэффрон ничего не ответила.
Она считала дни до решающего вечера, ждала своего шанса высказать все, что думает о нем. Уж тогда-то ничего нс будет ее сдерживать.
— А что нам скажет Абигейль? Давайте спросим у новобрачных. Что тебя привлекает больше всего в этом умном пожилом мужчине? Власть? Деньги? Или, быть может, секс? Конечно, это сочетание всех трех факторов. Теперь часто приходится слышать, что нью-йоркские адвокатские фирмы становятся невероятно влиятельными. Это действительно так, Дик? Действительно ли вся власть теперь сосредоточена в руках американских адвокатов? Не разродившись ни единой оригинальной мыслью, они тем не менее правят миром.
Дик Матиас, подлив себе мартини, кивнул и пробормотал:
— Они, определенно, знают, как содрать с людей побольше денег, Маркус.
— Каждый должен знать, как урвать кусок пожирнее, — продолжил Маркус. — Стюарт знает, как урвать кусок для «Дармштадт Коммерцхаус». Он на этом собаку съел — настоящий немецкий делец. И Мэри тоже знает, как содрать побольше. Как быстро она может разместить вновь поступившую к ней секретаршу! А Сэффрон! Господи, дорогая, в своем магазинчике ты, конечно, знаешь, на чем можно подзаработать деньжат. Я тут на днях заходил к тебе — прикупить чего-нибудь для Флоры, — так вышел оттуда без пенса в кармане. Грабеж средь бела дня. Гениально! Уважаю.
Каждый день перед завтраком Стюарт отправлялся на утреннюю пробежку. Прежде чем лечь спать, он каждый вечер открывал ставни, заботливо прикрытые служанкой во время вечерней уборки. Так он просыпался с первыми лучами утреннего солнца. Быстро приняв душ, надевал шорты, футболку, кроссовки и отправлялся на улицу. Охранники, дежурившие у ворот, быстро привыкли к нему и перестали передергивать затворы при его приближении. Они открывали ворота, и Стюарт выходил на пробежку: пять-шесть миль по пустынной местности, мимо деревенек аборигенов к подножию холма, вдоль берега океана к общественному пляжу, где в тот час рыбаки еще возились с сетями и готовились к выходу в море. В кафе на пляже он заказывал чашку кофе и банановые оладьи пизанг-горенг. Хозяин кафе спал на простом матрасе прямо под стойкой, и каждое утро Стюарт будил его.
 
Без этих двух часов одиночества и свободы Стюарт скоро сошел бы с ума. Атмосфера, царившая в имении Маркуса, была напряженной, как никогда. Быть может, ему так казалось из-за приближавшейся кульминации, но то же самое чувствовала и Мэри. Она призналась Стюарту в этом, когда они беседовали вполголоса за ужином. Им обоим казалось, что Маркус на самом деле напряжен гораздо сильнее, чем хочет показать. То, как он обходился с некоторыми из гостей, казалось Стюарту недопустимым, создавалось впечатление, что он делал это, только чтобы отвлечь внимание от собственного плачевного состояния. Он не показывался на людях между приемами пищи и все свое время проводил в комнате для связи, где они с Диком Матиасом постоянно проводили телеконференции.
Находясь дома, Стюарт все время чувствовал, что за ними следят. Вчера во время ужина он дважды поймал пристальный взгляд Маркуса, который необычно внимательно его разглядывал.
Очевидно, они с Диком знали о желании «Дармштадт Коммерцхаус», на долю которого приходилось около шестнадцати процентов акций Корпорации Брэнда (больше было только у самого Маркуса), расстаться с этой собственностью.
Когда Стюарт звонил матери в Сметик, в телефонной трубке послышались какие-то странные щелчки, и он заподозрил, что линия прослушивается. Он решил, что будет общаться с Франкфуртом только по электронной почте.
Все здесь казалось ему фальшивым и лицемерным. Эти каникулы немного отличалось от предыдущих прекрасно спланированных и отрепетированных собраний, на которых все они танцевали под дудку Маркуса. Каждое путешествие казалось продолжением предыдущего, все крестные дети продолжали играть одну и ту же роль. Если сложить вместе продолжительность их пребывания на вилле Маркуса во Франции, в «Лифорд-Кей», в Вайоминге, в Турции и здесь, на Бали, то в общей сложности они длились бы меньше десяти недель, но эти недели были наполнены таким волнением, какого Стюарт не испытывал никогда, ни раньше, ни после того. Поведение Маркуса казалось ему жалким. В своем крестном отце Стюарт видел воплощение всех человеческих грехов. Но насколько серой была бы жизнь без таких людей.
Влияние Маркуса на крестных детей было бы очевидно даже постороннему. Чарли стал ничтожным пресмыкающимся; единственным шансом выбраться из той дыры, куда он попал, он считал наследство Маркуса. Особенно неприятно было наблюдать, как за ужином Криф всячески норовит угодить крестному, смеется над его шутками, принимает унизительные замечания с подобострастной улыбкой, расталкивает других, чтобы сесть рядом с Брэндом.
Единственным чувством, которое осталось у Стюарта по отношению к Чарли, была жалость. И он предельно ясно понимал, что Маркус был в ответе за теперешнее положение лорда Крифа. Не будь его, Чарли нашел бы себе какую-нибудь достойную работу.
Рыбаки вынимали сеть из воды, и Стюарт увидел, как к ним подошли повара из имения Маркуса. Они взяли несколько омаров и рыб для утреннего буфета.
Стюарт надеялся, что в этот Новый год Сэффрон отдохнет как следует. Она полностью погрузилась в себя с первого дня их приезда, ни с кем не разговаривала и все время только загорала в одиночестве. Сначала Стюарт думал, что виной тому Джеми и Амариллис. Должно быть, это странно — видеть, как твоя мать крутит роман с твоим же бывшим парнем. Или она просто нервничала перед ожидавшейся развязкой? Ее можно понять. Стюарт лучше кого бы то ни было понимал причины, по которым она чувствовала себя уязвленной, ведь Маркус заставил ее сделать аборт. Но, как это ни странно, теперь Стюарт был уверен, что не любит ее. Теперь он думал о ней с симпатией, теплотой и даже с жалостью — но никак не с любовью.