Крестные дети

Глядя на простиравшуюся перед ним лужайку, частную пристань и поваров, суетившихся у жаровни, Чарли сказал:
— Маркус, с вашей стороны невероятно любезно было пригласить нас всех сюда. Вы удивительно щедры. Это действительно просто волшебное место.
— Я очень рад, что ты так думаешь, — прохладно ответил Маркус. После продолжительной паузы он добавил: — Вот что я тебе скажу, Чарли, в этом доме на твоем месте я не стал бы упражняться в грубом подхалимаже. Тебя могут неправильно понять. Если ты слишком часто будешь благодарить людей, то они могу подумать: «Он так восхищен. Может быть, он не достоин быть здесь».
Чарли потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. Затем он густо покраснел и тупо уставился в свою тарелку.
Мэри отчаянно хотелось сказать что-нибудь в его защиту.
— Но разве не нужно благодарить людей? Меня, например, этому учили родители.
Маркус склонил голову набок и немного подумал над ее словами.
— Если честно, то все зависит от ситуации. Благодарите парня, который приносит вам чемодан или завтрак. Не сделать этого будет с вашей стороны чертовски невежливо. То же самое с водителем, кадди и все в том же духе. Но ведь вы не будете рассыпаться в любезностях со своим адвокатом? И с брокером тоже. Все дело в социальном равенстве. Если вы не будете без передыха благодарить хозяина за его гостеприимство, то он почувствует, что вы с ним одного поля ягоды.
За обедом Маркус рассказал своим крестным детям о правилах, по которым должны жить гости членов клуба «Лифорд-Кей». Надев небольшие очки в оправе из черепахового панциря, он прочитал карточку, на одной стороне которой были отпечатаны правила, а на другой — золотой герб клуба: перекрещенные теннисные ракетки, клюшки для гольфа, лодка под парусом и марлинь в отдельных квадратиках.
— Самое главное, что вы должны усвоить, — сказал Маркус, — ни в коем случае нельзя расплачиваться наличными. Просто расписывайтесь за все. Пишите на бумаге свое имя, а за ним мое — Брэнд, — так будет понятно, кому они должны отправить счет. Делайте все, что захотите: играйте в теннис, ныряйте, обедайте в клубе у бассейна — за все нужно просто расписаться. Тот из вас, кто успеет потратить за эту неделю меньше всех денег, очень сильно меня разочарует. Я хочу, чтобы вы весело провели время. В этом главный смысл вашей поездки сюда. Все поняли? Абигейль? — Он улыбнулся девушке. — Тут есть центр красоты, он расположен где-то за лужайкой для крокета.
Если хочешь, воспользуйся. Я могу ошибаться, но мне показалось, что ты любишь наведываться в такие заведения…
Абигейль покраснела, подумав, будто Маркус намекает, что ей нужно посетить салон красоты. Дома она ходила к парикмахеру и маникюрше два раза в неделю, но стоило ей отправиться в отпуск, как солнце и соленая вода всегда полностью уничтожали их труд.
— Еще хочу, чтобы вы все обратили внимание на внешний вид. Люди здесь следят за тем, кто во что одет. За это я ненавижу американских членов клуба, они любят формальности гораздо больше, чем англичане. Половину времени они проводят за переодеваниями. Я попросил Барбару положить каждому из вас в комнату экземпляр правил, поэтому, пожалуйста, ознакомьтесь с ними. Там много чего написано про белый наряд для теннисного корта и галстуки для мужчин в клубе после семи вечера.
Он повернулся к Стюарту:
— Если ты не захватил с собой галстук, обратись к Бартоломью, у него всегда есть запас на непредвиденный случай. А Чарли, я уверен, привез целую кучу галстуков; не меньше десяти. Это так, Чарли?
— На самом деле да, Маркус. Я захватил с собой парочку на всякий случай.
— Узнаю нашего Чарли. Очень организованный парень. Мне это нравится. Пять баллов!
К этому моменту Чарли уже пришел в себя, и ему снова захотелось заполучить роль самого умного и изысканного из крестных детей.
— Маркус, а как продвигаются ваши автомобильные дела? Я видел статью в газете, где писали, что вы купили какой-то завод в Манчестере, или Ковентри, или еще где-то…
— В Бирмингеме.
 
— Надеюсь, вам не приходится ездить туда слишком часто.
— Я бываю там два раза в год. Приезжаю на один день. Я проводил там гораздо больше времени в самом начале. У нас были очень серьезные проблемы с работниками, но теперь все успокоилось.
— Я как раз об этом и читал. После той забастовки вы показали профсоюзам, кто там хозяин. Они собирались брать ваш завод приступом, а полиция даже пальцем не хотела пошевелить, чтобы остановить их.
Маркус пожал плечами:
— Это было непросто. Но в тот раз я понял, что лучше однажды встретиться с реальной конфронтацией и попытаться победить, чем потом попасть в сети бесконечных и безрезультатных переговоров.
— Если бы все поступали так же, как вы, — начал Чарли, неожиданно в его голосе снова зазвучали нотки высокого самомнения, — то профсоюзы раз и навсегда были бы лишены возможности действовать. То же должно произойти и с шахтерами, и с водителями, и с санитарами в больницах… черт бы их всех подрал. Их давно пора прижать к ногтю, но это правительство состоит из одних трусов, слишком слабых, чтобы разобраться с ними.
Стюарт, до этого момента не проронивший ни слова, но уже порядочно взбешенный попытками Чарли подкатить к Сэффрон, услышав его слова, просто взорвался:
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Чарли. Держу пари, что за всю свою жизнь ты ни разу не встречал члена какого-нибудь профсоюза. — Он злился все сильнее, и от этого его бирмингемский акцент усиливался.
— Прости, это ты ко мне обращаешься? — Чарли приподнял бровь, и презрительная полуулыбка заиграла у него на губах. — Не уверен, что правильно расслышал тебя. В самолете у меня заложило уши.
— Ты все великолепно слышал, — продолжил Стюарт. — Я хотел сказать тебе, что ты думаешь задницей. Ты понятия не имеешь о том, что такое профсоюзы, за что они борются или как они защищают рабочих от нечестных владельцев предприятий.
Сердце Стюарта бешено колотилось, он весь напрягся. Снобы вроде Чарли ничего не понимали. Его высокомерие было просто оскорбительно. Да что он знал про таких людей, как отец Мика, который отдал заводу пятнадцать лет своей жизни и потом в одну минуту оказался ненужным и без колебаний выброшенным на улицу? Пошел четвертый год. как он состоял на учете в местной службе занятости. Там уже перестали делать вид, что надеются найти что-нибудь для него.
— Ты, конечно, прав, у меня нет личного опыта по части общения с пролетариями, — сказал Чарли. — Но я очень хорошо знаю рабочих, во всяком случае шотландскую их разновидность — а они могут считаться наиболее типичными представителями рабочего класса. Ежегодно начиная с середины августа и до октября мы нанимаем около восьмидесяти работников. Кроме этого некоторые из их жен иногда приходят в Арднейсаг помогать нашим слугам. Поэтому, ради всего святого, не надо говорить, что я ничего не знаю про рабочий класс.
Мэри, которая изо всех сил болела за Чарли, подумала, что тот блестяще поставил на место противного Стюарта.
— Ты когда-нибудь был в промышленном городе? — спросил Стюарт.
— Проезжал через Кру на поезде.
— Если так, то ты мог бы кое-что понять. — Стюарт хотел быть более красноречивым, но не мог подобрать нужных слов. Как объяснить им что-либо, сидя здесь, в тропическом раю, где повсюду сновали слуги и дворецкий услужливо подливал вино? Они никогда не поняли бы его.
— Он прав. — Маркус, до этого момента с искренним восторгом следивший за их спором, подождал, пока Бартоломью наполнит его стакан, и продолжил: — Ты, Чарли, ни разу в жизни не был на заводе. И не спускался в шахту.
— Надеюсь, и не придется, — ответил Чарли. — В моей начальной школе, «Бродли-Корт», был старый подвал, куда иногда запирали тех, кто провинился. Его называли «Черная Дыра». Джеми очень часто попадал туда, не так ли? Мне хватило этого, чтобы отказаться от карьеры шахтера.
— Семья твоей матери, Аброты, сделала свое состояние на угле.