Улей (СИ)
— Не тебе судить, Титов! Не тебе! Ты сам монстр, снискавший ненависть близких и жалкое существование в одиночестве.
Эти слова уж точно лишние. Такого нельзя произносить вслух. Но они же безголовые. Считают, им все можно.
— Прекратите! — испуганно кричит Даша, когда Адам хватает Еву за шею и толкает ее к стене. Не душит, но успешно блокирует удары и притискивает всем своим телом. — Прекратите сейчас же! Адам… — Исаева в соотношении с ним настолько маленькая и хрупкая, что Захарченко серьезно волнуется о том, что Титов ей подобным образом попросту сломает кости. — Адам, пожалуйста… Пожалуйста, я прошу тебя…
В эти умоляющие вскрики вмешивается тарабанящий стук в дверь и суровый женский голос:
— Молодые люди?
Молниеносно пронесшись через номер, Дашка открывает дверь. И Титов так же стремительно отступает в сторону. Отворачиваясь, прочесывает пятерней затылок и люто выдыхает. Некоторое время в воздухе раздается лишь его рваное свирепое дыхание, потому что остальные замирают без каких-либо признаков жизни.
— Прошу прощения, молодые люди, — невозмутимо холодным голосом произносит администратор гостиницы, осматривая всех троих недовольным взглядом. — Что у вас здесь происходит, что постояльцы с нижнего этажа жалуются на шум?
Повисает резкая тишина.
Пока Исаева не приходит в себя, беззаботно кривя губы в улыбке.
— Мы немного повздорили, — отвечает она за всех. — Извините, пожалуйста. Больше не повторится.
— Я надеюсь, — презрительно выплевывает женщина. — Иначе мне придется вызвать полицию.
— Все будет нормально, — продолжает уверять Ева, пока Титов отворачивается к окну, а Дарья растерянно моргает. — Обещаем.
— В таком случае, доброй ночи.
Администратор удаляется, глухо стуча каблуками по длинному коридору.
Исаева тихо материться ей вслед. Все еще гневаясь, размашистым шагом пересекает номер. Вознамерившись оказаться на свежем воздухе, распахивает стеклянную дверь и ступает на кафельный пол балкона.
Задирает голову к небу. Слегка печалится, замечая облачное покрывало на нем. Звезд не видно. И холодно. Даже морозно.
Замирает, когда ей на лицо опускаются несколько крохотных снежинок, и обхватывает плечи руками.
— Нельзя быть такой тварью и оставаться невредимой, — слышит она позади мрачный голос Титова.
Оборачивается, надменно усмехаясь.
— Желаешь мне навредить? Ну, так, давай. Ты что, думаешь, что я испугалась? Молить о пощаде буду? — задирает нос. — Ты сильнее физически, я не спорю. Можешь свернуть мне шею. Только легче тебе не станет. Ты же не такой победы желаешь.
— Нет, не такой, — кивает парень, загоняя ее к перилам в кольцо своих рук. — Я другого хочу. И я этого добьюсь. Рано или поздно. Заплачешь.
— Разочаруешься, мой самый лучший, — слова мерзнут на губах, но Еву буквально распирает от желания высказаться. Дрожа от холода и ярости, продолжает препираться с ним в одной лишь шелковой пижаме при температуре в -2 °C. — Тысячу раз пожалеешь, что связался со мной. Сниться тебе буду. Мерещиться в каждой прохожей. Запомнишь меня на всю свою паскудную жизнь.
Адам хрипло смеется, невольно растворяя их общую злость. Убирая прядь волос ей за ухо, целует девушку в лоб.
— Вау! Придется повеситься, Исаева. А то я не выдержу подобной драмы, — задерживается, согревая чувствительную кожу губами.
И Еве вдруг дико хочется прижаться к Титову. Уткнуться холодным носом ему в шею. Прижаться всем телом и забыть обо всем на свете.
Но она этого, конечно, не делает. Раздраженно стискивает зубы.
— Тошно представить… — продолжает посмеиваться Титов.
Скользит губами к виску и оставляет там еще один поцелуй.
— Ты такая скотина, Адам, — отталкивает его, когда он пытается обнять ее поверх дрожащих плеч.
— Согласен. Мне нет оправданий.
Дверь снова открывается, и на балконе появляется Дарья. Кутаясь в куртку, натянутую просто поверх халата, смотрит на них обоих укоризненно.
— Вы что, совсем ненормальные? — старается скрыть свой испуг в грубости голоса. — На улице практически зима. Пройдите в номер.
Умалчивает о том, как ее беспокоят резкие перепады в их диалогах. Оставляет свои размышления на более мирное время. Дома Ева уж точно от нее не отвертится.
Только Титов действует вразрез общественным ожиданиям.
Шокируя обеих девушек, обхватывает Захарченко руками. Притягивает ее спиной к себе, как заложницу, и, пронизывая Исаеву безумным взглядом, спрашивает с полным безразличием в голосе:
— Что, если я убью ее? Столкну за перила, и все. Тебе будет больно, Ева? Скажи же мне, так тебе будет больно?
Она белеет, как полотно. Забывает о холоде и своей злости.
— Ева… — потерянно выдыхает Дашка.
В ее голосе все еще слышится удивление, и даже недоверие. Но вместе с этим в нем пульсирует панический страх.
Исаева решительно шагает вперед, чтобы освободить подругу. Титов же быстро уклоняется и отходит в другую сторону.
— Ты, правда, больной, что ли? Окончательно рехнулся? — выкрикивает она, прослеживая за парнем напряженным взглядом.
— Может быть.
И ее этот ответ абсолютно выбивает из себя.
— Перестань! Это же не смешно, Адам, — бросается вперед, намереваясь вырвать Дашу, чего бы ей это ни стоило.
Но Адам смеется и дергает свою «жертву» из стороны в сторону.
— Оставайся на месте, Исаева. Не двигайся. Иначе я начну нервничать и… ух…
Дашка начинает плакать и громко всхлипывать. А Ева все еще пытается скрыть, что у нее и самой сердце заходится от страха.
— Прекрати. Ты ведешь себя, как ненормальный, — понимает, что голос начинает дрожать. Только не может ничего с этим поделать. — Ты же видишь, что пугаешь ее. Это не смешно! Отпусти ее сейчас же!
Но Титову, видимо, смешно. Он смеется, вертя рыдающую девушку, словно куклу.
— Я не могу ее отпустить. Мне не позволяют голоса в голове.
— Хватит, Адам!
— Кто решил, что хватит, а? Ты, Ева?
— Ты не можешь так поступать. Это слишком, даже для тебя!
В один момент мрачнея, он прекращает смеяться.
— Я — Адам Титов. И я могу все. Запомни это на будущее, драгоценная моя.
Отталкивает Дашу от себя в сторону, намереваясь возвратиться в номер. Но девушка поскальзывается на влажной плите и, вяло взмахнув руками, переваливается за перила, словно какая-то невидимая дьявольская сила ее подтолкнула.
Неосознанный, полный панического ужаса, вопль Евы разрезает застывшую ночную тишину.
Каждая секунда жизни имеет значение. Иногда эти секунды разрушительно страшные. Пока они длятся, фатальные события успевают располовинить твою жизнь на «до» и «после».
«До» и «после».
И вырванная пропасть между ними.
24
День тридцать пятый
Прекрасные рыжие волосы вздымаются вверх, подобно огненному облаку. Сигнализируют об уже неизбежном катастрофическом бедствии.
Все ниже и ниже.
Слишком быстро.
Как сбитый миротворец.
А Еве отчаянно хочется, чтобы ветер раскачивал Дашку, как снежинку, любовно и ласково. Из стороны в сторону, туда-сюда. Медленно. Бережно. До самой земли в нежных объятиях.
Она так боится того момента, когда тело девушки с предполагаемым хрустом ляжет на твердую поверхность.
Ей ведь тоже, наверное, очень страшно.
«Захара… Захара…»
Хочется прыгнуть за Дашкой. Обмануть жизнь. Вырвать у неба для нее вторую попытку.
Но что-то не пускает.
Это рука Титова, который в этот момент будто способен ощутить всю полноту Евиного отчаяния. Стискивает предплечье и удерживает ее подле себя. Не отпускает.
«Нет. Нет. Нет. Так ведь не может быть…»
«Не может так быть!»
«Господь Всемогущий…»
«Ангел Хранитель…»
В последний момент зажмуривает глаза. Пару секунд спустя открывает.