Улей (СИ)
Тот проходит в центр кабинета, к отцовскому столу. Пошатываясь, наклоняется вперед и окидывает Терентия Дмитриевича мутным взглядом.
— Дядя??? — нетерпеливо требует ответа.
— Это всего лишь условности, Адам. Ты — моя кровь. Ты — Титов.
Услышав это косвенное признание, парень яростно ударяет ладонями по столу.
— Один х*й — пи*да!
— Адам! Сколько прошу: изъясняйся по-человечески.
— Не будь таким снобом, папа, — осекается, называя его так. Кривит губы в ухмылке. — Мат — самый искренний способ изложения.
— Чего ты хочешь, Адам?
Веки парня опускаются. Он морщится, будто испытывает физическую боль, и качает головой в слепом отрицании.
— А разве это важно? То, чего я хочу? Вообще когда-то было важно? — выравнивает взгляд и долго смотрит отцу в глаза. Качает расстроенно головой, говорит вдруг тихо и неуверенно. — Сейчас я понимаю, что хотел бы, чтобы все стало, как раньше. Если ночь, как сейчас… Регги и джаз из твоего кабинета. Твоя чертова уравновешенность. Мои разбитые в кровь руки и пьяная беспечность. Непоколебимая уверенность в себе. Свобода от пожирающих душу мыслей… — замолкает на мгновение и тяжело выдыхает. — Но, как раньше, уже не будет. Уже не будет, даже так!
— Адам, послушай меня, сынок…
— Сколько можно уже, а? Почему я должен узнавать все кусками? Что ты за человек? Я не понимаю, в чьих интересах ты действуешь? Кого ты защищаешь? Меня??? Так мне не нужно этого! Или, может, ты оберегаешь маму? Давай! Расскажи уже, как получилось, что она «залетела» от одного Титова, а замуж вышла за другого? Расскажи мне правду сам! Я хочу узнать ее от тебя, папа, — вымученно просит Адам.
Терентий Дмитриевич потерянно вздыхает.
— Все очень сложно. Так просто не вывалишь эту информацию…
— Я был на Мясоедовской, папа.
Трескучая от напряжения пауза.
— Стало быть, эта старая ведьма еще жива, — сердито кряхтит мужчина, поднимаясь из-за стола, и, выступая в центр кабинета, проходит к окну. Упирается рукой в пластиковую раму.
— Жива, — машинально подтверждает Адам. — Но кто она? Кем нам приходится?
— Она твоя бабушка. Вторая жена моего отца, родившая ему третьего сына, — нервно смеется. — Черт возьми! Каламбур.
— Моего биологического отца?
Терентий Дмитриевич кивает.
— Да, — набирает полную грудь воздуха так, словно бы следующее, что ему предстоит сказать, требует усилий. — Руслана.
Странно, но Адам отталкивает эту информацию всеми фибрами своей души. Ему не нужен другой отец! Даже гипотетически. Он хочет быть не просто Титовым. Хочет быть Терентьевичем.
Всегда критически недовольный своим отцом, сейчас боится его потерять.
Эти болезненные мысли захватывают сознание Адама совершенно неожиданно. Ему едва удается затолкнуть их на задний план и продолжить разговор.
— Почему ты называешь эту старуху ведьмой, а она Титовых — проклятыми?
— В жилах Марии не просто еврейская кровь течет. Она у нее черная.
— Стало быть, и у меня, — тихо заключает Адам.
Терентий Дмитриевич отстраненно качает головой и продолжает.
— К ней половина Молдаванки ходила за какими-то приворотами, отворотами и прочим колдовством. А она все утверждала, что род Титовых проклят на несколько поколений вперед. «Отшептать» хотела, но отец не позволял ей никаких ритуалов.
На этих словах Адам начинает смеяться.
— Что вы молчите? — снова повышает голос Ева, вытягивая Терентия Дмитриевича из задумчивости. — Как вы могли отпустить его?
— Если Адам принимает решение, его никто не остановит.
Глаза Евы наполняются слезами. Сердито выдыхая, она обрушивает на Терентия Дмитриевича все свои невольные переживания.
— Да как вы можете оставаться таким спокойным? Как вы живете эти дни? Неужели не волнуетесь? Где он? И что с ним??? Кто же подумает о нем, если не вы?
Титов опускает взгляд вниз. И произносит странную для понимания Евы речь.
— «Кораблю безопасней в порту, но он не для этого строился» [26]. Мой отец сурово воспитывал моего брата Руслана. Он наказывал и избивал его за малейшие проступки. Он ограждал его. Контролировал. Пытался силой подчинить буйный нрав, — неровно вздыхает. — И ничего не добился. Руслан не дожил и до двадцати пяти. Его убили, — голос Терентия Дмитриевича таит в себе горестные переживания и звучит отрывисто, но уверенно. — Нельзя удержать на цепи человека, который способен жить только свободно. Когда-нибудь Адам самостоятельно придет к равновесию. Только так.
***Дома Исаеву ждут новые моральные испытания.
— Ева, дорогая, — жеманничает Ольга Владимировна, едва дочь переступает порог гостиной. — Марго принесла свадебный каталог, чтобы ты могла подобрать фасон платья. Смотри, дорогая, мне так понравилось одна модель, — шустро перелистав страницы, приподнимает каталог вверх. — Вот. Превосходный силуэт, правда?
— На хрупкой фигуре Евы смотреться будет восхитительно, — расчетливо поддерживает дизайнер.
— Ух, ты!!! — с чрезвычайно бурным восторгом подхватывает девушка, театрально прижимая руку к груди. — Свадебное платье от Пашкевич! Это все, о чем я когда-либо мечтала!
— Ева, — осторожно одергивает ее Ольга Владимировна. И тут же извиняющимся тоном поясняет для Марго. — Она слегка нервничает из-за предстоящего события.
— Я понимаю, — натянуто произносит женщина.
— Нет, не понимаешь, — резко обрывает Ева, заставляя Пашкевич опасливо вжиматься в спинку кресла. — Посмотри на себя! Какая цаца! Не потеряй вдохновение, работая на Исаевых. Вся Одесса захлебнется в рыданиях!
— Ева! Ты ведешь себя совершенно недопустимо.
— Брось, мама! Я веду себя соответственно ситуации, — нервно вздрагивает. — Кто-то вообще понимает, что творится с моей жизнью? Хоть кто-нибудь понимает? Набралось зрителей немало, но никто не понимает, о чем эта гнусная драма, — словно бы отвергая происходящее, прикрывает глаза и встряхивает головой. Резким властным взмахом руки останавливает поднявшуюся с дивана мать. — Оставляю все на твое усмотрение, мамочка. Смотри только, никаких километровых шлейфов и пышных юбок. В гроб не поместится.
Поднимаясь по лестнице, хохочет с беззаботностью и хладнокровием сумасшедшего человека.
Пару часов спустя, после очередного вразумляющего монолога матери, Еву затягивает непривычная ей флегматичность. Ее не трясет от потребности в двигательной активности. Не поджигает изнутри азарт. Не манит шумный город. Ей настолько неинтересна бушующая за пределами ее тихой спальни жизнь, что впору бы сойти с ума по-настоящему.
Она лежит поперек кровати, утопая в льющейся из наушников музыке. Вертит в сознании обрывочные воспоминания. Сжимает пальцами металлический жетон Титова. В сотый раз читает высеченные на нем данные: «Адам Титов. 09.04.1998. I+».
Время уплывает. Просачивается, словно вода, и растворяется в масштабности огромной Вселенной. Еве кажется, что она слышит мрачный счет отмерянных ей дней. Но она не заинтересована в том, чтобы делать хоть что-нибудь.
Пока у порога ее дома не появляется Литвин. Исаева забывает с ним поздороваться и, буквально вырвав из его рук чуть измятый конверт, захлопывает дверь.
Спрятавшись в относительно уединенном месте — спальне дедушки Алексея — извлекает содержимое. Это черная картонная карточка с красной выпуклой надписью «True blood». Чуть правее на ней значится номер — 911. А на обороте мелким косым почерком выведено: Адам Титов. Днепр/18 ноября/22:00. Встреча.
И все внутри Евы меняется, будто срабатывает какой-то переключатель.
— Я очень тебя прошу, не ходи к нему, — серьезно уговаривает Даша, наблюдая за суматошными сборами подруги.