Улей (СИ)

Исаев запальчиво вздыхает.
— Он хотел обокрасть папу, — выдает часть правды.
Ева, поворачивая голову, обращает свой взгляд к отцу, и Павел Алексеевич едва удерживает самообладание. Так обличительно и укоризненно она на него смотрит. Пронзает насквозь.
— Думаешь, он больше не станет так делать?
Исаев на мгновение прикрывает глаза и медленно выдыхает. Его пятилетняя дочь проявляет снисхождение, благосклонно создавая вид, что верит отцовским словам. Павел Алексеевич чувствует себя мерзким подонком и глупцом, но ничего не может с этим поделать.
— Нет, Ева. Он никогда больше так не сделает.
…Резко распахивая глаза, девушка судорожно вздыхает и стремительно садится на постели. Несколько раз, по счету, планомерно вдыхает-выдыхает и устало растирает лицо. Откидывая одеяло, встает с постели. На ходу, по устоявшейся привычке, щелкает пультом дистанционного управления. Быстрая зажигательная песня растворяет удушающую тишину комнаты, но Ева накручивает громкость повыше, стремясь поскорее скинуть с плеч оковы дурного сна.
Поднимает руки вверх, мимолетно досадуя на неприятную тяжесть гипса, и тянется на носочках. С минуту методично вращает плечами и головой. Десяток раз приседает. Наклоняясь, растягивает мышцы ног и ягодиц. Совершает эту элементарную зарядку не с целью поддержания формы. За годы занятий каратэ ее тело привыкло к большим нагрузкам. С помощью же подобных упражнений Ева просыпается.
Ровно к девяти тридцати девушка спускается к ненавистному ею воскресному завтраку. Трудней всего выдерживать именно воскресенье, потому что, как правило, оба ее родителя никуда не спешат, и засиживаются за столом дольше положенного.
— Всем доброе утро! — улыбаясь, здоровается чересчур бодро.
Чувствует на себе пристальные взгляды родителей, но не устанавливает зрительный контакт ни с одним из них. После этого неотвязного, повторяющегося годами кошмарного сна тяжелее всего смотреть в глаза отцу.
Стремясь сохранить равновесие, игнорируя повисшую за столом тишину, изучает бушующее за окнами море.
— Почему на твоей футболке написана какая-то похабщина? — голос Павла Алексеевича ржавым скальпелем вскрывает черепную коробку Евы. Расщепляясь на эховые волны, множится в ушах, будто крики буревестников.
— Какая разница, что на ней написано? — смеет противиться отцовскому недовольству. — Это же моя футболка. Не твоя.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ей не нужно поворачивать голову, чтобы знать — отец приходит в ярость от подобной дерзости.
— Большая разница, — громко чеканит он. — И если мне не нравится, ты ее носить не будешь. Тратишь мои деньги на всякое барахло, еще и огрызаешься?
— Павел, — мягко останавливает мужа Ольга Владимировна.
— Что Павел? — обращает свою злость на жену, так как Ева игнорирует его. Молча размазывает масло по двигающемуся на тарелке за ножом тосту, беспокоясь лишь о том, сможет ли проглотить хоть что-нибудь. — Вырастили на свою голову! Восемнадцать лет, а разговаривать с родителями так и не научилась!
Громкий лающий кашель дедушки Алексея прерывает сердитую брань отца.
— Прикрывай рот, папа, — раздраженно бросает Павел Алексеевич.
Старик, заходясь надрывным кашлем, сгибается над столом. Что-то звякает о пустую тарелку, и Ева машинально поднимает глаза, чтобы увидеть выпавшую на нее вставную челюсть.
— Господи, Боже мой!!! В этом доме хоть когда-нибудь можно нормально поесть??? — взрывается криком Павел Алексеевич.
— Лидия Михайловна!
Ева чувствует внутри себя настолько сильное угнетение, что не может даже рассмеяться. Слабо улыбаясь, провожает дедушку Алексея взмахом руки и с омерзением смотрит на принесенную ей овсяную кашу. Взяв в руку ложку, пытается заставить себя есть. Но желудок протестующе сжимается, посылая все ее попытки к чертям собачьим. Тост с маслом таким же нетронутым грузом лежит на блюдце.
— Отличное начало дня!
Сжимая ложку сильнее, девушка зачерпывает ненавистную еду.
— Как ты сидишь, Ева? — назидательным тоном прерывает ее мать. — Выпрями спину.
Ева шумно вздыхает и отводит плечи назад, фиксируя позвоночник идеальной дугой. Адресуя матери недовольный взгляд, снова смотрит на содержимое ложки.
— Это всего лишь каша, Ева. Открой рот и съешь ее.
— У меня нет аппетита, — сипит девушка с отчаянием.
— Есть, нет… — монотонно произносит Ольга Владимировна. — Просто проглоти ее. Это в состоянии сделать любой мало-мальски уравновешенный человек.
Ева с силой сцепляет зубы, проглатывая рвущееся из груди негодование.
— Ты возмутительно не организованна. Не дисциплинированна. Неисчерпаемо упряма, — сухо продолжает мать. — Диву даюсь! В твои годы я профессионально занималась музыкой, строила планы на будущее, училась и работала.
Девушка со свистом втягивает воздух и швыряет ложку с кашей обратно в тарелку.
— Поздравляю, мама!
— Что за тон, моя дорогая? — хладнокровно отражает вспышку дочери Ольга Владимировна. — Попроще, пожалуйста. Я не из вредности тебе это говорю. Хочешь нормальное будущее — прислушайся, — отпивая апельсиновый сок, ждет от Евы какой-то реакции. Но та, упрямо сжимая губы, молчит. — Как учебный процесс? Ты все академические задолженности закрыла?
— Да, мама, — медленно вздыхает. — Все нормально.
— Хорошо, — одобряет мать.
— И что хорошего? — вмешивается молча жующий до этого отец. — Как была непутевой, такой и осталась. Я сомневаюсь, что она, — указывает в сторону Евы пальцем, — без нашей помощи закончит академию. В конце этого курса технологическая практика. Ты представляешь ее на грузовом судне? — жестоко глумится он. — Я — нет. Это просто смехотворно.
— Согласна, подобное представляется нереальным, — выдержанно улыбается Ольга Владимировна.
Ева смеряет обоих сердитым взглядом и, создавая раздражающую их паузу, неторопливо наливает в стакан вишневый сок. Делает несколько глотков, перед тем как заговорить.
— Почему бы тебе хоть раз не поверить в меня, папа? — с горячностью выпаливает она. — Не такая я недотепа, как ты думаешь! Справлюсь.
Павел Алексеевич откидывается на спинку стула и насмешливо смотрит на дочь.
— А я ничего не придумываю, Ева. Я лишь констатирую то, что вижу.
— Ну, ладно-ладно, Паша, — похлопывая мужа по руке, заступается за дочь Ольга Владимировна. — Дай ей шанс.
Исаев сурово поджимает губы, выказывая свое раздражение.
— Уже дал, когда оплатил ее учебный контракт.
— Спасибо, — язвительно шипит девушка, испепеляя отца взглядом.
— Закончишь — отработаешь, — гневно рубит он.
Эта фраза влетает в грудную клетку Евы пушечным снарядом и вытаскивает наружу то, что ранее никогда не поднималось.
— Непременно, папочка. Я же знаю, долги ты не прощаешь. Никому, — давит ухмылку отца своей самодовольной улыбкой. — Даже собственной дочери.
— Ева! — одергивает ее Ольга Владимировна. — Хватит уже.
Угольные глаза отца врезаются в идентичные глаза дочери с остервенелой пытливостью.
— Поговори еще! — рявкает Исаев, поднимаясь из-за стола. Бегло читая в ее глазах приумноженное за тринадцать лет осуждение, равнодушно отмахивается от Евы. — Я на работу. В зерновом терминале проблемы… Кучка не востребованного миром дерьма в очередной раз решила, что им мало платят.
Ольга Владимировна поджимает губы, выражая свое сдержанное недовольство высказыванием мужа. А Ева вздыхает с облегчением, получая небольшой перерыв от родительского внимания.
— Павел, будь аккуратен в выражениях. Это все-таки люди. Не гневи Бога.
— Это им стоит быть аккуратными. Со мной, — властно заявляет Исаев, по обыкновению мня себя мировым правителем.
Ольга Владимировна изящно отбрасывает салфетку на стол и провожает удаляющегося мужа негодующим взглядом.
— Я могу идти? — нетерпеливо окликает ее Ева.
Мать, обращая взгляд к дочери, смотрит на нее с явственным укором.