По грехам нашим. В лето 6732 (СИ)
— Аще кто с нами пойдет, то и зброю найдем и брони, да и снеди православным дадим. Токмо великий князь можа и не пустить, треба його просить, кабы дозволил нам живот свой за Русь покласть. Просите православныя великого князя о воли пустить латинян бить, — закончил я свой спич на самом пике народного возмужения.
— Попросим, боярин, попросим. А коли что и вечевой колокол звонить стане, — кричали люди.
Я сделал кивок, показывая Шиноре, чтобы переходил к последней фазе операции и вел людей к великому князю на поклон.
— Пошли, люд православный до княжих тиунов да посадников, наказ люда православного явить, — прогремел голос рослого мужика, который стоял рядом с Шинорой и явно выполнял роль рупора.
Как ситуация сложилась в городе досконально я не знал, но присланный человек от Шиноры сказал только одну фразу, суть которой звучит как «все чего хотели, добились, но кое кто не доволен». То есть народ на князя все же надавил и тот принял решение, нужное нам, вот только нарвались уже по крупному и Юрий злобу затаил. Вот только не понять, откуда проныра еще и про мысли князя знает, или кто-то подсказал…
Мы стояли уже пять дней, но никакого распоряжения от великого князя не было. Припасов хватало, а с учетом привезенного Жадобой, мы можем кормиться до месяца, если конечно, пополнения нашего воинства не будет столь стремительным. Но и серебра хватало. Если что и припасов купим. Вот только много людей не нужно. Взять до трех сотен — да! А, если больше — мы только сделаем себе хуже. За большим отрядом взрослых, битых жизнью мужиков, а другие вряд ли пойдут, можно просто не уследить. Это и неповиновение и ссоры с другими отрядами, грабежи и еще немало факторов. А меньшему количеству придется подчиниться большинству. Так я вижу психологический аспект.
Слухи же в этом времени — сарафанное радио, что я только восхищался. Даже из почти враждебного Мурома на пятый день, то есть сегодня деньги передали. И я брал эти и другие деньги. Серебра собралось под три сотни гривен, что позволило провести ревизию и докупить многое впрок.
Пополнением стали сто семьдесят человек. Только треть из них пришли оружными, остальных же пытаемся вооружить. В принципе, оружия впритык хватает всем, но уже все командование нашего воинства приняло стратегию унификации родов войск. Нужна была пехота, вооруженная — теми же бердышами. Но их на всех не хватает. И наши воины не все имеют бердыши, несмотря на то, что они не такие уже и сложные в исполнении. В случае полного игнорирования гражданских заказов, сделали бы много, но тогда сложнее было прокормиться. И пришлось своими ратными пожертвовать в пользу вооружения ополчения, как дома, так и в данной ситуации владимирского охочего люда.
— Князь, великий князь едет! — пронеслось по всему лагерю.
— Наконец, его величество соизволило уделить нам внимание. А то уже подумывал собрать со всех городов русских в крестовый поход людей, и смел бы и рыцарей, и всю эту княжескую свору. Расплодились и по всем городам — кормите их, а вы дружину в порядок хотя бы приведите, — я шел встречать великого князя и тихо, чтобы никто не слышал, бормотал себе под нос недовольство. — Неделю сидеть просто так, проесть уйму продуктов. А ты оплатишь? Паразит ты, а не князь!
— Боярин ты молвил что? — окликнул меня Тимофей, шедший в нескольких метрах позади меня.
— Не — молитву читаю, кабы Бог дал сил мне, — не поворачиваясь, сказал я своему помощнику.
Раздражало все. Скопление народу, загаженная округа. И это несмотря на оборудование отхожих мест. Еще и дождь второй день идет. Все радуются, а я только нервничаю. Дождь может и хорошо. Погода выдалась в последнюю неделю аномально теплой, но я сейчас иду и мешу грязь своими булгарскими сапогами. И это тоже злит. Почему булгарскими сапогами, а не своего производства? Почему даже этот торговый народ больше в сапогах ходит, а русичи в лаптях, да анучах?
— Ты пошто таки смурной? — спросил меня Глеб Всеславович, когда я подошел к нему для встречи с князем.
— А что доброго? Кольки серебра мы потратили за седмицу, а князь ни подводы зерна не дал, — я сплюнул.
— Ты стой удали, а я з Филиппом пойду до князя, — полковник посмотрел на меня и потом повернул голову чуть вправо, где стоял Бер.
Великан так же, как и я, нервничал, и его добрые детские глаза налились звериной первородной злобой. Не знаю, почему и как, но Бер стал чувствовать мои эмоции и сопереживать им.
— Я з Филипом, — утвердительно сказал Глеб Всеславович. — Не иди до князя!
Интермедия 1
Интермедия 1
Великий князь владимирский Юрий Всеволодович был взбешен. Его всегда раздражало все то, на что он не мог повлиять или что происходило не по его воле. Нет, Юрий не был сильно уж властолюбив. Но психологическая травма давила. Он сильно переживал, до сумасшествия, когда потерял в 1216 году наследство отца. Отец Всеволод, прозванный Большое гнездо, пренебрёг наследственным правом и в обход старшего сына Константина отдал княжеский стол ему, второму сыну Юрию. А он и не просил, вот только и Константин захотел перенести свою столицу в Ростов, который всегда больше любил. Вот и началась гражданская война, в которой проиграл Юрий, но Константин сам своей рукой отписал великое княжество в наследство своему брату.
И это было еще не все. Раздражение вызывало повсеместное сравнение Константина и Юрия, что было часто не в пользу последнего. Константин и науки любил и людей ученых привечал, да и лютый был у сечи, а Юрий как минимум проиграл старшему брату в войне. Одним из немногих людей, кто был предан лично Юрию и был его соратником оставался Симон, прозванный Печерским. Митрополит был благодарен Юрию за то, что тот некогда увидел в монахе из Киево-Печерской лавры признаки будущего мудрого и великодушного митрополита, мудрого, что важно, митрополита.
Вот и сегодня, когда начались эти непонятные волнения, Симон послал к великому князю, который возвращался с инспекции строящегося суздальского храма. Поводом к отправке князя в путешествие стала информация, что строительство храма крайне замедлилось. Причиной тому была банальная коррупция. Деньги на оплату работы каменщиков где-то пропали, и одна артель убыла в Унжу, где, что для князя стало еще одним раздражителем, также строилась каменная церковь. Но это был только повод. Князь очень хотел продемонстрировать, кто в доме хозяин, а потом направить на убой непонятных людей, возглавляемых этим старым лисом Глебом, но вмешательство митрополита и народа поколебало решение, а потом уже во Владимире великого князя настигла делегация новгородцев.
— Што думаешь? — обратился Симон к своему князю.
— Не ведаю, отче, — ответил Юрий не столько митрополиту, сколько своему духовному отцу. — Не по нраву мне, коли што деятся не по моей воле. Мне треба замирить новгородцев, што обиду сыну учинили, також треба поменьшить воинство, што Василько служит, а живут на моих землях.
Князь выговаривался, а Симон молчал и с некоторой жалостью смотрел на Юрия. Митрополит ценил то, что князь не стесняется быть перед ним слабым, и не мог не жалеть своего покровителя. Ну не был Юрий столь сильным духом и волей, как его браться Константин и Ярослав.
— Все по воле божией, князь, токмо треба волю його видеть и разуметь. Вот народ владимирский вече устраивает, яко у Новгороде. Что рабить табе? — поучительно стал говорить Симон.
— Что, отче? — растеряно спросил князь.
— А то, что треба зробить так, какоже люди чают. Пусчай идут воевать крыжака латинского. Коли скажут лицари, что ты у тым ведаешь, то ты можаш сказать, что то народ, а дружины твоей нет. Новгород не воюй, а бери виру за обиду. Мне вести принесли, что у Новгороде тое самое — народ требу кричит, кабы немца бить и ужо сотни збирают. Так пусчай буйны головы за веру православную положат, а свого слушку я с ими пошлю, — закончил свое поучение Симон.
Только митрополиту и только наедине, Юрий разрешал поучительный тон и никогда не перебивал. Вот и сейчас князь многое и сам прекрасно понимал, но не перебивал. Поразмыслив он решил, что неплохо будет стать действенной силой на линии соприкосновения с крестоносцами, подвинув там смоленских ростиславовичей да и ослабленных полоцких изяславовичей. Но не одного дружинника там не будет, а вот зерном да другим скарбом Глебу он поможет.