Моя Нирвана (СИ)
— Стажируешься в ЦБ? — удивляется судья.
— Да, я на экономическом учусь.
— Так сегодня же суббота.
Черт. У меня есть ровно секунда, чтобы выкрутиться.
— Ой, да нас, стажеров, даже по выходным заставляют, — слегка смеюсь.
— Понятно. И в каком ты департаменте?
— Эээ, департамент денежно-кредитной политики, — называю первое подразделение ЦБ, которое вспоминаю.
— Таргетируешь инфляцию? — смеется.
— Да… Типа того…
Боже, надеюсь, он сейчас не начнет в подробностях спрашивать, что входит в мои обязанности.
— Ладно, ребята, — судья снова улыбается. — Рад был вас повидать. Папе привет передавайте.
— Ага, обязательно, — мямлю.
Аркадий Викторович с женой уходят к своему столику недалеко от нас, и я облегченно выдыхаю. Кажется, пронесло.
— Что это было? — цедит Лиза.
— А что я должен был сказать? — шепчу. — Что у нас свидание?
— Ты за эти пять минут назвал меня сестрой больше раз, чем за всю жизнь. — Со злостью бросает на стол смятую салфетку. — Какого хрена, Миша? Ты теперь всегда будешь изображать на публике моего брата?
Я делаю глубокий вдох, готовясь к тяжелому разговору с девушкой. Примерно такой реакции я от нее и ожидал.
— Лиз, ты должна понимать, что в глазах общества мы брат и сестра. Никто не знает о том, что я усыновленный ребенок. А даже если и узнают, то наши отношения все равно будут выглядеть крайне странно.
— И что ты теперь предлагаешь? Всю жизнь прятаться?
— Я не знаю… — честно отвечаю. — Папа просил меня быть осторожными на публике, пока они с мамой что-нибудь не придумают.
— А что они могут придумать? — шипит. — Они ничего не придумают! Они зачем-то всю жизнь ото всех скрывали, что усыновили тебя, а расхлебывать теперь должны мы!
Я устало облокачиваюсь на спинку плетеного кресла. Я старался задвигать эти размышления подальше, откладывал их на потом, но теперь уже невозможно бежать от той реальности, в которой мы находимся. Пора признать это:
В Москве живут 17 миллионов человек, но нам с Лизой все равно нужно будет всю жизнь прятаться.
— Кому вообще какое дело до нас? — продолжает, уже повысив тон.
— Говори тише, — прошу ее. — Судья сидит не так уж и далеко.
— Я думаю, что это была Кристинина идея — не говорить тебе о том, что ты приемный ребенок. Она ведь первая тебя усыновила.
— Какая разница, чья это была идея? — раздражаюсь. — В любом случае я не намерен подставлять свою семью. У мамы публичная компания.
— Она не твоя мама!
Лиза выпаливает это явно быстрее, чем успевает подумать. Девушка тут же замолкает и смотрит на меня с испугом.
— Да, она не моя мама, — произношу с горечью. — К сожалению. Хотя я бы все отдал за то, чтобы Кристина Самойлова была моей настоящей матерью.
Лиза молчит, понимая, что сказала лишнее. И без того плохое настроение падает еще ниже. Я молча открываю меню и листаю страницы, но даже не вчитываюсь в текст.
— Определились с заказом? — подходит улыбчивый официант.
— У вас есть стейки? — смотрю на него.
— Конечно, в горячих блюдах.
— Мне стейк средней прожарки и салат цезарь. — Закрываю меню и отдаю официанту.
— Из напитков, что желаете?
— Американо без ничего.
— Что для вас? — обращается к Лизе.
— Я ничего не буду. — Возвращает ему меню.
Слегка удивленный официант удаляется, и мы с Лизой молча погружаемся в свои телефоны. Через минут 20 мне приносят заказ, и я приступаю к еде в то время, как Лиза с кем-то переписывается. У нее тоже нет настроения и, видимо, пропал аппетит. Ну или она ведет себя так мне назло.
Но судья в нескольких метрах от нас сейчас интересует меня куда больше, чем недовольная Лиза. Аркадий Викторович, к счастью, сидит к нам спиной и увлечен разговором со своей супругой.
Я быстро все съедаю и оплачиваю счет. Когда мы встаем с мест, Лиза тянется за букетом в вазе.
— Оставь цветы, — строго говорю ей.
— Что? Почему?
— Потому что. Я куплю тебе новые.
— Но мне нравятся эти!
— Лиза, оставь цветы тут, — говорю тихо, но очень твердо.
Она упирает руки в боки, становясь в воинственную позу.
— Меня не устраивает такой расклад. Мы будем прятаться всю жизнь?
— Я не знаю. Но сейчас ты молча пойдешь на выход из ресторана и оставишь цветы тут. — Цежу сквозь зубы. Вдруг понимаю, что разговариваю с Лизой так, как говорил с ней всегда раньше: жестко и грубо. — На выход, я сказал.
Лиза вспыхивает, как спичка. Я уже готов по нашим старым добрым традициям схватить ее силой и вывести. Удерживает только тот факт, что жена судьи на нас поглядывает.
Каким-то чудом Лизе удается сдержать в себе порыв заорать на меня. Она молча разворачивается и направляется в сторону автомобиля. Насколько Лиза сейчас зла, можно понять по тому, как громко она хлопает дверью моей машины.
— А можно не показывать мне свой характер? — рычу, заводя мотор.
— Не нравится мой характер — можешь со мной расстаться.
Я решаю не отвечать на ее заявление. Мы оба сейчас на взводе и ни к чему усугублять ссору. Половину дороги до Лизиного дома мы молчим, но я замечаю боковым зрением, как ей едва удается сдерживать бурю.
— Что такого в том, что я бы забрала цветы!? — все-таки взрывается криком на весь салон. — Мало ли кто мне их подарил!? Может, я сама себе их купила!
Я резко торможу автомобиль у цветочного ларька, который мы сейчас проезжаем. Быстро выскакиваю из салона и забегаю в магазин.
— Здравствуйте, — обращаюсь к продавщице за прилавком. — Дайте, пожалуйста, самый дорогой букет.
Тучная женщина средних лет открывает витрину-холодильник и достает огромную охапку самых разных цветов, завернутых в красивую бумагу. Расплатившись, я возвращаюсь в машину.
— Это тебе, — сую букет Лизе.
— Он мне не нравится, — кривит лицо.
— Возьми, пожалуйста, цветы, мне нужно продолжать ехать, мы стоим на аварийке, — стараюсь сказать, как можно спокойнее.
— Я сказала: мне не нравятся эти цветы, — демонстративно скрещивает руки, давая понять, что не возьмет букет. — Мне нравились те цветы, но ты не разрешил мне их забрать.
Мои нервы уже накалены до предела. Я со злостью кидаю веник на заднее сиденье и резко трогаюсь с места. Наверняка собрав кучу штрафов за превышение скорости, я наконец-то торможу в Лизином дворе.
— До свидания, и попрошу дверью не хлопать, — сухо бросаю ей, продолжая смотреть в лобовое стекло.
Но Лиза не спешит выходить. Продолжает сидеть, все так же скрестив руки.
— Как ты видишь развитие наших отношений? — поворачивает ко мне голову.
Наверное, нам нужно это обсудить, но сейчас я не в том настроении.
— Сейчас не лучший момент, чтобы говорить об этом.
— А почему нельзя рассказать всем, что ты приемный ребенок?
— А что от этого изменится? — все-таки поворачиваюсь к ней. — Нас растили в одной семье, у нас одна фамилия и одно отчество.
— Ты можешь поменять фамилию и отчество.
Я на мгновение теряюсь. Смотрю на нее в растерянности, не зная, что ответить.
— Почему ты не хочешь взять фамилию своей родной матери? — невозмутимо продолжает. — И у тебя же есть какие-то родственники по ее линии?
— Родственники по линии моей биологической матери отказались от меня, когда она умерла.
— А сейчас они могли бы тебе очень пригодиться!
— Каким образом? — повышаю голос. — Я не хочу их видеть и не хочу иметь с ними никаких дел!
— Если бы ты взял фамилию своей родной матери и стал общаться с ее родственниками, может быть, со временем все окружающие и привыкли к мысли о том, что ты не ребенок Самойловых!
— Я не хочу менять фамилию, — отрезаю. — Возьми ты девичью фамилию своей матери. Или фамилию отчима.
— А я с какой стати должна менять фамилию? — возмущается. — Максим Самойлов мой настоящий папа и это моя фамилия!
Я прямо чувствую, как Лиза хотела добавить «а не твоя», но вовремя сдержалась.