Моя Нирвана (СИ)

— Лиза давно знает, что меня усыновили. — Спокойно парирую.
От моих слов он замирает.
— Как знала? Откуда?
— Четыре с половиной года назад она нашла в твоем сейфе свидетельство о моем усыновлении. Лиза уже очень давно обо всем знает.
Отец смотрит на меня немигающим взглядом. Кажется, эта информация шокировала его еще больше, чем меня, когда я понял, что Лиза давно в курсе.
— Но… — произносит и тут же запинается. — Как она ни разу себя не выдала, а я ни разу не заподозрил? — задает риторический вопрос, скорее, самому себе, чем мне.
— А ты вообще много о чем не подозреваешь, что касается Лизы.
— В смысле?
Теперь моя очередь подбирать слова. Но реальность такова, что во мне вдруг ни с того ни сего проснулись злость и негодование на отца. За Лизу и за ее боль. И дипломатичные слова подобрать трудно.
Я не адвокат, в конце концов.
— Ты даже не представляешь, насколько твоя дочь росла несчастным ребенком. — Бросаю ему обвинительно. — И является им до сих пор. Прости, что говорю тебе это, но как отец ты с Лизой конкретно облажался.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — повышает голос. — У Лизы всегда все было.
— Кроме главного! — резко перебиваю его.
— Чего главного?
— Нормальной семьи! — выкрикиваю со злостью.
Отец резко осекается, а меня тем временем уже не остановить:
— Ты дал Лизе абсолютно все: квартиру, деньги, образование, путешествия по заграницам и даже свою фирму, но ты не дал ей главное — нормальную человеческую семью! Ты хоть раз думал, какого Лизе так жить? У всех нормальных детей мама и папа, а у нее мама, отчим, папа, мачеха и куча каких-то сводных братьев и сестер. Ты когда-нибудь думал, насколько она несчастна, живя так?
Он смотрит на меня во все глаза, шокированный моей тирадой. А я завелся не на шутку, потому что мне вдруг по какой-то причине стало больно за Лизу. Как будто я взял на себя часть ее мук и страданий.
— Ты дал семью усыновленному ребенку, но ты не дал семью своей родной дочери, — добиваю его этой фразой.
— С чего ты вообще взял, что Лизе чего-то не хватало? — наконец-то подает голос. Он тоже разозлен. Аж покраснел.
— Я читал в детстве ее дневник, — заявляю без какого-либо стеснения, хотя, конечно, понимаю, насколько мой поступок гадкий. — И знаешь, о чем она писала? О том, что мечтает жить со своими мамой и папой.
— То есть, я должен развестись с Кристиной и снова жениться на Ольге? Я правильно понял твой намек?
— Нет. Я не говорю, что ты должен разводиться с мамой, но я говорю, что хотя бы изредка ты мог бы ходить с Лизой ужинать в ресторан не вдвоем, как вы это делаете сейчас, а втроем. Вместе с ее матерью.
— То есть, ты предлагаешь мне ходить на ужины с бывшей женой!? — выгибает бровь.
— И вашим с ней совместным ребенком. Потому что для вашего совместного ребенка это очень важно — проводить время с обоими родителями одновременно, а не по отдельности. И желательно, чтобы во время таких ужинов вы с бывшей женой поменьше говорили о своих нынешних супругах и детях, а больше о самой Лизе.
Я заканчиваю тираду и перевожу дыхание. Отец выглядит загнанным в тупик, хотя, учитывая тот факт, что он адвокат, его очень сложно припереть к стене. Какое-то время мы молчим, а потом я снова начинаю, уже слегка успокоившись:
— Пообещай мне, что ты будешь делать это ради Лизы. Хотя бы раз в месяц, но ты и твоя бывшая жена будете проводить с ней время втроем. Ты даже не представляешь, насколько это важно для Лизы. Для тебя это всего лишь ужин в ресторане раз в месяц, а для Лизы это самая заветная мечта.
Он трет ладонями уставшее лицо и тяжело вздыхает.
— Хорошо. Я не против, если Ольга будет не против. — Бросает на меня взгляд. — Я не знал, что Лиза этого хочет. Я ведь не читал ее дневник.
Я игнорирую последнее заявление, сказанное с очевидной издевкой.
— Ты даже не представляешь, насколько сильно Лиза об этом мечтает и как ей было больно расти в такой неполноценной семье, где вроде бы родственников много, но при этом никого близкого.
— И где старший брат постоянно подливал масла в огонь, — буравит меня злым взглядом. — Да-да, Миша, я прекрасно помню, как ты говорил Лизе в детстве, что она в нашей семье лишняя.
 
Мне снова режет слух словосочетание «старший брат», но я решаю не заострять на нем внимания.
— Ты должен был сильнее меня за это ругать. — Поднимаюсь с места. Пора ехать по делам. Главное я отцу сказал.
— Это как? — встает следом за мной. — Ремнем тебя бить?
— Может, и ремнем, если по-другому я не понимал.
Я обнимаю отца на прощание и выхожу из кабинета с ощущением, будто с плеч свалилась гора. И от того, что совсем скоро Лиза станет чуточку счастливее я становлюсь счастливее сам.
  
Глава 47. Больная тяга
 
После разговора с отцом я еду домой. У входа в подъезд глаз падает на машину, ключи от которой я на эмоциях выбросил. Где-то в ящиках стола в моей комнате, кажется, лежат запасные.
По шуму телевизора в квартире я понимаю, что мелкие дома. Захлопываю дверь и кричу:
— Всем привет!
На мой голос из своей комнаты тут же вылетает Ира. Сначала устремляется ко мне, а затем резко тормозит и смущенно смотрит. Я быстро скидываю с себя куртку и обувь.
— Ну чего замерла? — спрашиваю с улыбкой. — Иди сюда.
Ира будто ждала моего разрешения. Тут же срывается навстречу и виснет в моих объятиях.
— Мишка… — ревет мне в плечо.
— Что за потоп? — смеюсь и целую ее в макушку. — Поверь, поводов нет.
— Миша, я хочу сказать, — отрывает от моего плеча заплаканное лицо, — ты самый лучший брат на свете! Даже лучше, чем Лешка.
Ира снова прижимается лицом мне в грудь и продолжает плакать.
— Хватит реветь, дуреха, — смеюсь. — Никто не умер.
Я слегка приподнимаю голову и вижу Лешу, привалившегося к дверному косяку своей комнаты. Он стоит в нерешительности и явно не знает, куда себя деть.
— А ты чего там, как партизан? — обращаюсь к нему. — Иди давай сюда.
Леша медленно направляется к нам и где-то в полушаге неуверенно останавливается. Я кладу ему руки на плечи и притягиваю к нам с Ирой.
— Так, хватит разводить потоп, — строго обращаюсь к сестре. — Ничего не изменилось. Я по-прежнему ваш старший брат, а вы по-прежнему мои мелкие.
Ира вытирает слезы и быстро кивает головой. Леша крепче меня обнимает и тихо говорит:
— Не исчезай больше так. Я думал, мы тебе уже не нужны.
— С ума сошел? Вы самое главное, что у меня есть.
— Ты три недели не звонил и не появлялся. Родители сказали не трогать тебя. Я думал, ты больше не придешь.
— Мне нужно было немного времени. Сейчас все в порядке.
Мы с братом крепче сжимаем друг друга в объятиях и отпускаем. Ира уже наконец-то прекратила лить слезы и, размазав по лицу косметику с соплями, даже стала немного улыбаться.
— Ну что? — обращаюсь к ним. — Какие новости?
И они оба, перебивая друг друга, начинают рассказывать, что у них произошло за эти три недели. Ира уже выучила почти все правила дорожного движения, а Леша готовится к новым соревнованиям по плаванию. Если победит, то это станет ему существенным плюсом при поступлении в Гарвард.
Я не знаю, насколько глубоко они осведомлены о моем реальном происхождении, но мне вопросов не задают, а сам я не рассказываю. Да и к чему это? Какая разница, кто моя биологическая мать? Разве это что-то изменит между нами? Нет, абсолютно нет.
Поздно вечером возвращаются родители. Мама при виде меня тут же расцветает. Мы ужинаем все вместе, как раньше, и, кажется, что действительно ничего не изменилось. Мне даже становится стыдно за свое слишком эмоциональное поведение в тот злосчастный вечер. Просто это было слишком неожиданно. Я всю жизнь считал в нашей семье левой Лизу, а оказался левым сам.
Мысли о ней то и дело лезут в голову. Вот и сейчас во время ужина я обвожу глазами стол и понимаю, что ее не хватает. Эта ни с того ни с сего пришедшая в голову мысль кажется такой странной. Никогда я раньше не вспоминал Бестию во время семейных вечеров и уж тем более никогда не думал, что ее нам не хватает.