В паутине сладкой лжи (СИ)

Его я купил ей в первую очередь. Она по-детски трогала прозрачный латекс, будто через него пыталась коснуться огоньков. Маленьких, желтых, как крошечные светлячки.
— Если бы я знал, что тебя это так обрадует, платил тебе премию воздушными шарами.
— А у меня была премия? — Увидев недоумение на моем лице, она заливисто рассмеялась. И когда я шагнул в ее сторону, обняла руками шар, будто боялась, что именно его я и хочу забрать.
Я не спешил. Остановился. Замер, чтобы не спугнуть свою маленькую птичку.
— А куда теперь? — Тина рассматривала прохожих с Арбата, таких же ярких, как цвета ее платьев и уважительно кивала головой. Я же наоборот — с ужасом ждал, какие еще безумные оттенки напялит на себя Скобеева после этой экскурсии в мир фриков. После того как мимо нас прошла бабушка во всех оттенках розового, решил — пора уводить свою принцессу из этой сказочной опушки. Куда-то в приличное место.
— А куда бы ты хотела, Алевтина?
Она привыкла к тому, что я звал ее иначе. И потому всякий раз вздрагивала при звуках полного имени, будто оно ей больше не принадлежало. Но только не в тот день.
Отведя руку с шаром в сторону — огоньки подло слепили ей глаза, Тина подняла упрямый подбородок и прохрипела голосом бывалой женщины:
— В луна-парк. — А увидев мое замешательство, добавила: — Кататься на каруселях и есть сладкую вату.
Мы так и не стали есть на улице. Я не разрешил. Повел ее на летнюю веранду, чтобы сидеть в широких разлапистых креслах и глазеть на прохожих. Хотелось до пьяна напиться этим августом, этим воздухом, и женщиной напротив меня.
Тина елозила в нетерпении. Или в ужасе. Я закрыл для нее меню, чтобы она не видела цен и выбрала действительно то, что хочет.
— Здесь очень дорого?
— Неприлично. Чтобы накормить здесь тебя придется брать кредит.
Кресло предупреждающе скрипнуло, а я поймал Тину когда она уже собралась встать и побежать куда-то в сторону киоска с пирожками.
— Давай по порядку. Что ты любишь?
Она обмерла и задумалась. Лоб хмурился, брови насуплены, а на лице самое серьезное выражение:
— Обычно я готовлю…
— Нет, ты не поняла. Что ты любишь? Больше всего? Чтобы ты ела на завтрак, обед и ужин, если бы в холодильнике были любые продукты.
Кажется, девчонка любила игры. Точнее загадки. Потому что сразу после этого вопроса глаза ее азартно сверкнули, а сама она подалась вперед, и, закрыв ладошками папку с меню, прошептала:
— Блины. С икрой! — И пока я не успел подумать, откуда аристократические замашки у такой скромницы, добавила: — Кабачковой.
Мой стон было слышно даже на Эвересте. Я был готов положить перед Тиной звезду с неба, а ей хотелось кабачков. Прекрасно понимал, откуда такие желания: семья Скобеевых жила бедно. Очень бедно. И вряд ли Алевтина видела дорогие вещи, вкусную еду, другие страны. И конечно ей ничего этого не надо, потому что девчонка просто не знала, что так можно.
Чтобы подарить ей весь мир, для начала нужно показать, что этот мир вообще существует.
И не смотря на протестующие звуки и нахмуренный вид, я сделал первый шаг. Маленький, нелепый, однако очень нужный и в правильном направлении.
Тина с ужасом смотрела на сдвинутые столы, на которых громоздились закуски из первых страниц меню. До горячих блюд мы просто не дошли.
— Я столько не съем.
— Так ты не одна, я помогу.
Мы ели, смеялись, снова ели и когда я откинулся на кресло, не в состоянии уже сидеть, увидел как Алевтина в точности отзеркалила мою позу. Туника на ней красноречиво обтянула округлившийся живот.
— А куда мы поедем сейчас? — она счастливо разглядывала запакованные в коробку десерты. Кое-что мы не смогли даже попробовать.
— Не знаю, хочешь, могу отвезти тебя в Храм на Успенском?
Вопреки ожиданиям, с лица Тины сползла улыбка. Она посуровела, подобралась и снова стала чужой и холодной.
— Я больше не хожу в церковь.
— Почему?
— Потому что…Андрей, давайте сменим тему?
В ее голосе послышалась боль. Не разочарование, злость или обида, а именно боль, и только поэтому я решил не давить глубже. Не сейчас. Рано.
 
— Тут недалеко университет, где училась Кристина. А оттуда до парка минут тридцать пешком. Или на метро.
— Пешком, — спокойно кивнула она. — Я видела Кристину в ресторане, вы похожи.
— Только внешне. По характеру мы полная противоположность. Но это не мешает мне любить ее больше всех на свете.
— Я тоже люблю своих братьев и сестер.
— Часто созваниваетесь?
— А на кого училась ваша сестра? — Тина проигнорировала мой вопрос. Мысленно я сделал зарубку и на этом пункте, но снова не стал влезать в расспросы.
— На юриста, но бросила за год до защиты. Мама убедила ее, что женщина должна быть замужем, а то, какая корочка при этом пылится в столе — не важно. Потом появился Виктор. А потом умер отец и как-то не сложилось.
— Не сложилось, — машинально повторила она. Взгляд блуждающий, пустой, будто мысли Тины улетели куда-то далеко. — А чем она занимается сейчас?
Сначала я решил отшутиться. Потом — обменять свою историю на ее. Откровенность на откровенность. Заставить хоть ненадолго снять с себя броню и показать, из чего она все-таки соткана. Но посмотрел на уставшие, но такие ясные глаза Алевтины и просто рассказал все как есть. Без игр, торгов и прочего.
— Живет. Вдохновляет Виктора и меня, а это не мало. Если бы не Кристина, я бы бросил все и переехал в Англию. Она единственный человек, благодаря кому я держался, возглавил фирму, продолжил дело семьи.
— Я тоже хотела поступить, не на юриста правда, просто…куда-нибудь… — осторожно, будто на кончиках пальцев, Тина обходила острые темы, порхала над пропастью и так ни разу не оступилась. Она не задавала лишних вопросов, не проявляла бестактность и умолкала за несколько шагов до того, где было больно, будто знала, каково это.
— Обязательно поступишь.
А вот я шагал как медведь и постоянно натыкался на что-то острое. Взгляд Тины сверкнул металлом. Холодный как нож. Судя по напряженно сжавшимся кулакам и задранному подбородку, она явно хотела сказать что-то колючее, но смолчала. И так же изящно сменила тему, просто перепрыгнув на другую.
— Пойдем в парк? Вы же обещали.
Мы привлекали внимание прохожих. Я шел впереди, в черном костюме и солнцезащитных очках, в руках охапка разноцветных шаров. За мной плелась крошка Тина, яркая как солнце. По непонятным, одному ей известным признакам она находила прохожих, которым вручала шары их связки. Не обязательно детям. Не обязательно старикам. Не обязательно бездомным. Всем, кому была нужна улыбка. И они улыбались. И мы улыбались в ответ.
Я с ужасом понимал, что веду себя как дурак: сбежал из офиса, скупил половину Москвы, хохочу от глупых шуток Алевтины и главное постоянно, ежесекундно касаюсь ее. Будто бы случайно. Мимоходом. Стараясь не спугнуть, хотя все во мне кричало, что нужно хватать девчонку и везти ее с собой, подальше от всех других. От тех, кто может забрать ее свет.
Когда шары закончились, я осторожно взял Тину под локоть и повел вперед, протискиваясь через толпы детей. В каникулы тут было особенно многолюдно.
— Куда? К той большой штуке?! Да вы с ума сошли! Вы просто свихнулись, Андрей! Я буду кричать.
— Кричи.
Она сопротивлялась все время, пока я тащил ее к большой карусели, раскидавшей свои цепи-лапы словно железный осьминог. Возмущалась пока покупал билеты. Вспомнила скудный запас ругательств и применила все до единого, когда я подхватил ее на руки и запихнул на сидение. Шипела как кошка, разве что не царапалась.
— Ты хотела парк.
— Парк, а не комнату пыток!
Тихое жужжание механизма перекрыл ритмично-звонкий, закладывающий уши стук в груди. Это было не мое сердце. Оно ровно и спокойно отбивало свой ритм. Но вот Тина…хотелось думать, что нервничала она не потому что сейчас нас перевернут и заставят пролететь вокруг своей оси кверху задом. А…к примеру, оттого, что я взял ее за руку и осторожно, едва касаясь губами кожи, поцеловал крохотные пальчики.