Девочка в реакторе (СИ)

— А ты против?
Она фыркнула, отвернулась и спустя время ответила:
— Нет, не против.
— Твой муж все равно к тебе не придет. А помнишь, как ты его защищала, а? “Он у меня не такой!” А в итоге что? Ты здесь, а он где-то далеко, в другой галактике…
— Прям уж, в другой галактике!..
— Тебе назначили операцию. Опухоль вырежут, будешь жить как ни в чем не бывало.
— Только ради чего, ради чего?!
— Ради себя.
— Мне нужны мои дети!
— Ищи. Сама ищи.
…Марина подняла глаза и посмотрела на девицу с длинными темными волосами, на лице которой играла усмешка:
— Ты столько прошла, чтобы отыскать правду. Неужели ты готова сдаться, потому что силы человеческие оказались неравны? Я предлагаю тебе сделку: ты победишь меня как победила когда-то радиацию, а взамен получишь своих детей. Я дам тебе адрес, где они находятся. Все честно.
— А где гарантии, что ты меня не проведешь?
— В первую очередь, это нужно мне самой. Что? — в пронзительно-синих глазах заиграли огоньки удивления, натолкнувшись на недоумение. — Ты ожидала услышать другое? Я всегда думала, думаю и буду думать только о себе. Человек способен выжить только в одиночку. То, что я увидела, — Кошмар, склонившись, сложила молитвенно руки и прошла сквозь пелены тумана у своих ног, из-за которого показались изможденные от непосильной нагрузки люди в армейской форме, — тогда, летом восемьдесят шестого, является редким исключением. Если бы люди могли бежать на другие планеты, они бы это сделали. Но Земля, она одна, среди неживых планет, она одна, где человек каждый день гадит самому себе, ставит самого себя в опасное положение, отдает почести богу и живет как в последний раз.
Но давай не будем затягивать неизбежное. То, что произошло тогда, несколько лет назад, было наказанием вам, людям, за самоуверенность и самолюбие. Каждый ответит по делам своим. У каждого свой грех, который он хранит под семью замками, чтобы никто не увидел, никто о нем не узнал. — Кошмар взмахнула рукой, и небольшая комната погрузилась в темноту. Мрак полностью заполнил собою помещение, закрывая углы и мелкие детали и заставляя глаза привыкнуть. Марина прищурилась, пытаясь высмотреть тонкую девичью фигуру в обтягивающем купальнике и с длинными, цвета воронова крыла, волосами. — Отыщи выход. Найди того, кто нуждается в тебе больше всего. И запомни: ты должна меня победить… честным путем, пусть я сильнее и хитрее любого в сто раз. Мне нужны чужие страдания, без них я умру.
И голос, кажущийся со стороны незнакомым и одновременно притягательным, исчез, растворился среди мрачной пелены. Раздался тихий, на самой грани восприятия, всплеск, и каблук полностью скрылся под водой. Брючины намокли, оставляя серый и неприятный на ощупь след. Марина осторожно двинулась вперед, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к посторонним звукам, раздающимся то тут, то там, заставляя вздрагивать и останавливаться.
“Что я должна сделать?”
Темнота пугала. Сквозь мрачный коридор пронесся чей-то пронзительный визг, а затем — все стихло. Хлюпала вода под ногами. Обостренный слух поймал едва доносящийся шум прибоя. Во тьме было сложно ориентироваться, но со временем глаза привыкли. Инстинкт самосохранения отошел на задний план, когда бояться невиданных существ, прячущихся во мраке, стало глупо. Стук сердца заглушал, не давал прислушиваться, от него болела голова, хотелось кричать, зажимать уши руками и бежать, бежать, искать спасительный свет в конце тоннеля.
— Я знаю, ты ищешь своих детей. Ты потратила не один год своей жизни, пытаясь отыскать их. Ты — мать, которая заботится и любит своих детей, какими бы они не были. Плохие, больные, маленькие, беспомощные, у тебя есть те чувства, которых у большинства отсутствуют ввиду их образа жизни. Знаешь ли ты, что чувствуешь ребенок, когда видит отсутствие любви в глазах матери? Насколько беспомощно чувствует себя дитя, когда от него отрекается его мать? Сколько боли и обиды чувствует ребенок, брошенный собственными родителями?
Марина промолчала, продолжая идти вперед. Она ускорила шаг, пытаясь во тьме отыскать выход, лишь изредка прислушиваясь к раскату чьего-то голоса, продолжающего твердить:
 
— Я плачу. Я сидела во тьме и плакала беспрестанно. Я умоляла бога о спасении, я хотела умереть, дабы не чувствовать той боли, которая сковывала все мое тело. Эти два года казались целой вечностью. А оно работало над моей головой, оно готово было раздавить меня, превратить мои хрупкие кости в фарш, и это было мучительно…
— Что ты от меня хочешь?! — не выдержала Марина.
— Чтобы ты почувствовала то же, что и я! Я хочу быть побежденной, хочу вернуться в свое лоно и больше никогда его не покидать!
Когда в конце коридора открылась таинственная дверь, заливая тьму ярким и одновременно мягким светом, Марина, ни на секунду не раздумывая, бросилась вперед. Она выпрыгнула из темноты и судорожно заозиралась, осматривая круглые, полупустые, столики, барную стойку, залитую солнечными лучами, приоткрытую стеклянную дверь и нескольких людей, бредущих куда-то.
Взгляд упал на одиноко сидящего мужчину, глушащего виски.
Марина разглядела в нем своего знакомого и охнула.
  
Глава VIII
 
Когда Андрей появился на очередной дискотеке, то ни на что не надеялся.
Он курил одну сигарету за другой, всматривался в полосу горизонта, заливающуюся темнотой, и уходил, глубоко подвыпивший.
Это было начало зимы, суровой, холодной, настолько студеной, что пар изо рта превращался в сосульки. Конец года отпраздновали скромно. Знакомые, живущие по соседству, принесли водки, и он, вместе с родителями, напился до поросячьего визга: помнил только кровать с сияющим от чистоты постельным бельем и одеяло, холодное и колючее. Кое-как завернулся и уснул, погрузившись в спячку. Андрей спал несколько суток, а когда проснулся, увидел изумленный взгляд отца и слезы матери, которая в своих мыслях его уже похоронила.
— Андрей, ты еще молодой, может быть, ты найдешь себе девочку, а? — в который раз взмолилась мать, молитвенно сложив руки перед сыном. — Неужто до самой смерти будешь ходить бобылем, а?
— Мать, да кто меня теперь такого возьмет-то, а?! Немедленно прекращай эти свои разговоры, иначе я уйду из дома!
А сам — молчок. На душе словно апрельский ураган прошел, не оставив после себя ничего, выжженную пустыню. А на улице уже сирень цвела, сугробы давно ушли, зелененькая травка, мягкая, под ногами, яркое, почти летнее, солнышко. Андрей вытащил из кармана куртки начатую пачку сигарет без фильтра и закурил, обратившись пустым взглядом перед собой.
Дело происходило ранним февральским утром. Туда, куда он пришел вместе со своим старым другом, находилось несколько человек, среди которых были совсем молодые девушки. На вид им лет восемнадцать, все еще учащиеся из местной школы. Они, несмотря на свой юный возраст, засматривались на парней постарше. Андрей пребывал в своей обычной компании — вернувшись из Чернобыля поздним ноябрьским вечером, первым делом направился к былым друзьям и предался дьявольскому соблазну: выпивке. Этим двадцати шести летний парень частенько увлекался после своего возвращения.
Среди заметно подвыпивших юношей промелькнула соблазнительная блондинка, с длинной, аккуратно заплетенной, косой. На ней была расстегнута наполовину просвечивающаяся кофточка с ярко-нарисованными цветами. Края юбки шли волнами, стоило молодой проворной девице пуститься в пляс. Огромный бант сиял от бледных зимних лучей солнца. Внутри деревянной избушки, местного Дома Культуры, было тепло и даже жарко — от сильно растопленной печи шел настоящий, почти что летний, жар.
— Отдыхаешь? — Андрею настолько понравилась девчонка, что он, позабыв о давних комплексах, первый подошел знакомиться. — Ты тут одна? Или с другом?
Она остановилась и пронзила его взглядом ясных голубых глаз:
— Одна, а что? Хочешь познакомиться?