Провокатор (СИ)
— Дома, каждый день полчаса-час.
— Дома???
— Ну да, поставил в кабинете велосипед на ролики и кручу педали, не сходя с места. Очень, знаете ли, помогает поддерживать форму.
— Вы должны непременно показать мне это!
— В любой удобный момент, Владимир Григорьевич! Мы с Варварой Ивановной будем весьма рады.
Наконец, все отправились к накрытым столам — дети в детскую, взрослые в столовую. Соседом моим оказался инженер с Ярославской железной дороги Василий Петрович Собко, гренадерских статей мужчина, неожиданно смешливый, мы с ним с удовольствием обсудили творчество Гарина-Михайловского, вернее, три его книги автобиографического цикла. Заявление мое, что надо ждать четвертую книгу и что она будет непременно называться “Инженеры”, вызвало за столом веселое оживление.
— Да вы еще и пророк, Михаил Дмитриевич! — засмеялся Собко.
— Да, господин Скамов у нас человек больших и разнообразных талантов! — поддержал его хозяин дома.
— Никаких пророчеств, господа, исключительно инженерная интуиция и экстраполяция, — я оторвался от калача с паюсной икрой и для убедительности потряс в воздухе столовым ножом.
— Будьте любезны, объясните ход вашей мысли?
— С удовольствием. Смотрите: инженер Гарин писательство не бросает, помимо трилогии изданы уже две книжки очерков, так?
— Так, но как отсюда следует название книги?
— Погодите, сейчас дойдем. Во-первых, не бросает, а во-вторых, пишет о том, что ему знакомо. И было бы логично продолжить четвертой книгой на новом уровне — “Гимназисты” уже были, “Студенты” тоже, какая у нас следующая ступень? “Инженеры”, господа, и никак иначе!
Присутствующие посмеялись, попутно отдавая дань молочному поросенку, запеченному с гречневой кашей.
— Так что там насчет многих талантов? — обратился Василий Петрович к Владимиру Григорьевичу.
— Ну как же, прекрасный расчетчик, певец, катается на велосипеде прямо у себя дома, — все засмеялись опять, — ну и два десятка очень многообещающих патентов. Вообще, у Михаила Дмитриевича парадоксальный взгляд на вещи, своего рода дар видеть явление с необычной стороны.
Кажется, я даже покраснел — какой, к черту, дар, если я просто знаю пути развития техники на сто с лишним лет вперед? Вот перенеси Шухова в мое время — рупь за сто, он бы всех наших современных инженеров уделал.
— Да? — и путеец развернулся ко мне, продолжая развивать веселящую всех тему. — А что вы можете предложить в смысле, например, железнодорожного строительства?
— Ммм… Машину-путеукладчик.
— Это как?
— Смотрите. Вот в строительстве, например, стропила собирают на земле и потом подают с помощью подъемника на место. Что мешает собирать шпально-рельсовые решетки заранее, грузить их на платформу и укладывать стоящим на рельсах продольным козловым краном? Уложил — продвинулся по уложенному вперед — зацепил следующую решетку — уложил и так далее.
Собко на мгновение завис, но быстро пришел в себя, подобрался и быстро спросил:
— Но такой кран может вести укладку только внутри опор!
— Выдвижная телескопическая стрела и противовес.
— Господа, господа! — прервала нас Анна Николаевна. — Давайте не забывать, что вы не на работе, у нас праздничный обед все-таки.
— Покорнейше прошу простить, — мы синхронно поклонились хозяйке, но Собко при первой же возможности шепнул, — Обещайте мне, Михаил Дмитриевич, обязательно встретиться и обсудить эту идею!
Мы вернулись к еде, отдав ей должное и нахваливая закуски, горячее и салаты, не забывая поднимать тосты с домашними наливками и настойками. Обед клонился к десерту, перед которым была сделана пауза и мужчины собрались в гостинной, превращенной на время в курительную.
— Значит, я на вас рассчитываю, Михаил Дмитриевич!
— Обязательно, Василий Петрович!
— Кстати, коллеги, — обратился к нам Шухов, — Александр Вениаминович недавно вошел в паи новосозданного Мытищинского вагоностроительного завода вместе с господами Мамонтовым и Арцыбушевым. Если вы вдруг решите опробовать идею путеукладчика на практике — полагаю, лучшего места вам не найти.
Обед триумфально завершился явлением торта — когда с него сняли крышку, хозяин дома прямо-таки ахнул:
— Выкса!
И бросился объяснять гостям, что именно они видят, даже принес из кабинета чертежи. Господа инженеры оценили, Собко теперь точно с меня не слезет.
Ну а мне только того и надо.
Глава 6
Зима 1898
Отгремели Рождество, Новый год и Святки, потекла наполненная заботами зима. Расчеты конструкций в конторе Бари, запуск производства бетонных перемычек, изучение немецкого (в том числе и по ночам с Варварой), переписка с Цюрихом, беседы с Зубатовым, встречи с Савинковым, а еще мы по вечерам частенько сидели у Собко и “в свободное от основной работы время” трудились над чертежами путеукладчика, часто допоздна — дела и события явственно уплотнялись.
Зимой же Савинков сводил меня в несколько мест, где легально собиралась “передовая молодежь”, тайно протащил на пару собраний (которые я пронаблюдал “из-за занавесочки”) и потом представил нескольким наиболее надежным товарищам.
Все кружки как один, несмотря на их малые размеры в восемь-десять человек, носили громкие названия типа “Союз решительной борьбы за все хорошее против всего плохого”, что было вполне в тренде — ни социал-демократов, ни социалистов-революционеров толком не было, партиям еще предстояло сложиться. Хотя на таких встречах уже вовсю обсуждались статьи, подписанные Тулиным и Гардениным, в которых наметились основные различия между этими двумя течениями (по содержанию и стилю авторы были мной опознаны как Владимир Ульянов и Виктор Чернов — отцы-основатели двух главных революционных партий России), но пока союзы и группы возникали и пропадали, их члены свободно переходили из одного в другой, к примеру, сам Савинков пока считал себя последователем европейской социал-демократии.
То направление, которое можно было назвать “эсеровскими”, выросло из российского народничества, со всеми его достоинствами и недостатками. Считалось, что бороться надо за земельный передел и установление демократической республики, а дальше социализм в России произрастет сам собой. А бороться нужно решительно, в том числе, и террором против представителей власти.
За эсдеками, помимо наработок идейных единомышленников в Германии и Франции, была мощная марксова теория — непременная пролетарская революция, за ней диктатура пролетариата в форме предельного обобществления всего и вся. Террор не то чтобы отвергался полностью, но был как-то очень на втором плане, предпочтение отдавалось вооруженному восстанию.
Если оба течения совпадали в том, что необходима ликвидация монархии и замена ее демократической республикой, то вот дальше начинались отличия. Условные эсеры считали, что надо опираться на крестьян и помогать им строить социализм в деревне; рабочие для них были “испорчены городом” и считались лишь передаточным звеном к односельчанам. Потенциальные эсдеки наоборот, полагали что вся сила в рабочих, которых надо вести за собой, а социализм строить “железной рукой”.
Водились еще и анархисты, благо такие столпы течения как Бакунин и Кропоткин были русскими. Но у анархистов было очень плохо с организацией, хорошо с разгильдяйством и очень широко со спектром от профсоюзного синдикализма до откровенно дурацких идей типа иллегализма, безмотивного террора или признания криминального элемента борцами с государством. Насчет будущего мысли были еще проще, чем у эсеров — стоит только отменить государство, открыть тюрьмы, распустить армию, полицию и чиновников, как народ немедленно самоорганизуется и без какого-либо принуждения процветет в безвластном обществе.
Однако эти различия пока не выходили дальше умозрительных споров, поскольку не то что до социализма, а даже до вожделенного низвержения самодержавия было как до Пекина на карачках.
Товарищи Савинкова оказались по преимуществу студентами — рабочих было в лучшем случае один из четырех, а крестьян не было вовсе. Впрочем, нынешние рабочие от них недалеко ушли — большинство были пролетариями “в первом поколении” и выросли в деревнях. С другой стороны, было двое ребят, специалистов с Раушской электростанции, которых по нынешним временам рабочими можно было назвать очень условно, чистый хай-тек.