Белладонна (СИ)

— Палочка.
— Что?!
— Мне нужна палочка, тыковка. — он говорит ласково, чуть манерно встряхивая выцветшими зелеными прядями. — Ты можешь купить ее у Оливандера.
С Гермионы слетает поволока. Перед ней убийца. Психопат. Идиот. Клоун. Шутник. Еще раз убийца. А она врач.
— Тыковка, ты не сможешь меня остановить. — глаза Драко считывают каждую ее эмоцию. Он спокоен, не дергается. — Ты знаешь это. Лучше моего знаешь.
— Я буду вынуждена прервать сессию. — Гермиону трясет. — Вы… моя терапия действует на вас в неправильном русле.
Гермиона пятится к двери, не поднимая бумаг с пола. Гермиона боится разорвать с ним контакт глазами, будто бы он уже вооружен до зубов и уже сможет пристрелить ее, развернись она спиной. Драко посмеивается, растягивая улыбку все шире и шире, раздирая себе щеки.
Она нащупывает за спиной спасительную ручку.
— Ты уже гниешь со мной, не пытайся сбежать. — он бормочет тихо и затем разрывается злым лающим хохотом, теряющимся в стенах Азкбана и в плеске волн за ними.
Комментарий к +
телеграм:
https://t.me/lustforpauli
========== H ==========
Месяц. Последний раз она видела поддергивающиеся в кривой ухмылке зубы и натянутые шрамы.
Гермиона решила дистацироваться после памятного раза, когда он попросил у нее палочку. Она не сказала ни единого слова о произошедшем, но временно перевела Драко в ведение старого доктора Р., который продолжил терапию за нее. Мысли о книге подвесились в воздухе. Гарри был рад ее решению.
— Не сомневайся ни секунды, Гермиона. — говорил он, подписывая ее бумаги. — Ты все сделала правильно, Малфою будет лучше так, и тебе тоже.
Гарри видимо надеялся отлить это решение в граните. Но он не понимал того хаоса, что поселился у Гермионы в голове. Она стала плохо спать: никогда до этого, даже после магической войны, ее не мучили кошмары. Сны были липкими и грязными. С гнильцой.
Ей снился Малфой в разных его проявлениях: язвящий на парах в Хогвартсе, сосредоточенный и бледный во время финальной битвы и, наконец, безумный и абсолютно магнитящий в Азкабане. Просыпаясь холодными знобящими ночами в липком поту, Гермиона видела перед глазницами лицо с разорванными щеками в шрамах, Драко смотрел на нее больной улыбкой, раздирающей грудину на тысячи кусков больного разряда.
Как я люблю свои шрамы, моя прелесть, вы бы знали. Они значили только одно: я выжил! Смешно, правда?
Она думала о нем слишком много. Больше, чем следовало бы лечащему врачу. Главным, чему ее научили колдомедики в Академии, было умении уйти от ситуации, рассматривать существо как объект, а не волшебника. Не человек, а предмет, не болезнь, раздирающая душу, а интересный случай… да мало ли еще что! Но перед ней был Драко Малфой.
В Академии ходила аксиома того, что при любой возможности надо отказывать в лечении и терапии людям, которых знаешь лично. Когда Гермиона начала работу над своей книгой, то свято верила в то, что все пойдет гладко. Драко Малфой был последним, кого она замечала в своей школьной жизни. У нее были друзья с Гриффиндора, их жизни с Малфоем были параллелями, которые на мерзкие секунды пересекла война, а после они, казалось бы, никогда не должны были сойтись вместе.
Но почему-то ей не удавалась смотреть на его отклонение, как на интересный случай.
— В чем разница между психопатом и нон-конформистом?
От удивления Гермиона поднимает глаза. Она заполняет ежедневный табель терапии. Он чуть высовывает язык, проходясь им по губам. Гермиона замечает на одном из клыке блестящую грилзу. Вероятно, когда он на свободе, их больше.
— Мне было бы интересно услышать вашу версию, мистер Ди. — Гермиона делает пометку на полях. Логические цепочки.
Драко мотает головой и замирает, он снова чуть покачивается на рукавах.
— А никакой. — хрипло отвечает он. Его голос сипит как прокуренный: низко и шевеляще. — Просто одних общество сжирает, а других возводит в абсолют.
Гермиона хмурится и перечеркивает написанное. Логические цепочки.
— Молчите, док. — посмеивается он. Зеленые пряди отросли сильнее, обнажив уже совсем много платины. — Я не буду вас переубеждать: я слишком безумен, чтобы объяснить, а ты слишком нормальна, чтобы понять. — заключает Драко. Он пересмеивается тихо, скорее подхихикивая.
 
Гермиона хмурится и снова пишет рядом. Сюр.
— Безусловно нет, мистер Ди. Я прекрасно понимаю вашу мысль: и психопаты, и нон-конформисты мыслят одинаково, просто в случае одних — это одобряемая норма обществом, пусть и недостижимая для большинства.
— А для тебя? — его голос очень низкий. Гермиона не поднимает глаз, смотрит в листок как загипнотизированная. Ей кажется, что вопрос исходит не от чудовища. Голос слишком порочен.
Гермиона чувствует свое сердце не на месте. Оно начинает трепыхаться как мартышка в клетке. Гермиона сжимает колени сильнее, одергивая юбку.
Кажется, Драко ухмыляется. Впрочем, он ухмыляется всегда.
— Это странный вопрос для человека, который победил Темного Лорда. — бормочет Гермиона, водя размашистые каракули поверх своих записей.
— Из тебя бы получилась отличная пси-хи-хопатка. Только бы мне удалось искупать тебя в белладонне. — он заливается своим протяжным смехом, который вновь отзывается о древние стены Азкабана. Гермиона зажмуривается, ей кажется, что она немного возбуждена, представляя бледные руки с синюшными взбухшими ветками вен, сжимающие ее и топящие в чане с вязкой жемчужной белладонной.
Косой переулок серый. Гермиона идет по нему, все время возвращаясь к бесноватым воспоминаниям, когда, наконец, проходит Лавку Оливандера. Ноги тянет.
Гермиона останавливается: она вспоминает, что у ее палочки немного расщепилось дерево у кончика. Живоглот погрыз ее, пока она готовила завтрак, и теперь иногда выходит не очень удобно колдовать. Но это совсем небольшая неприятность.
Гермиона кусает губы. Мимо нее несется серый поток волшебников, одинаковых в своей типичности. Их лица разные, но совсем не отличаются друг от друга: маленькие, большие, женщины, мужчины, толстые, тонкие — между ними ноль разницы. Ее глаз способен отличить лишь зеленые волосы в толпе, уродство против серости, если в этом мире нет ничего прекрасней.
Гермиона задумывается лишь на секунду, но все-таки поворачивает ручку. В лавке Оливандера пахнет старостью, пряным кардамоном, деревом и макадамским орехом. Она маниврирует между коробками с палочками, подходит к столу и нетерпеливо стучит пальцами по медному прилавку.
Старик появляется через минуту из-за красной бархатной завесы и хочет начать свою привычную шарманку про избранность и палочки, но Гермиона неожиданно для себя тверда. Как-будто говорит кто-то за нее.
— Мне нужна с цветком белладонны в сердцевине. — Оливандер хмурится, оглядывает ее седым взглядом из-под косматых бровей, но почему-то вообще не возражает.
Мнется секунду и исчезает в коробках. Гермиона обменивает несколько золотых монет на изогнутую палочку с тяжелой перламутровой рукояткой.
Она верит, что будет пользоваться ей сама.
***
— У тебя две палочки? — мама поднимает глаза от своей чопорной вышивки. Они сидят в овдовевшем доме Грейнджеров в Лондоне. Джин выглядит с иголочки: с красной помадой ровно по контуру и прекрасно залаченными волосами пышным каре. За окном льет дождь, в гостиной уютно, но почему-то теперь дождь в голове Гермионы ассоциируется лишь с тягучими сессиями в Азкабане.
— Да, я еще не привыкла к новой. Глот немного испортил мою, поэтому пока так. — Гермиона вцепляется в чашку с чаем. Джин качает головой.
— Я говорила тебе, что коту следует жить в домике, а не разгуливать как господину богу по твоей квартире. — она откладывает вышивку.
Гермиона мысленно ругается, а вслух пытается говорить спокойно.
— Мам, я живу одна и могу позволить своему коту делать все, что он хочет. — она отхлебывает чай. Джин смотрит на нее ледяным взглядом.
— Не понимаю, откуда столько агрессии. — рассерженно шепчет она, делая стежки с остервенением. — Я хочу тебе помочь, Гермиона. Ты уже убедилась, что меня лучше слушать.