Невозможное (СИ)

А где же нынешняя викарий?
Или… Где чудовище?
Эмили пятится от алтаря, но жуткий череп ни на дюйм не отдаляется. Он словно бы следует за ней, привязанный к девушке её же взглядом, как невидимой нитью. Рука сама тянется вперёд, и чем ближе дрожащие пальцы к серо-жёлтой, покрытой сеткой мелких трещин кости, тем громче где-то внутри собственного черепа Эмили звучат голоса. Сбивчивые молитвы, горестные стенания, торопливый шёпот — всё наперебой, всё спутанно, невнятно, неразборчиво.
А понять нужно, обязательно нужно, Эмили знает: её спасение здесь.
«Наша жажда крови направляет нас, успокаивает наши страхи. Ищи старую кровь… но бойся бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод.»
«Дитя, бойся жажды крови. Бойся жажды знаний. Бойся тени, что твой разум отбрасывает на твоё сердце.»
«Грязные твари будут искушать нектаром и заманивать все глубже. Всегда помни о бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод.»
«Верь сердцу. Мозг человеческий слеп. Мы стремились… Мы жаждали. Мы боролись. Мы были теми, кто отважился. Но мы теперь чудовища. Не поддавайся нам.»
«Если бы не страх, смерть никто бы не оплакивал.»
«Ищи ответы, но не ради ответов. Ищи бледную кровь, но лишь для того, чтобы отвергнуть её. Ищи отца своего ребёнка, но не здесь. Не в церкви.»
— Что… Что это значит? — бормочет Эмили, почти теряя сознание, оседая на пол перед алтарём, но не отрывая пальцев от ледяной поверхности черепа. — Куда?.. Где мне искать?
— Иди к мастеру Виллему, — произносит череп Лоуренса усталым голосом Викария Амелии. — Он спрячет тебя.
— От кого? — Пальцы скользят, контакт с черепом разрывается, голоса стихают. — Помогите мне, прошу…
— «Когда красная луна висит низко, грань между человеком и чудовищем размывается. И когда снизойдёт Великий, в чреве появится дитя». Снизойдёт Великий… Снизойдёт…
— Не понимаю… — Эмили тихо плачет, цепляясь за скользкий от крови край алтаря.
Голоса снова взвиваются вихрями в голове, их бормотание накатывает как шум прибоя, обволакивает серыми каплями прибрежного тумана… и вот уже Эмили — не в гулком зале собора, а в пропахшей старыми книгами и едкими реактивами комнатке без окон, где в скрипучем кресле-качалке брошенным бесформенным обрывком былого величия застыл учитель, а за его спиной — натянутой тетивой, взведенным курком, подожжённым фитилём — готовый взорваться негодованием и нетерпением ученик. Сдерживает себя — он слишком уважает учителя, чтобы выказать сейчас все эти чувства, но Виллем всё видит — уже давно, чтобы видеть самое важное, ему не нужны глаза.
«Мастер Виллем, я пришел попрощаться с вами.»
Учитель молчит несколько мгновений, потом, не поворачивая головы, отвечает любимому ученику. В голосе — и горькая ирония, и понимание, и затаённый страх за него, такого горячего и наивного; хоть Лоуренс и сам давно уже профессор, окружённый сонмом учеников, но для Виллема все они навсегда остаются студентами…
«О, я знаю, знаю. Ты тоже собираешься предать меня?»
«Нет, но вы никогда ничего не слушаете. Говорю вам, я не забуду нашу поговорку.»
Виллем качает головой. Не забудешь? Запомнить не значит понять. Понять — не значит принять. Бойся её, Лоуренс…
«Мы рождаемся из крови, воспитываемся кровью, погибаем от крови. Нам надо открыть глаза… Бойся древней крови.»
«Я должен идти.»
Шаги удаляются. Виллем неслышно вздыхает. Вот и всё. Древняя Кровь неудержимым потоком выплеснется на улицы Ярнама и затопит их смертью и ужасом. И старый ректор никак не может предотвратить это. Он не сможет спасти своего самого любимого, самого талантливого… и самого безумного ученика. Остаётся только надеяться на то, что сам Виллем и его последователи преуспеют в своих исследованиях раньше.
Шаги стихают.
«Во имя богов, бойся ее, Лоуренс…»
Эмили глубоко и размеренно дышала ртом, чтобы от запаха крови не мутило и не кружилась голова. Видения отступили, шепоты стихли, и она чувствовала, что голова её будто бы стала чуть тяжелее — так приходит озарение, так раскрываются тайные знания, которые могут свести с ума. Что ж, остаётся надеяться, что её рассудок справится с этим бременем…
 
Дождавшись, пока пройдёт дурнота, она осторожно поднялась на ноги, отвернулась от алтаря и побрела к выходу, стараясь не задерживать взгляд на лужах и брызгах темнеющей крови. Из обрывков видения ей стало ясно: что бы ни случилось здесь, в соборе, совсем недавно, викария Амелию они точно больше не увидят. А это означает…
Эмили медленно обернулась к алтарю. Череп Лоуренса испытующе смотрел на неё пустыми глазницами.
Церкви Исцеления больше нет.
Смерть ли это для Ярнама — или шанс на спасение?..
***
В часовне рассказ Эмили вызвал у всех обитателей шок и слёзы. О видении, в котором ректор Виллем разговаривал со своим учеником Лоуренсом, она рассказывать не стала, но и описания увиденного в алтарном зале хватило, чтобы старушка Флоренс зашлась в рыданиях, монахиня Аделла забилась в самый угол и горько заплакала, а Агата застыл будто в кататоническом ступоре, с расширенными от ужаса незрячими глазами.
Эмили с колотящимся сердцем поднялась в свою комнатку. А что если за время её отсутствия муж вернулся, обнаружил, что она покинула часовню, и теперь устроит ей взбучку? Но Ферна там не оказалось. Агата, когда к нему вернулся дар речи, охая и всхлипывая, сообщил, что никто из Охотников за это время здесь не появлялся, но с наступлением ночи постоянные обитатели часовни вернулись и привели с собой ещё нескольких уцелевших горожан. Эмили тут же закружил водоворот рутинных дел: обогреть, накормить, дать лекарства, найти для всех тюфяки и одеяла… На размышления о случившемся, на переживания и страхи не осталось сил. И, когда все новоприбывшие были устроены на ночлег, Эмили едва доплелась до своей комнаты, буквально рухнула на постель и мгновенно заснула.
***
Деревушка Хемвик в старые времена была весьма оживлённым поселением и славилась, кроме выращиваемых по подворьям на продажу овощей и скотины, ещё и своими знахарками и травницами, которых в городе не без оснований считали ведьмами. Через деревню проходила дорога на Кейнхёрст, кроме того, между границей Ярнама и Хемвиком располагалось городское кладбище. Ферн не раз бывал здесь на похоронах товарищей по мастерской.
Сейчас же поселение превратилось в рассадник безумия и кровожадной алчности. Ведьмы, вооружённые вилами, раскалёнными кочергами и склянками с воспламеняющейся смесью, кружили по улицам, рыскали по заброшенным домам, время от времени разражаясь утробным смехом и дикими воплями. На появление чужаков все они реагировали одинаково — немедленно бросались в драку, не вступая в разговоры.
Ферн с трудом пробился через обезумевшую деревушку к самому высокому строению, стоящему на краю обрыва. Это место навевало какие-то смутные воспоминания, будто бы из прошлой жизни или из забытых снов. Над серыми скалами возвышались башенки с остроконечными крышами, наводящими на мысли о ядовитых грибах. По обе стороны вымощенной булыжником дорожки стояли столбы с подвешенными и распятыми на них высохшими трупами. В небе кружили вороны, и их хриплое карканье рождало удивительно гармоничное созвучие с истошными воплями местных ведьм, сплетаясь в симфонию упадка и безумия.
 
Просторное помещение на первом этаже дома было завалено обломками деревянных кроватей. Некоторые сохранились чуть лучше, и Ферн, задержав дыхание, чтобы не вдыхать отвратительную пыль, которая, казалось, состояла из рассыпавшихся в прах мертвых тел, с ужасом разглядывал привязанные к дощатым щитам мумифицированные трупы с вырезанными глазными яблоками. Чем эти мерзкие старухи тут занимались?..