(не)шуточная беременность (СИ)

Руслан был аспирантом, вёл у нас лекции по некоторым предметам. Интеллигент, белая кость. И тут я. С овсянкой в панамке. Более странную пару было невозможно себе представить. Крокодил Гена и Шапокляк. Руслан защитил кандидатскую, когда я была на третьем курсе. Со мной он решил уехать действительно что по большой любви. В моём чахлом городке, кроме большого и чистого чувства, его ждала только должность историка и методиста в одном лице в местном историко-краеведческом музее.
Витая в облаках, вспоминая всё подряд, умудрилась упустить молоко ещё дважды. Хорошо, плита не газовая — точно бы угорела. Проходясь в очередной раз скребком и снимая стружку горелого молока, обречённо смотрела на часы. 
— Что ты тут делаешь? — Руслан зевал в кулак и сонно смотрел на меня. — Да ещё и встала в такую рань.
— Я… — замявшись, толкнула кастрюлю с молоком и оно щедро расплескалось по ещё горячей конфорке и вновь пригорело. — Чёрт! Всё, убейте меня! У нас с овсянкой это взаимно. Я лучше стейки буду жарить, чем варить эту несчастную кашу!
— Да, мясо ты хорошо жаришь… — Руслан подошёл ко мне и мягко забрал у меня из рук скребок. — Давай лучше я сварю овсянку. Есть её жареной мне не очень хочется.
Сонный и лохматый Руслан манил меня так, что мне пришлось побороть себя, чтобы отойти от плиты и скромно сесть на стул. Иначе овсянке не пожарится, а так и останется стоять в коробке. А мы опоздаем на работу, потому что спальня покажется гораздо более зама-а-анчивым местом.
Чёрт! Я выбрала не тот способ затирания проблем. 
— Ну, ты расскажешь, в чём дело? — Руслан со вздохом вылил остатки молока из кастрюльки, поставил её в раковину и полез за чистой посудой. — Что случилось, что в шесть утра ты решила заняться готовкой?
— Не в шесть, я встала полчаса назад… — скрестив руки на груди, сердито сопела.
— Тем более! Что заставило такую сову, как ты, подняться из тёплой кровати со мной в половину шестого утра. Что-то на работе? — Руслан обеспокоенно посмотрел на меня.
Я покраснела и повернулась к окну, делая вид, что непонятная темнота за окном манила меня сильнее. Это… Беременность, дети — больная тема для нас. Сначала мы шутили, что дети станут «факультетскими», потому что ни он, ни я не собирались бросать учёбу. Но за время учёбы ничего такого не случилось. Потом мы решили, что не до этого, потом… Потом делали всё по инструкции, едва ли не по методичке, но… ничего не выходило. Не сказать, что это как-то нас напрягало. Напрягали жалобные стоны моей мамы, что ей охота понянчить внуков. А вот свекровь ничего не говорила, она считала, что сломала карьеру её сыну. Дети её бы точно не обрадовали.
И вот как мне теперь сказать Руслану, что я буду изображать беременную? Как? И ради чего? Ради работы! А мы ведь обсуждали это, что если я потеряю работу, мы уедем отсюда.
Я прямо себе представляю, как вот так радостно объявлю Руслану, что жить мне теперь с накладным животом, радовать Бориса Егоровича новыми статьями и принимать поздравления. Когда естественным путём… не выходит. И всё потому, что я искренне люблю свою работу! Не будь она мне дорога, то и не стала бы велосипед изобретать…
— Овсянка, сэр! — Руслан шутливо поклонился и поставил передо мной тарелку с кашей. 
— Спасибо, — вздохнула и посмотрела на мужа котячьими глазками. — Я тебя люблю!
— Ладно, не мучайся. Созреешь, расскажешь.
Мда, будет примерно так: завалюсь с накладным животом и мило сообщу, что беременность шуточная, тренировочная, чтобы быть готовой. А всё овсянка виновата. Почему Руслан готовит её так вкусно?
— А ты знаешь, что я овсянку в детском саду в панамку прятала? — увлечённо поедая кашу, старалась занять рот и не сболтнуть ничего лишнего.
— Извращенка! Овсянка — это святое!
  
Волшебный стул
 
Сложно ли признаться в том, что ты беременна? А если ты беременна, но так, шуточно? А если болтливый Кинг-Конг растрепал всему коллективу? Да с таким пафосом…
Утро встретило меня не только дождём и слякотью, мелкой моросью в воздухе, но и дружным приёмом нашего небольшого коллектива. Стоило мне появиться на пороге, как десяток любопытных пар глаз уставились на меня. Держа в руках мокрый зонтик, знатно обтекая и пачкая пол, я хлюпала носом и щурилась с непривычки: на улице темень, а у нас можно было оранжерею открывать. Впрочем, тот же Егор умудрялся маленькие помидоры в горшке выращивать. Мы и так собирались скинуться и подзаработать, приторговывая из-под полы северными черри.
 
Вот и стояла я как типичный ноябрьский грязевик, мечтающий о снеге, и смотрела на коллег. Идиотские улыбки, хихиканье. А на рабочем месте меня ждала икебана из сухих веток, на которые навешали детские соски всех видов и мастей.
— Ха, ха, ха-а-а… Очень весело! — застыла возле своего стола. — Ребят, это не смешно.
— Ничего, тебе в хозяйстве скоро пригодится! — Егор зашёл из-за спины и радостно ухнул. — Что-то ты подзадержалась на этом месте.
— Это всё потому, что она от стула отказалась… — подала голос расстроенная Ника. Я даже знала, чем она расстроена: тем, что я нашей обезьяне сказала про беременность, а ей нет. Теперь у меня даже язык не поворачивался называть Бориса Егоровича по имени. Сдал меня как банановые шкурки! У-у-у! Злобный гамадрил! — Не сидела на нём.
— Неправда! Я отсидела на нём год, пока колёсики не сломались. Разве нет? — скрестила руки на груди и обвела ребят пристальным взглядом.
На самом деле в каждом коллективе есть какие-то свои приметы. Шуточки-прибауточки. Суеверия, которые новичку торжественно передавались и завещались.
Когда я подрабатывала на нашей кафедре на четверть ставки секретаря, то с удивлением узнала, что там в почёте цифра три. Любые события, происходящие с работниками кафедры всегда равнялись трём. Например, потерял кто-то кошелёк. Не проходило и недели, как ещё двое «везунчиков» также теряли своё портмоне. Попал кто-нибудь со статьёй в ВАКовский журнал, как следом ещё двое, да в тот же номер. А вот на кафедре политологии почитали чёрных кошек. На самом деле там нужно было у входа ставить фигурку богини Баст. Так выходило, что кошки сопровождали наших политологов во всём: от новоселья до выхода нового сборника публикаций. Доходило до смешного: Станислав Юрьевич, благодушный старичок с очками в роговой оправе и куцей бородкой, заведующий кафедрой, перед важной встречей и переговорами бегал возле университета и искал чёрную кошку, потому что с утра её не встретил. А если не будет чёрной усатой-полосатой, то и удача мимо прошмыгнёт.
У нас в редакции кармическим даром обладали предметы, совершенно разные причём. Взять, например, нашего Кинг-Конга. Он все документы подписывал одной и той же ручкой. Старый паркер со стёршейся позолотой, треснутым колпачком и затёкшим чернильным пятном. Ну не солидно начальнику таким убожеством подпись оставлять.
Егор всегда ездил на съёмки с одним и тем же шарфом. Это словно был его оберег. Он этим куском тряпки готов был всё оборачивать, лишь бы это удачу принесло.
Ника до одури любила пудреницу. Не дай бог не посмотреться в неё перед записью репортажа! Сто раз заикнётся и ошибётся.
Только я была обычным слоупоком, которому все суеверия побоку. 
Но вот стул…
Я действительно долго на нём просидела, втайне лелея надежду, что именно этот офисный стул с потёртой обивкой поможет мне и Руслану стать родителями. Глупо, на самом деле.
— Нет, ты на нём не сидела! — Егор улыбался во все тридцать два. — Мы испугались, что ты тут же уйдёшь в декрет, поэтому запрятали его подальше, а тебе отдали стул из монтажной.
У меня аж руки зачесались. Захотелось снять соску с икебаны и пихнуть её в рот Егору, лишь бы он так не бахвалился собой.
Нет! Со мной невозможно верить во что-то мистическое. Я прагматик до мозга костей. Теперь так вообще всё стало на свои места.
Под торжественную музыку и одобрительные аплодисменты мне подвезли тот самый стул. На тёмно-серой обивке даже написали маркером фразу: «Не садиться! Опасно для здоровья!”