Я так хочу (СИ)

  
Часть 3 Глава 4
 
Влажные простыни с тошнотворным запахом фенола. Плотной саркофаг обжигает кожу, не дает шевелится и дышать. С потолка и со стен шрамами смотрят трещины, страшно закрывать глаза. Боль крутит желудок узлом и тянет каждую мышцу. Не опускать ресницы и дышать трудно. Новый глоток воздуха раздирает грудь. Но организм цепляется за жизнь. Бессильные слёзы не просыхая, текут по лицу.
Сколько тянется этот ад, Лина не знала. Руки отыскали сведенные судорогой ноги, подтянули к лицу, подбородок бился в колени.
В зеленом тумане иногда появлялись очертания фигур, врачи ставили капельницы, кололи уколы, измеряли давление и температуру. Лину рвало, она пыталась подняться. Острые спазмы выворачивало наружу. Медперсонал менял белье, и на время охватывала прохлада и забытье. А потом снова туман и расплывчатые лица. Но одно повторялось чаще. Лина его запомнила.
Когда санитарка меняла судно, она прохрипела:
– Пожалуйста... телефон...
Морщинистый потолок бледный и дряблый по утрам налился тяжелой чернотой, когда девушка с треугольным подбородком и следами оспинок вложила в ладонь мобильный. Пальцы не гнулись, глаза разъедал солёный пот. Медсестра помогла справиться с тугими скользкими кнопками.
Собрав силы, Лина выдохнула в телефон:
– Помоги мне... Больше не к кому обратиться…
Её призыв услышали. Эшли отыскала богом забытое больничное учреждение на краю Дак Нонга. Она оставила за дверью обиды и разногласия, по-матерински крепко обняла и забрала Лину с собой.
Шесть месяцев анонимный центр на выезде их Лондона был тюрьмой, прежде чем стал домом.
Лина мерзла и днем и ночью, напрасно растирала ледяными пальцами гусиную кожу. Ничего не согревало, ни чай, ни плед, ни электрическое одеяло и горячая грелка в ногах. Внутри все органы покрылись коркой льда и вяло справлялись со своими функциями. Когда озноб сменила горячка и температура скаканула в конец ртутного градусника, Лина заживо горела, зудели десна, ныли челюсти. Она зажимала зубами угол подушки и выла. Панический, неконтролируемый страх умереть теперь, когда отчаянно пыталась шагнуть в жизнь, сменялся кишечными спазмами. Желудок отторгал еду. Но Лина заставляла себя слушать персонал и есть.
Медленно и неохотно организм покидал яд. В черные краски, как в тело по капле впрыскивалось лекарство из капельницы, так же по капле сочился свет, возвращались цвета и запахи.
Лину учили заново дышать и думать. Как ребенок, который едва научился ходить, делала маленькие шажки и постепенно удалялась от края. Когда наступила очередь довериться психиатру, она не противилась.
Пожилая женщина с вытянутым усталым лицом аккуратно и незаметно навела в душе порядок. Расставила по полочкам мысли и помогла вернуть себя с задворок чужой жизни. Лина сумела обособила личность мужа от своей, и думать о нем отстраненно. Долгие терапевтические беседы привели к пониманию, что вовсе не она была целью агрессии. Расправляясь с ней – Кит метил в себя.
Тугая удавка из болезненно оголенных чувств ослабла. В ту ночь, Лина выплакала по Кристоферу последние слезы, простила и отпустила.
Она выздоравливала.
Постепенно крепло здоровье, сон налаживался. Лина радовалась солнцу за окном и пасмурному небу. Она нашла силы принять первых посетителей. Встреча с мамой окончательно убедила Лину, что она готова выйти из стен клиники в большой мир. А идея целительного отпуска на Крите принадлежала Натали. И обретя друзей после долгой разлуки, Лина неожиданно решила задержаться на острове. В кругу любимых людей, она нашла свое место.
Металлический голос из динамиков вырвал из сна.
Лина потерла глаза, отгоняя с остатками дремоты ожившие воспоминания. Стюардесса слегка коснулась плеча, привлекая внимание. Лина чуть замешкалась и пристегнула ремень.
Самолет снизился и пошел на посадку.
Пассажиры тонким ручейком растворились за стенами аэропорта. Торопливые фигуры поглотила густая прованская ночь, наполненная запахом трав и моря. Лина взяла такси и прочитала водителю адрес.
 
Ницца не спала.
В курортном городе царило оживление. Муниципальный транспорт мигал желтыми огоньками. Машины медленно катили по улицам, поливали тротуары и цветники. С веселым гомоном туристы высыпали из дверей ресторанов, чтобы через два шага нырнуть в сверкающий холл казино.
Лина разжала ладонь и взглянула на вогнутый отрезок металла, в котором уже не узнать шуточное кольцо из сувенирного магазина. Хрупкая связь с угасшим днем. Зачем Кристофер удержал его? Помешал в последний миг развеяться ветром?
Лина вернула прошлое в сумку. Нет, не жалость позвала сюда. Острая потребность быть справедливой, вытолкнула из привычного уклада и не позволила остаться в стороне. В черную минуту Лина смогла дотянуться до Эшли и попросить. Теперь Кит занял ее место. Только просить не может, и не станет. Но Эшли права. Лина чувствовала себя обязанной. Она прилетела вернуть долг.
Во дворе трехэтажного госпиталя, подсвеченном широкой аллеей фонарей и редкими окнами соседних домов, Лина беспокойно огляделась. У главного входа урчал двигатель кареты скорой помощи, одинокий мужчина курил возле урны, кашлянул, повел безразличным взглядом.
Толпы неистовствующих фанатов, репортёры, охрана, фотографы... Где все?
Лина порылась в кошельке и сверила адрес. Ошиблась или... опоздала?
– Êtes-vous un membre de la famille? – поинтересовалась зевающая дама за дежурной стойкой.
Лина не поняла вопрос, но кивнула, заполнила бланк посещений и вернула ручку. Женщина окликнула за спиной санитарку, выдала комплект одноразовых тапочек и синюю накидку.
В белом кафельном полу отделения интенсивной терапии отражались ровные ряды люминесцентных ламп. Лина остановилась перед стеклянным боксом, завешенным жалюзи.
Почему за ней по пятам ходит болезнь? Сколько безликие стены будут править жизнью?
Сквозь ровные полоски жалюзи, Лина посмотрела в палату. Взгляд остановился на мониторах сбоку от кровати. Приборы издавали легкий мерный писк. Она прислонила горячий лоб к стеклу, собирая смелость.
– К этим звукам невозможно привыкнуть.
Пряча руки в карманах больничной рубахи, рядом остановился Стюарт. Заросшее рыжей щетиной лицо осунулось и похудело. Зеленые глаза нездорово блестели.
– Ты подстриглась... Давно приехала?
– Только что.
Тим кивнул и протянул руку. Придерживая на груди синий балахон, Лина обняла друга.
– Почему он совсем один? Где охрана?
– Экономия. И кроме того, не от кого охранять, – он пожал плечами. – Последние зеваки ушли вчера. Умирающий – скучный парень, у него в запасе одна новость. Последняя.
– Как вы?
– Френк свалил к "Kasabian", а Джозеф, пока в Ницце. Потом вернется в Испанию, у него в горах Альпухарры ранчо, бывшая жена. И, как оказалось, сын.
– А ты? – Лина погладила худое плечо и тревожно взглянула на искусанные губы.
– Что мне станется, я-то снаружи – Стюарт кивнул на бокс. – Хорошо, что успела. Завтра его отправляют домой. Знаешь зачем?
– В Калифорнии разрешена эвтаназия.
– Кто мог знать, что Мария решиться? Мать его первая опасность.
– Вторая.
– Тоже не веришь в несчастный случай.
– Где она?
– Рядом. Как и я.
– Тебе нужно поспать.
– Теперь, да.
– Дождись меня, ладно? Я лишь... поздороваюсь.
– Само собой, – Тим откашлялся и деликатно отвернулся. – Буду около медсестры.
Мурашки бегали по предплечьям и стыли пальцы, когда Лина приоткрывала дверь. Она вошла в холодную палату и замерла. Взгляд прыгнул в изножье кровати.
Первое, что бросилось в глаза – несуразный силуэт – длинный Гулливер без одной части. Плети рук вытянуты под простыню вдоль узкой груди, она слегка поднималась в такт жужжанию аппарата, вентилирующего лёгкие.
Лина долго следила за эфемерным проявлением жизни, считая выдохи, и не решаясь. Боялась вернуть старые фобии, взглянув в любимое лицо? Или не выдержать жалости?