Я так хочу (СИ)

– Усилить... надо усилить. Что говорил лысый? Добавить красных... Нет, синих...
Она вдвое увеличила дозу лекарств. Облегчение наступило сразу: голова прояснилась, нервозность и страхи улеглись; шея освободилась от удушливых тисков, грудь выбралась из корсета. Лина смогла съесть немного риса за ужином и выпить отвар из грибов от бессонницы. В эту ночь она спала без сновидений. Сердце билось медленно и ровно.
Раннее утро, когда деревню будил свист бульбуля и крики местных петухов, давно сменилось поздним. Ливень стих. Сквозь марлю на окне солнце жгло лицо. Научившись от Берри считаться только со своими желаниями, двадцать семь дней Лина заставляла обезвоженные, истощённые мускулы подчиняться и не замечала, как силы уходят. Они просыпались, словно в часах песок, по размытым дорогам, на узких тропинках в джунглях, под раскалённым небом и проливным дождём, в неласковых синих глазах... Пока не высыпались.
Сегодня Лина впервые не пришла на съёмочную площадку. Не смогла подняться с кровати. Она извивалась на горящих простынях, дрожа в холодном поту. Кто-то вогнал длинные иголки в затылок, и они застряли там. Лина стискивала лицо, зарывала в подушку, возила по простыням. Звенел каждый нерв, ныли кости, зудела кожа. Комната раскалилась до белого цвета боли. За окном жалобно мяукала кошка. Минуты нестерпимо сочились, как густая мамалыга сквозь пальцы. Вечер не наступит никогда.
Это ад, – думала Лина, – расплата за грехи. Перед широко открытыми глазами маячил табурет с водой в надтреснутом стакане. Она казалась кристально чистой и холодной. Горло чесалось, словно по нему ползли жуки, в ушах стоял надрывный кошачий вой. Лина шевельнула языком, протянула руку. Плечи сползли с матраса следом за головой, тело задёргалось в москитной сетке как пойманная рыба.
– Накормите её! Накормите! Накормите! Бога ради, накормите, чёртову кошку! – завизжала она.
Испуганные глаза заглянули в щёлку сознания. Ту положила Линино лицо себе на колени. Горькая настойка обожгла губы и небо. Но эта боль была целительной. Лина вцепились ногтями в чашку. Она судорожно глотала, подавилась, отплёвывая гущу. Маленькие ладони вытирали щеки, девочка качала головой, плаксиво приговаривая:
– Хонг тот, мадам, хонг тот…
Отдышавшись, Лина попросила Ту, подать банку с пилюлями. Скривилась от противных звуков, словно ножом пилили стекло. Проклятый кот! Но спустя секунду она поняла – звуки издаёт не кот... Это она мычит и скрипит зубами.
Лина закрыла глаза, слезы обожгли воспалённые веки. Собрав силы, протянула руку к табурету. Всхлипнула и едва не разрыдалась, преисполненная любви к своему вертлявому смышленышу. Ту помогла запить таблетки и влезть обратно на матрас. Лина откинулась на простынях, ожидая, когда лекарство прогонит грызущую боль. Вьетнамка склонилась над ней так низко, словно обнюхивала несвежую рыбу. Выдавив улыбку, Лина погладила пальцем круглый подбородок и просипела:
– Напугала тебя, да? Себя тоже... Но теперь все будет хорошо, спасибо, малыш. Чувствую, скоро засну. Отправляйся к отцу..
Ту поднялась с колен, недоверчиво посмотрела. Лина кивнула, ресницы опустились. Проваливаясь в сон, она услышала лёгкие шаги по лестнице и звон тарелок в кухне.
Листья мангового дерева трогали сетку в окне. Закат червонным золотом обвёл вытянутые облака. Лина приподнялась на локтях. Должно быть, проспала весь день. Она спустила ноги на тёплые бамбуковые половицы. Тишина обволокла дом ватой. Лина позвала Ту, слушая как голос поглощают стены. Переждав дурноту, спустилась по ступенькам и вышла на крыльцо.
В ноздри набился терпкий запах из свинарника. Она походила по двору, разминая затёкшие конечности. Удивлённо посмотрела на курицу, кудахчущую в руках. Зачем поймала? Выпустив птицу, Лина отряхнула ладони и вышла за калитку. Снова позвала Ту. Оглянулась, и вспомнила, что отправила девушку к родным.
Небо наливалось чернильной тяжестью и кровью. Медленно переставляя ноги, Лина побрела в конец деревни, неотрывно следя за горизонтом.
Справа от ворот высился пахучий стог – его натаскали женщины и дети, чтобы мужчины смогли заменить прогнивший навес. Лина опустилась в сено, подогнула колени. Ладони щекотали сухие стебельки, сбегавшие к дороге водопадом искр. Воздух свободно проникал в лёгкие, не затруднял дыхание, словно разбавленный светом ускользающего дня. Она повернула лицо к западу, глядя как невыразимо прекрасно в очередной раз за горы скатывается солнце.
 
Прикрыв глаза, разрешила последнему лучу раствориться на веках. Обхватив плечи, Лина свернулась клубком. Ей было тепло и капельку сонливо. Очертания деревни таяли, сливались с колышущейся на фоне тёмного неба ещё более тёмной зеленью. Прямо над головой вспыхнула звезда. Фиолетовое полотнище засияло мириадами бриллиантовых осколков. Редкие огоньки загорались в окнах домов. У мягкого света роились насекомые, танцевали под аккомпанемент цикад.
Над головой пронеслась летучая мышь. Лина моргнула. Она замёрзла, тело затекло. С трудом выбралась из уютного кокона и на ощупь побрела домой, смутно различая в темноте тропинку. Привалившись к дверям, подышала на холодные пальцы… и прислушалась. Отрывистые звуки неслись со второго этажа. Лина подняла голову. Нестройная мелодия доносилась из её спальни.
Держась перил, Лина как могла быстро поднималась по лестнице. Истеричное бренчание дёргало нервы, приводя мышцы в нетерпеливое движение. Вглядываясь в сумрак дома, она неглубоко дышала, отчего-то брезгуя незнакомым сладким воздухом. Раздвинув двери комнаты, она споткнулась. Приторность ванили в спёртом воздухе сбила с ног. Лина спрятала нос в плечо.
В расставленных повсюду пиалах сияли свечи, в некоторых тлели ароматические палочки. Клубы чадящего дыма окутали кровать и поднимались к скошенному потолку. Под шатром москитной сетки, Лина разглядела, горланящего благим матом, трубадура. Он привалился спиной к стене, пальцы злобно щипали гитарные струны. Запрокинутое горло отхаркивало звуки, лишь отдалённо напоминавшие пение. Золотисто-коричневый клубок рук и ног сплёлся на его коленях... Из тумана выплыло лунообразное лицо, перекошенный рот. Налитые груди тяжело качнулись над азиатским лицом. Сладострастие первого в нем отразилось строже. Угловатые плечи подались вперёд, алчные губы обхватили тёмный сосок и китаянка застонала.
Лине понадобилась минута разобрать, что в кровати трое. Он и... они. Официанты из караоке-бара.
– Так и будешь мяться, как хитрожопая черлидерша? Давай, присоединяйся! – оборвав аккорд, Кит повернул лицо.
Лина вогнала ногти в ладони. Считала до десяти, но кошмар не исчезал. Словно котят Берри стряхнул с себя парня с девушкой.
– Заткнитесь дамы, – посоветовал пискнувшей паре, – давайте, потеснитесь! Уступите место моей хорошенькой жене!
Гортанно расхохотавшись, он рухнул на спину. Издевательский смех заглушил гитарный бой. Берри снова затянул пьяную песню. Надрывные звуки всколыхнули алкогольные пары, перемешали с ванильным смрадом и он поплыл, ударил в лицо.
Лина посмотрела в тусклые, будто выключенные глаза, полуприкрытые тяжёлыми веками. Повернулась спиной. Внизу смутно угадывались очертания старого комода. Пальцы взялись за шершавые перила. Удивилась, что сердце стучит. Она стоит на крошечной площадке, отчётливо улавливает в спальне возню, трудно дышит – но это привычно. Она не задыхается. Под рёбрами пустота и горло дерёт от ванили…
Лина присела на покрытый циновкой топчан. Кисти свесились меж колен. Наверху скрипели матрасные пружины. В голове ни единой мысли, словно в мозгу стёрлись файлы. Несдержанный вскрик спугнул лягушку, застывшую в полоске света, она отпрыгнула в угол.
В затылке натянулось и щёлкнуло. Лина зажмурилась от боли. Отведя плечи назад, выгнулась дугой так, что затрещали кости. Глаза застелило красно-горячим. Дёрнувшись, она выпрямилась на кукольных ногах.
Ключ оказался на месте. Лина открыла шкаф, сдвинула гитару. Холодный металл наполнил ладони знакомой тяжестью. Преломив ружье через колено, вложила в каждый ствол патрон.