Чаша отравы (СИ)

За несколько часов до этого разъяренный Скворцов собрал прямо в «операционной» персонал «специзолятора» — тех самых трех человек, непосредственно участвовавших в пытке, а также сменных санитаров, которые присматривали за лежащим сейчас в боксе-палате Смирновым. Чтобы пока «приглушить» и «изолировать» заключенного, ему после «процедуры» ввели специальный гриппоподобный штамм — передающийся только через кровь и в повседневности не заразный.
— Произошла утечка. Утечка! Источник мы ищем. Я вынужден повторить, что любое разглашение того, что тут происходит, строжайше запрещено, — шипел замначальника КОКСа. — Даже сослуживцам нельзя говорить, кого... тут... когда и как. Вам надбавки платят не только за работу, но и за сохранение государственной тайны.
Все молчали.
— Того, кто слил, будем иметь по полной, он будет молить о смерти, но она к нему придет очень нескоро! — зловещим тоном сказал Скворцов.
Он взял со столика гибкий зонд диаметром около полусантиметра и длиной несколько десятков сантиметров. По всей своей поверхности он был утыкан маленькими пупырышками. Генерал-майор нажал кнопку, и между всеми парами пупырышков заискрились разряды, как у шокера. Медленно, потряхивая, пронес адскую гирлянду перед лицами каждого из младших подчиненных, с удовольствием наблюдая, как они бледнеют.
— Предупреждаю... Пощады не будет... — шипел Беляков-младший.
Помолчал, пристально глядя каждому в глаза. Кинул зонд-шокер на стол.
— Всё! Свободны! — гаркнул он и добавил уже тише: — Пока свободны...
И, повернувшись, стремительно вышел из «операционной».
Под подозрение попал и Жаров. Но непосредственно ему ничего не «предъявили», по крайней мере, не в такой форме, как «медперсоналу». Скворцов лишь в разговоре с ним небрежно уточнил, не проболтался ли он кому-нибудь о произошедшем. Искренним удивлением подполковника он был, казалось, удовлетворен.
Исходную точку отправки письма установить не удалось. Формально оно пришло из-за границы. Очевидно, тут использовались прокси, VPNы, TORы и тому подобное...
Москва, 9 февраля 2020 года
Шел третий и последний день съезда Рабочей коммунистической партии. Делегаты избрали новый состав ЦК, а также приняли резолюции о курсе на объединение с ЕКП и об осуждении преследования Ивана Смирнова — с требованием немедленно освободить политзаключенного и предать суду всех тех, кто его пытал. 
После закрытия съезда начался организационный пленум Центрального комитета.
— Товарищи, какие будут предложения по кандидатуре первого секретаря? — спросил старейший по возрасту член новоизбранного ЦК Матвей Грабаров, единственный, кто, согласно процедуре, в этот момент сидел за столом президиума.
Встал Никита Кузнецов:
— Ольга Омельченко.
— Еще будут предложения? — спросил Грабаров.
Никто не ответил.
— Кто за то, чтобы избрать первым секретарем Центрального комитета Рабочей коммунистической партии Омельченко Ольгу Антоновну?.. Счетная комиссия, прошу работать... Восемнадцать... Спасибо, прошу опустить... Кто против? Ни одного. Кто воздержался?.. Шесть... Спасибо... Решение принято. Ольга Антоновна, я вас поздравляю, это высокое доверие и высокая ответственность. Уступаю вам место как представитель старшего поколения представителю нового поколения.
Под аплодисменты членов ЦК Оля, немного неуклюжей из-за своего положения походкой, но при этом демонстрируя уверенность, с высоко поднятой головой, зашла за стол президиума и встала по центру.
— Спасибо, товарищи, за доверие. Клянусь вам, что я продолжу дело Михаила, — грустно взглянула на один из двух траурных портретов, висящих на стене за столом. — Мы все вместе продолжим его дело. Это будет ему лучшей памятью... Есть предложение сформировать президиум ЦК...
В президиум, как и планировалось, вошли наиболее активные члены команды покойного Омельченко.
Пленум продолжался недолго. В фойе членов ЦК ждали остальные делегаты съезда, активисты РКП, гости, в том числе из ЕКП, отныне союзной во всех смыслах, можно даже сказать, братской партии. Последовали рукопожатия и радостные поздравления...
 
Минск, 1 марта 2020 года
В просторной трехкомнатной квартире полковника КГБ Григория Дашкевича и его жены Надежды Кирилловны собралась вся большая семья — сыновья Саня и Максим, со своими женами, Ирой и Наташей. Еще жена Дениса — Вика, переехавшая недавно из Москвы, после той страшной трагедии. И, наконец, отец Наташи, профессор Егор Огарёв, и мама Алла Михайловна, начальник отдела в БелТВ. У Иры родителей не было — погибли в автокатастрофе в конце двухтысячных, и она выросла в детдоме.
Сели обедать за стол.
— Как Денис? — первым делом спросил у Вики Григорий Валентинович.
— Утвердили обвинительное заключение, передали в суд.
— Будете ходатайствовать о суде присяжных и вообще по максимуму бороться? — спросила Надежда Кирилловна, судья одного из минских райсудов.
— Нам дали понять, что его осудят так или иначе, состав преступления в любом случае налицо. На присяжных решили не настаивать, вину признаёт частично. По УК особого порядка тут не положено, но всё равно это должно смягчить участь. Задача защиты, конечно, — переквалифицировать, чтобы кровную месть хотя бы убрали.
— Ясно... — протянул полковник. — Жуткая история. У нас такое давно вообразить невозможно. Как вы там жили, просто не представляю.
— Я тоже, если честно. Как переехала сюда, такое ощущение, словно из ада сбежала. Чувствую, конечно, вину перед Денисом. Что он там в тюрьме, а я тут. Однажды спустили на него этих бандитов, чуть не убили. Сволочи. Переживаю, скучаю страшно, реву по ночам... Но он сам сказал, чтобы я пока тут пожила и в Россию не совалась. Пока он будет искупать... Это его выбор. Наверное, я говорю страшное, но в чем-то он прав. Если закон на стороне преступников, если преступники силой закона отказывают невинным в защите, а то и репрессируют, что еще остается?
— А давайте еще сюжет сделаем? — спросила Алла Михайловна.
— Ох, спасибо вам большое, — сказала Вика. — Надо бы... Не поможет, конечно, но хотя бы людей предупредить...
Все помолчали. Для белорусов всё это было чем-то совсем далеким и незнакомым.
— Нравится у нас? — спросила Надежда Кирилловна.
— Не то слово. Тут вообще как-то по-другому, тут... тут светло, вот. Просто светло и спокойно. Если бы мы с самого начала здесь поселились...
— Некоторым очень не нравится спокойствие. В этом году может быть очень жарко, — немного помолчав, сказал полковник.
— В смысле? — спросила Вика.
— Змагары. БЧБ. Будут на волне президентских выборов в очередной раз пытаться Батьку сковырнуть. Есть опасения, что серьезно и с размахом — хотя некоторые коллеги и смежники уверены... или надеются... что обойдется, как и раньше. Но в любом случае хрен у них что получится. Правда, ребята?
— Не выйдет! — сказал Саня, офицер-танкист.
— Защитим! — подтвердила его жена Ира, офицер сил специальных операций.
— Ну а на тебя, Макс, очевидно, придется первый удар при любых сценариях, — сказал отец. — Не подведешь?
— Ты что, пап? Нет, конечно, — сказал он. Посмотрел на Наташу, она ему ободряюще улыбнулась. — Будет, как на Майдане?
— Да, могут попытаться по схожему варианту, хотя бы для пиара, — подтвердил полковник. — Только никто им не позволит встать лагерем и гадить, сразу прогонят. Поэтому, думается, скорее карусель летучих уличных протестов, с той или иной степенью ожесточенности... Да, главное отличие от Украины в том, что наш — не сольется.
 
— Значит, и мы будем стоять, — уверенно сказал Максим.
На днях его, наконец, приняли в минский ОМОН. Сейчас шли рутинные хлопоты по переводу и адаптации на новом месте. Собственно, по этому значимому для биографии случаю все и собрались за столом в воскресный день.